— Позвольте мне сказать вам кое-что, — ответила Дайна. — Все друзья важны для меня, но никто настолько, насколько была важна Мэгги. Мы вместе росли в этом городе, и за последние пять лет у нас не было секретов друг от друга. Мы делили все: и горе, и радость. — Джоан, побелев, как полотно, отшатнулась назад, так что Дик, испуганно вскрикнув, поспешил поддержать ее сзади.
Однако такая реакция, очень похожая на отвращение, лишь подхлестнула Дайну.
— Вы полагаете, что я не переживаю из-за ее смерти?
— Я полагаю, моя дорогая, что переживаете настолько, насколько вообще способны переживать. То есть, надо прямо сказать, совсем чуть-чуть.
— А где были вы, когда она плакала целыми ночами напролет? Не вы утешали ее, а я!
Два красных пятна появились на щеках Джоан.
— Вы не имеете права так разговаривать с ней, — вставил Дик. — После того, как она...
— Заткнись! — рявкнула Джоан, и ее муж захлопнул челюсть с различимым стуком. Джоан, между тем, обратилась к Дайне. — Вам не удастся одурачить меня этими жалостливыми подробностями. Вы думаете, я разрыдаюсь и упаду к вам на грудь, называя вас святой? Ну нет! — Мышцы ее шеи заметно напряглись. — Если вами исчерпывался круг друзей моей сестры, то мне искренне жаль ее.
— Джоан, пожалуйста... — Дайна чувствовала, что ей необходимо каким-то образом достучаться до сердца этой женщины. Конечно, ее любовь к Мэгги выдержала бы любое испытание. Однако Джоан была единственной сестрой, семьей ее подруги. Поэтому столь внезапное и столь полное отсутствие близости или даже простого взаимопонимания с ней вселяло в сердце Дайны ужас, который она не могла ни вытерпеть, ни определить. — Я не хочу ругаться с вами. Мы обе любили Мэгги. Этого одного вполне достаточно, чтобы нас связывало...
— Нас связывало? — в голосе Джоан Рэтер послышались высокие, почти истерические нотки. — Между нами нет ничего общего. Совершенно ничего. — Она резко повернула голову к мужу. — Пошли! — Она почему-то не желала обращаться к нему по имени. — Мы можем подыскать для себя другое место.
Дайна с тяжелым сердцем наблюдала за тем, как они бредут прочь от нее, и повторяла про себя: «Просто, Мэгги».
Оглядевшись, она увидела в нескольких шагах от себя Криса и других членов группы. Крис выглядел осунувшимся и измученным. Стоявшая между ним и Найджелом, Тай держала его за руку. Дайна видела, как она, повернувшись, сказала ему что-то на ухо.
Рубенс взглянул на Дайну.
— Иди к ним, — сказал он. Его голос был холоден, как сталь.
— Ты не подойдешь вместе со мной? — спросила она, дотронувшись до его руки.
— Иди, — повторил он почти бесстрастно.
— Не начинай этого, Рубенс, — прошептала она. — Не здесь и не сейчас, пожалуйста.
— Я приехал сюда с тобой, — ответил он любезным тоном. — Теперь ты — сама по себе. Я не хочу иметь с ними никакого дела, — он закончил фразу с какой-то странной интонацией:
— Продолжай, дорогой. Почему ты не договариваешь?
— Если ты думаешь, что я ревную, то это не так.
— Именно так я и думаю, — сказала Дайна и, одарив его грустной улыбкой, отвернулась и осторожно зашагала по свежескошенной траве. Запах напомнил ей о беспорядочно разбросанных домиках на мысе Кейп-Код, кашляющих «чух-чух-чух» маленьких сенокосилок, будившим ее каждое утро на рассвете, жарких августовских днях и лицо отца, такое близкое, пахнущее теплом и солью, залитое солнечным светом, проникающее в ее сознание. Закрыв глаза, она почувствовала, как кровь бешено стучит под веками, и закусила губу. Она услышала голос внутри себя, полный жалости и тоски, и внезапно ощутила во рту такой сильный привкус резины, что ее чуть не стошнило.
— Да, — приветствовала ее Тай. — Что-то наша примадонна выглядит сегодня неважно.
Дайна открыла глаза и взглянула на нее. Тай — единственная из всех присутствовавших — оделась на похороны не в темную одежду. Наоборот, она словно с особой тщательностью выбрала по такому случаю шелковый костюм персикового цвета с разрезом до бедер на юбке, чулки сеточкой и красные туфли на очень высоких каблуках. Наряд дополняли рубиновое колье и такие же серьги. Она выглядела так, точно собиралась позировать для съемок рекламного плаката.
Не обращая внимания на Тай, Дайна спросила:
— Крис, как ты?
— Он в порядке, — отрезала Тай прежде, чем сам Крис успел открыть рот. — Теперь он живет у нас.
— Я думала, ему следует побыть в одиночестве, — говоря это. Дайна удивилась тому, что чувствует необходимость оправдывать собственные поступки. — Он определенно нуждается в отдыхе.
— О, да, — язвительно отозвалась Тай. — В отдыхе. В твоем доме, разумеется. Подумать только, как ты щедра и бескорыстна. — Она ухмыльнулась, и на физиономии Найджела, как в зеркале, появилось точно такое же выражение. Тай же, выпятив подбородок, продолжала: — В чем собственно дело? Тебе не достаточно продюсера?
— О чем это ты?
— Я говорю о тебе и Крисе, — яростно ответила та. — Мы все знали, что происходит... и как бедняжка Мэгги была расстроена.
— Ты сошла с ума! — воскликнула Дайна, но в ту же секунду всплыл в памяти последний разговор с Мэгги по телефону. Откуда в голове ее подруги взялась та же самая идея?
— Мэгги была посторонней среди нас, — произнесла Тай. — Так же, как и ты. Она попыталась примазаться к обществу, к которому не принадлежала. — Она вытянула вперед руку, повернутую ладонью вверх. — И вот она лежит там. — Казалось, Тай вот-вот расхохочется, не выдержав. — Она умерла в наказание за свои грехи.
— Грехи? Какие грехи? — Дайна тщетно пыталась отыскать взгляд Криса. — О чем она говорит?
— Колдовство, — поспешила ответить Тай. Черная магия. Она хотела проникнуть в наш внутренний круг.
Позади стоявшей тесной группы «Хартбитс» раздался шум потасовки. Взглянув поверх плеча Тай, Дайна увидела Силку, разбирающегося с одним из репортеров. Подхватив одной рукой беспомощно барахтающуюся жертву под мышку, телохранитель «Хартбитс» выхватил из рук газетчика фотоаппарат и с размаху врезал им по стволу ближайшего дерева. Аппарат разлетелся вдребезги; испорченная пленка выскочила наружу, как человечек из детской шкатулки. Найджел, обернувшись, наблюдал за этой сценой, но Тай даже не шевельнулась. Крис прилежна разглядывал носки своих ботинок.
Когда Силка, передав репортера в руки охраны, вернулся назад, его взгляд, устремленный на Дайну, сказал ей: «Я предупреждал тебя насчет Тай».
— Закончилось? — спросила Тай и, когда Найджел кивнул, обратилась вновь к Дайне. — Ты нравишься Крису, так же как и Найджелу. Поэтому не повторяй ошибки своей подруги. Ничто из того, что происходит между нами, не касается тебя. Так что держись в стороне.
— Держаться в стороне? — изумленно переспросила Дайна. — Она была моим другом. Как я могу оставаться в стороне?
Тай открыла рот, собираясь было ответить, но Бонстил во время успел оттянуть Дайну за руку, обращаясь к ней: «Пора идти. Я провожу вас».
Повисло тягостное, натянутое молчание, полное скрытой внутренней борьбы. Противоборствующие стороны сформировались, образовав, как на шахматной доске, два войска белых и черных. Дайне казалось, что все эти люди участвуют в какой-то чудовищной игре, сводившейся к безжалостной взаимной травле — единственному, что поддерживало их существование. У нее не выходила из головы фраза, произнесенная Джоан: «Вы обретаете счастье, только пожирая друг друга живьем». «Нет, — возразила про себя Дайна, — это неправда. Мы не такие. Я не такая. Когда-то я могла стать такой, подражая матери, однако этого не произошло. Жизнь научила меня».
Опять бросив взгляд мимо Тай, она заметила, что Силка внимательно наблюдает за ней. Он прижал указательный палец к губам и не убирал его, пока она не позволила Бонстилу отвести ее назад к Рубенсу.
— Я хочу поговорить с вами, — сказала она тихо.
— Не здесь, — ответил капитан, — и не сейчас. — От этого странного эха ее собственных слов, обращенных к Рубенсу, по спине Дайны пробежал холодок. — Пока мне нечего вам сообщить.
— Нет, есть..., — однако Бонстил уже удалялся, оставив ее с Рубенсом, и занял место рядом с четой Рэтеров. Дайна решила, что это он позвонил им.
Началась служба — долгая церемония, безжизненная и равнодушная. Священник, не знавший Мэгги, распространялся о ней так, точно она с детства ходила в его церковь. Впрочем, видимо Джоан в предварительной беседе сообщила ему все основные факты из биографии сестры.
Посредине проповеди Дайна вдруг поняла, что Рубенс был прав. Похороны предназначались для живых, а не для мертвых, ибо нигде не было ни малейшего следа присутствия женщины, которую когда-то звали Мэгги. Ей не нашлось места в кругу лиц, выражавших ту или иную степень горя.
Наконец два здоровых могильщика спустили на веревках гроб в могилу. Дайне, чьи глаза наполнились слезами, казалось, что в чернеющей яме хоронят не одного человека.
Джоан, отстранившись от мужа, подошла на негнущихся ногах к краю могилы. Священник твердил нараспев:
— Прах — праху, пыль — пыли...
Джоан наклонилась и подобрала горсть земли. Долгое время, будучи не в состоянии пошевелиться, она стояла на месте, бесконечно, ужасающе одинокая. Тай, повернувшись, сказала что-то Найджелу. В то же мгновение судорожным жестом Джоан вытянула руку вперед и бросила в яму комья земли, черным дождем посыпавшиеся на блестящую крышку гроба.
Глава 5
— Не понимаю, что заставляет их продолжать это, — заметил Марион как-то утром на съемочной площадке.
— Продолжать что? — поинтересовалась Дайна. Режиссер сложил свой номер «Гардиан», которую он ежедневно получал авиапочтой из Манчестера. Марион не мог прожить без новостей о событиях, творящихся у него на родине. «Газеты, издаваемые янки, — частенько бормотал он себе под нос, — не умеют сообщать о том, что происходит в мире». Однако в действительности, его в первую очередь волновали новости из Англии.
Он поднял голову и взглянул на Дайну поверх своей любимой чашки из английского фарфора, на три четверти заполненной свежезаваренным чаем, представлявшем собой смесь сортов «Инглиш Брекфаст» и «Дарджилинь», которую Марион регулярно приобретал в одном магазине на Бельгревиа.
— Я имею в виду англичан и ирландцев, — он говорил очень осторожно. — Английский парламент и католиков. — Он отхлебнул чая. — Это уже сидит у меня в печенках. — Марион ткнул пальцем в газету. — Вот хотя бы пример. Они пишут о грандиозной облаве в Белфасте три недели назад. Утверждают, будто она была организована главой ирландских протестантов на севере острова. — На его лице появилось отвращение. — Как обычно, грязную работу выполняли англичане. Именно они прочесывали Эндитаун, вылавливая ребят, подозреваемых в связях с ИРА. — Он покачал головой. — Это была настоящая кровавая баня.
— Однако ведь война длится уже так долго.
— Вот именно! — Он со звоном поставил чашку на блюдце. — И к чему она нас ведет, я вас спрашиваю! Кровь, кровь и кровь — больше ничего. Семьи разрушаются. Повсюду отчаяние и горе. — Он оттолкнул чашку от себя. — Теперь ты понимаешь подлинную причину, по которой я взялся за эту картину? Я хочу показать людям их бесконечную глупость. — Он смахнул «Гардиан» со стола ребром ладони, так что газетные страницы разлетелись по полу, как птицы со сломанными крыльями. — Ах! Зачем я только читаю весь этот кошмарный бред.
Однако на следующее утро он, как ни в чем не бывало, опять сидел за чашкой чая, изучая свежую газету.
* * *
Эль-Калаам и Малагез сидели на корточках рядом с Джеймсом, разложив на полу карту виллы и ее ближайших окрестностей. Они внимательно изучали квадрат за квадратом.
— Скоро их люди появятся здесь, — сказал Эль-Калаам. — Мы должны убедиться, что в нашей обороне нет ни единой трещины. Ни к чему сюрпризы теперь, когда уже столько сделано, а? — Он очертил пальцем на карте неровный прямоугольник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111