Когда они всего за пять долларов демонстрировали ножки прямо у твоего стола, присаживаясь на специально для этого придвинутую табуретку, эффект был непередаваемый.
– Вам нравятся наши шоу, Жак? Они ведь правда достаточно эстетичны? И стимулируют, не правда ли? Даже вас?
– Они очень сильно действуют, мадам.
– Что ж, я рада. Мы не должны подавлять наши чувства.
Драки были редки и носили характер спорадических столкновений между юнцами. Выводили из зала только самых неугомонных. Как правило, гремели опрокинутые стулья, девицы отскакивали в сторону, и в напряженной тишине слышались только удары и тяжелое дыхание дерущихся. Потом откуда ни возьмись между ними возникал мсье Лятюлип, и как Атлас в миниатюре, разнимал разгоряченных соперников, пока все общество не успокаивалось. В первый раз, когда это произошло, Джонатан предоставил хозяину возможность действовать самому. Но когда какой-то перепивший великан попытался нанести Лятюлипу удар, Джонатан мигом скрутил обидчику руки и вывел на свежий воздух подышать и проветриться.
– Где вы научились этому приемчику? – спросил хозяин, когда они занимались пустыми бутылками.
– В армии.
– В Швейцарии есть армия?
– Это обязанность каждого здорового человека.
В одно воскресенье зашел на дискотеку местный кюре, с грязным воротником и в залатанной рясе. Девицы на время оставили свои танцы, а Ивонна съела с ним за компанию кусочек лимонного пирога, за который кюре, настояв на своем, заплатил, вытащив деньги из кожаного кошелька, притороченного, на охотничий манер, к ремню на поясе. Джонатан наблюдал за ним из своего угла.
В другой раз в гостинице появился человек-гора с короткими светлыми волосами и в вельветовой куртке с кожаными заплатами на локтях. Его жена, очаровательное существо в мехах, похожее на куклу, не отходила от мужа ни на шаг. Обслуживали два официанта, но он заказал только шампанского и две порции копченой семги, с отеческой снисходительностью созерцая номера программы. Когда же мсье Лятюлип пустился на поиски Джонатана, чтобы предупредить его, что «господин комиссар не будет дожидаться счета», то шеф-повара уже и след простыл.
– Жак, ты что, боишься полиции?
– Пока я без паспорта, да.
– А как ты узнал, что это полицейский?
Джонатан обезоруживающе улыбнулся, но не ответил ничего вразумительного.
* * *
– Надо бы нам его предупредить, – в сотый раз сказала мадам Лятюлип мужу. Ее часто мучила бессонница. – Она же сознательно провоцирует его. Вертит перед Жаком хвостом. Принялась за старое.
– Но они даже не разговаривают друг с другом. И не смотрят, – возразил мсье Лятюлип, с неохотой откладывая в сторону книжку.
– Как будто не знаешь почему. Два заговорщика – без очков видно.
– Она помолвлена с Томом и выйдет замуж за Тома, – снова возразил мсье Андрэ. – С каких пор несовершенное преступление считается преступлением? – сказал он, храбрясь.
– Ты, как всегда, говоришь глупости. Варвар. Варвар, у которого ни капельки интуиции. Ты предупреждал его, что персоналу гостиницы не разрешается спать с девицами из дискотеки?
– Не похоже, чтобы ему хотелось.
– Вот то-то и оно! Было бы лучше, если бы ему хотелось.
– Послушай, он здоровый, нормальный парень, – вскипел наконец мсье Лятюлип, который, как истинный славянин, разогревался медленно. – У него есть отдушина. Он бегает. Ездит в лес. Ходит на яхте. Гоняет на мотоцикле. Он готовит. Он, наконец, спит. Не каждый же мужчина сексуальный маньяк!
– Значит, он tapette! Я поняла, как только взглянула. Ивонна зря тратит время. Это будет ей хорошим уроком.
– Он вовсе не tapette! Спроси украинцев-портье. Он абсолютно нормален!
– Но ты даже не видел его паспорта!
– Ну что тебе даст его паспорт, даже если он и tapette! Паспорт отправлен в посольство Швейцарии на переоформление. Только потом его заверят в Оттаве. Ему просто не повезло с бюрократами.
– С бюрократами! Опять двадцать пять! Кем он себя воображает? Виктором Гюго? Швейцарец так не разговаривает!
– Я не знаю, как разговаривают швейцарцы.
– Спроси у Сиси! Сиси говорит, что все швейцарцы – мужланы. Она знает. Была замужем за одним. Борегар – француз. Я в этом убеждена. Он готовит, как француз. Говорит, как француз. Ведет себя надменно, как француз. Он хитер, как француз. Потому что все французы – испорченные люди. Конечно, он француз, кто же еще! Француз и лжец.
Тяжело вздохнув, она уставилась глазами в потолок, изукрашенный бумажными звездами, мерцавшими в темноте.
– Его мать – немка, – сказал Лятюлип, пытаясь успокоиться.
– Что? Чепуха! Немцы – блондины. Кто тебе сказал?
– Он сам. На последней дискотеке было несколько немецких инженеров. Борегар говорил с ними по-немецки, как заправский фашист, Я поинтересовался у него. По-английски он тоже говорит.
– Ты должен посоветоваться с властями. Пусть он сделает все по закону или убирается ко всем чертям. Это моя гостиница или нет? Он скрывается. Я уверена. Это слишком бросается в глаза.
Повернувшись к мужу спиной, она включила радио и с раздражением стала разглядывать бумажные звезды.
* * *
Через десять дней после того, как Ивонна одела его во все белое, он уже мчал ее на своем мотоцикле по шоссе к северу от Эсперанса. Они встретились в коридоре мансарды как будто случайно, узнав друг друга по звуку шагов. Он сообщил, что завтра у него выходной, и она спросила, что он собирается делать.
– Кататься на мотоцикле, – ответил Джонатан. – Может быть, заверну к озерам.
– Там есть коттедж, где отец держит катер. – Матери для нее словно не существовало. На следующий день она ждала его в условленном месте, бледная, но решительная.
Пейзаж вокруг не радовал разнообразием. Голубые леса проносились мимо под совершенно невыразительным небом. Чем дальше они продвигались на север, тем больше темнело, и наконец восточный ветер стал сечь изморосью. Когда они добрались до коттеджа, дождь уже хлестал вовсю. Они раздели друг друга, и следующие часы показались Джонатану целой жизнью, в течение которой он расплачивался за месяцы воздержания, не получая ни радости, ни удовлетворения. Она упорно сражалась с ним. Ее взгляд отрывался от Джонатана, только когда она меняла положение, чтобы предстать вновь совсем иной женщиной.
– Подожди, – прошептала она.
Ее тело прогнулось, упало, поднялось опять, лицо мучительно напряглось, однако разрядки не последовало. У нее вырвался стон отчаяния, но такой приглушенный, что казалось, он исходил из окружавших их мокрых лесов или из глубин серого озера. Она снова прижалась к нему, и они продолжили схватку на равных, пока их не захлестнула одна волна.
Он лежал рядом, слушая ее ровное дыхание и немножко по-детски обижаясь на спящую. Попытаемся разобраться, кого же мы предали на этот раз? Софи? Или, как обычно, он предал самого себя? Мы предали Томаса. Она перекатилась на бок, повернувшись к нему спиной. Очарование спящей девушки лишь подчеркивало его одиночество. Джонатан снова принялся ласкать ее.
* * *
– Он хороший человек, – сказала Ивонна. – Занимается антропологией и правами индейцев. Его отец – юрист. Работает с племенем кри. Томас хочет пойти по его стопам. – Она отхлебнула вина из бутылки и снова положила голову ему на грудь.
– Наверное, он бы мне понравился, – вежливо сказал Джонатан, представляя себе честного мечтателя в аккуратненьком пуловере, строчащего любовные записки на линованной бумаге.
– Ты лжешь, – говорила она, осыпая его поцелуями. – В чем-то ты лжешь. Ты – весь правда, но ты лжешь. Я не понимаю тебя.
– Я в розыске, Ивонна. Натворил в Англии бед.
Она прижалась к нему еще крепче.
– Расскажи.
– Мне нужно раздобыть паспорт. Я не швейцарец. Я англичанин.
– Ты – кто!
Она разволновалась. Нашарила бутылку и приникла к горлышку, наблюдая за ним искоса.
– Может быть, удастся где-нибудь стянуть, – предположила она. – Наклеим твою фотографию. Один мой приятель так сделал.
– Может быть, – согласился Джонатан.
Она принялась ласкать его. Глаза у нее горели.
– Я пытался уже, – сказал он. – Искал в спальных комнатах, смотрел в машинах. Никто здесь с собой паспорт не возит. Заходил на почту, взял формы, изучил формальности. Был в морге. Искал молодого человека моего возраста. Думал, может, удастся заинтересовать кого-то из родственников. Но никогда не знаешь, чем это обернется: а вдруг всех умерших заносят в компьютер в полиции?
– Как тебя зовут? По-настоящему? – прошептала она. – Кто ты? Кто ты?
На какое-то мгновение на него снизошел удивительный покой, когда он сделал ей последний подарок:
– Пайн, Джонатан Пайн.
* * *
Они не стали одеваться и, когда дождь прекратился, отплыли на катере к острову посередине озера и купались там нагишом, одни на усеянном галькой берегу.
– Через пять недель он защищает диссертацию, – продолжила она тему.
– А потом?
– Женится на Ивонне.
– А потом?
– На индейские территории. – Она сообщила куда. Они сделали небольшой заплыв.
– Вместе с тобой? – спросил он.
– Конечно.
– Надолго?
– На пару лет. Видишь ли, мы собираемся делать детей. Не меньше шести.
– Ты будешь ему верной женой?
– Обязательно. Временами.
– Что там за индейцы?
– В основном из племени кри. Он их любит больше всех. Прекрасно объясняется на их языке.
– А как насчет медового месяца? Есть какие-нибудь планы?
– У Томаса? Обедать у Макдональдса и гонять в хоккей на площадке – все, что ему нужно.
– Он что, совсем не любит путешествовать?
– Только по северо-западным территориям. Йеллоунайф. Большое Невольничье озеро. Норман-Уэлс. Все там объездил.
– Я имею в виду заграницу.
Она покачала головой.
– Только не Томас. Он говорит, все и так есть в Канаде.
– Что есть?
– Все, что нужно в жизни. Все здесь. Зачем куда-то ездить? Он говорит, люди и так слишком много ездят. И он прав, по-моему.
– Значит, паспорт ему ни к чему, – подвел черту Джонатан.
– Иди ты, – ответила девушка. – Поплыли назад.
Но когда они поужинали и снова занялись любовью, она сменила гнев на милость и выслушала его план действий.
* * *
Они встречались каждый день или каждую ночь. В короткие предутренние часы, когда Джонатан возвращался с дискотеки, Ивонна в постели ждала его тихую дробь в дверь. Он подходил к ней на цыпочках, и она вбирала его в себя, как последний долгий глоток перед пустыней. Они почти не двигались. Мансарда была подобна барабану, отвечавшему на любое движение грохотом, который разносился по всему дому. Когда она начинала стонать от наслаждения, он закрывал ей губы ладонью, и она кусала ее, оставляя следы от зубов на большом пальце.
– Если твоя мать застукает нас, она вышвырнет меня на улицу, – предупредил Джонатан.
– Кого это волнует, – прошептала Ивонна, обвиваясь вокруг него. – Я уйду вместе с тобой. – Словно она забыла, что говорила о Томасе и своих планах с ним на будущее.
– Мне еще нужно время, – настаивал он.
– Чтобы получить паспорт?
– Нет, тебя, – улыбнулся он во тьме.
Она не любила расставаний, но не осмеливалась удерживать его долго. Мадам Лятюлип взяла за правило заглядывать к ней в любое время суток.
– Ты еще спишь, cocotte? Как себя чувствуешь? До свадьбы осталось четыре недели, mon p'tit chou. Гуляешь последние денечки.
Однажды мать пришла затемно, когда Джонатан еще лежал в постели Ивонны. Но, к счастью, она не стала зажигать свет.
Они прикатили в мотель в Толерансе в нежно-голубом «понтиаке» Ивонны, и, слава Богу, он настоял, чтобы она вышла из номера раньше него, потому что, подходя к своей машине, еще пропитанная его запахом, она, к ужасу своему, заметила Мими, которая припарковалась чуть поодаль и прямо из машины, рот до ушей, махала ей рукой.
– Tu fais visite au шоу? – прокричала Мими, опустив стекло.
– Угу.
– C'est super, n'est-ce pas? T'as vu платье, короткое, черное? Tres открытое, tres сексуальное?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81