Переживая смерть Апостола, Флинн е трудом преодолевал свое врожденное недоверие к англичанам. Но, выпив полбутылки можжевеловой десятилетней выдержки, он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы небрежно положить документ в карман и, скорее чутьем найдя дорогу к бункеру, по всей форме представить его Берру.
* * *
Уже много месяцев Джед не летала на обычных пассажирских самолетах и поначалу испытала чувство освобождения, как если бы в Лондоне прокатилась на втором этаже автобуса после всех этих унылых такси. «Я вернулась в жизнь, – думала она, – вышла из-под стеклянного колпака». Но когда она шутливо сказала об этом Коркорану, летевшему вместе с ней в Майами, он зло прошелся по поводу ее невзыскательности. Что и удивило, и обидело ее, потому что раньше он никогда не грубил ей.
И в аэропорту Майами он был столь же груб: сначала, собираясь идти за носильщиком, потребовал отдать ему паспорт, потом повернулся к ней спиной и стал беседовать с двумя светловолосыми мужчинами, ожидающими рейса на Антигуа.
– Корки, Боже мой, что это еще за люди? – спросила она, когда майор вернулся.
– Друзья друзей, дорогуша. Они будут с нами на «Паше».
– Друзья чьих друзей?
– Шефа, естественно.
– Корки, не может быть! Они же просто громилы!
– Это дополнительная охрана, если хочешь знать. Шеф решил увеличить ее до пяти человек.
– Корки, но почему? Он всегда прекрасно обходился тремя.
Тут она посмотрела ему в глаза и испугалась, увидев в них злобное торжество. И поняла, что перед ней неизвестный ей доселе Коркоран: придворный, которым пренебрегали, вновь входящий в фавор и стремящийся отомстить за все накопившиеся обиды.
В самолете он не пил. Новая охрана была в заднем отсеке, а Джед и Коркоран летели первым классом, и он мог напиться до чертиков, чего она от него и ожидала. Но он заказал себе только минеральной со льдом и кусочком лимона и потягивал ее, ухмыляясь собственному отражению в иллюминаторе.
25
Джонатан тоже был пленником. Возможно, он был им всегда, как когда-то заметила Софи. Или стал им, попав на Кристалл. Но у него, по крайней мере, оставалась иллюзия свободы. До сих пор.
Первое предупреждение он получил в Фаберже, когда Роупер и компания собирались в дорогу. Гости отбыли, Лэнгборн и Моранти отбыли вместе с ними. Полковник Эммануэль и Роупер обнимались на прощанье, когда к ним подбежал молодой солдат, размахивая листом бумаги. Эммануэль взял бумагу, посмотрел и протянул Роуперу, тот надел очки и отошел, чтобы прочесть без свидетелей. И пока он читал, его обычная расслабленность на глазах сменялась напряжением. Потом он аккуратно сложил листок бумаги и сунул в карман.
– Фриски!
– Я, сэр!
– На два слова.
Как на плац-параде, Фриски потешно промаршировал по ухабам к хозяину и встал по стойке «смирно». Но когда Роупер взял его под руку и пробормотал что-то на ухо, Фриски, видимо, пожалел, что вел себя так дурашливо. Они вошли в самолет. Фриски намеренно прошел вперед и не слишком дружелюбно пригласил Джонатана сесть рядом с собой.
– Фриски, у меня понос, – сказал Джонатан. – Джунгли действуют.
– Сиди, где тебе, твою мать, сказано, – посоветовал Тэбби, дыша ему в затылок.
Джонатану ничего не оставалось, как сесть между ними, и каждый раз, когда он выходил в туалет, Тэбби сопровождал его и стоял под дверью. Роупер сидел в одиночестве у перегородки, не признавая никого, кроме, Мэг, которая принесла ему свежий апельсиновый сок, а в середине полета еще и факс, написанный, как углядел Джонатан, от руки. Роупер прочитал его и, сложив, убрал во внутренний карман. Потом надел на лицо полумаску и вроде бы заснул.
В аэропорту в Колоне, где Лэнгборн уже ждал их с двумя «вольво» и шоферами, Джонатану опять было ясно дано понять, что его статус изменился.
– Шеф, мне немедленно надо поговорить с тобой. Наедине, – закричал Лэнгборн снизу чуть ли не раньше, чем Мэг отрыла дверцу.
И все ждали в самолете, пока Роупер и Лэнгборн совещались у трапа.
– Вторая машина, Фриски, – скомандовал Роупер, когда Мэг наконец-то, повинуясь его кивку, выпустила остальных пассажиров. – Все вы.
– У него живот схватывает, – потихоньку предупредил Фриски Лэнгборна.
– К черту его живот, – отмахнулся Лэнгборн. – Скажи ему, пусть потерпит маленько.
– Потерпи маленько, – сказал Фриски.
День клонился к вечеру. Полицейская будка и наблюдательная вышка пустовали. Был пуст и аэродром, не считая белых, зарегистрированных в Колумбии, частных самолетов, стоящих рядами вдоль широкой взлетной полосы. Роупер с Лэнгборном сели в переднюю машину, и Джонатан заметил в ней четвертого пассажира, в шляпе, сидящего рядом с шофером. Фриски открыл заднюю дверцу второй машины, Джонатан сел, Фриски – за ним, а Тэбби – с другого боку. Все молчали.
На огромном рекламном щите девушка в потертых шортах обхватывала бедрами длиннющую сигарету. На другой – кокетливо лизала поднятую антенну транзистора. Они въехали в город, и машину заполнил отвратительный запах нищеты. Джонатан вспомнил Каир, как он сидел рядом с Софи, наблюдая за отверженными, копошащимися в отбросах. На некогда богатых улицах, между лачугами, сложенными из старых досок и рифленого железа, стояли старые, обшитые тесом дома вот-вот готовые рухнуть. С подгнивших балконов свисало разноцветное белье. Дети играли под почерневшими аркадами и пускали пластмассовые стаканчики в сточных канавах. Безработные мужчины, человек по двадцать на каждом крыльце, без всякого выражения глядели на проходящие машины. Сотни неподвижных лиц, с таким же отсутствием выражения, торчали в окнах заброшенной фабрики.
Они остановились у светофора, и левая рука Фриски за водительским сиденьем прицелилась воображаемым револьвером в четырех вооруженных полицейских, сошедших с тротуара и не спеша направлявшихся к машине. Тэбби мгновенно понял этот жест, и Джонатан почувствовал, как он откинулся на спинку и расстегнул средние пуговицы куртки.
Полицейские были внушительного вида. В отглаженной форме из легкой ткани цвета хаки, с нашивками и планками, с «сальтерами» в блестящих кожаных кобурах. «Вольво» Роупера проехала вперед и припарковалась в ста ядрах от них. Зажегся зеленый свет, но двое полицейских по-прежнему загораживали машине путь, а третий говорил с шофером, пока четвертый грозно глядел внутрь. Один из передних полицейских уже осматривал шины. Машина закачалась, когда другой решил испытать на прочность подвеску.
– Думаю, джентльмены хотели бы получить маленький подарок, правильно, Педро? – спросил Фриски водителя.
Тэбби стал хлопать себя по карманам. Полицейские запросили двадцать долларов. Фриски протянул водителю десять, и тот передал их по назначению.
– Какая-то сволочь обчистила меня в лагере, – пожаловался Тэбби, когда они тронулись.
– Хочешь вернуться и найти его? – спросил Фриски.
– Мне бы в туалет, – сказал Джонатан.
– Пробку тебе в зад, – буркнул Тэбби.
Следуя за машиной Роупера, они въехали на североамериканскую территорию с газонами, белыми церквями, кегельбанами и юными армейскими женами в бигуди и с колясками. Вырулили на приморский бульвар и покатили вдоль ряда розовых вилл застройки двадцатых годов с гигантскими телевизионными антеннами, неприступными заборами и высокими воротами. Незнакомец в первой машине следил за номерами домов. Повернули за угол, он продолжал смотреть. Началась парковая зона. На море грузовые, пассажирские и нефтеналивные суда ждали своей очереди на вход в канал. Первая машина притормозила перед старым домом, прячущимся в деревьях. Водитель посигналил. Дверь открылась, и вышел узкоплечий человек в белой хлопчатобумажной куртке. Лэнгборн опустил стекло и велел ему сесть в заднюю машину. Фриски подался вперед и открыл дверцу. В проеме мелькнуло лицо интеллигентного молодого человека арабского типа в очках. Ни слова не говоря, он скользнул на сиденье.
– Как живот? – спросил Фриски у Джонатана.
– Лучше, – сказал Джонатан.
– Так и держись, – велел Тэбби.
Они выехали на прямую дорогу. Джонатан учился в армейской школе, очень похожей на то, что он видел сейчас. Справа тянулась высокая каменная стена с черной змейкой кабеля и тремя рядами колючей проволоки. Ему вспомнился Кюрасао и дорога к докам. Слева появились щиты: «Тошиба», «Ситизен», «Тойлэнд». «Так вот где Роупер покупает свои игрушки», – почему-то вдруг подумал Джонатан. Нет, покупал он их не здесь. Здесь он получал вознаграждение за тяжкие труды и вложенную наличность. Арабский студент зажег сигарету. Фриски нарочито закашлялся. Первая машина проехала под аркой и остановилась. Вторая тоже.
– Паспорта, – сказал шофер.
У Фриски был свой и Джонатанов. Арабский студент поднял голову так, чтобы полицейский узнал его. Их пропустили, и они въехали в свободную зону Колон.
Переливающиеся витрины с драгоценностями и мехами напоминали вестибюль герра Майстера. Рекламы торговых фирм со всего мира и чистые голубые стекла банков сияли на фоне закатного неба. Блестящие машины неслись по улицам. Чудовищные контейнеровозы разворачивались и пятились и пускали выхлопные газы на запруженные пешеходами тротуары. Розничная продажа в магазинах была запрещена, но все продавали в розницу. Панамцам запрещалось здесь покупать, но улицы были заполнены панамцами самых разных оттенков, в основном приехавшими на такси, потому что таксисты умеют все устраивать наилучшим образом.
Каждый день, сообщил как-то Джонатану Коркоран, в зону приезжают обычные ребята с голой шеей, голыми запястьями и голыми пальцами. Но к вечеру вид у них такой, словно они собираются на свадьбу – в сверкающих браслетах, ожерельях и кольцах. Покупатели со всей Центральной Америки летают туда-обратно, и таможня их не трогает. Некоторые тратят по миллиону долларов в день и еще откладывают на следующую поездку.
Первая машина въехала в темную улицу, где находились товарные склады. Вторая следовала за ней вплотную. Дождевые капли катились по ветровому стеклу, как жирные слезы. Незнакомец в шляпе изучал имена и номера: «Ханс коместиблз», «Макдональдс аутомотор», «Хой Тин фуд энд бевередж компани», «Тель-Авив Гудвилл контейнер компани», «Эль Акбарс фэнтэзиес», «Хеллас агрикалчерал», «Ле Барон оф Пэрис», «Тейст оф Коломбия лимитед, коффи энд коместиблз».
Потом сто ярдов черной стены и надпись «Орел», около которой они и вышли из машины.
– Мы что, зайдем внутрь? Может быть, там есть очко? – спросил Джонатан. – Мне опять невтерпеж, – добавил он специально для Тэбби.
* * *
Очутившись на неосвещенной улице, они чувствуют себя скованно. Тропические сумерки спускаются очень быстро. Небо пылает цветными неоновыми огнями, а на дне этого узкого серого ущелья, где кругом одни глухие стены, по-настоящему темно. Все смотрят на человека в шляпе. Фриски и Тэбби не отходят ни на шаг от Джонатана, а Фриски еще и положил руку ему на плечо, мол, я тебя не держу, Томми, просто чтобы никто не потерялся. Арабский студент пошел вперед догонять переднюю группу. Джонатан видит, как человек в шляпе ныряет в черноту дверного проема. Лэнгборн, Роупер и студент следуют за ним.
– Пропади ты, – бормочет Фриски, и они идут вперед.
– Мне бы только где-нибудь присесть, – тихо говорит Джонатан, но рука Фриски больно сжимает его плечо.
В конце кирпичного коридора, увешанного плакатами, которые из-за темноты невозможно прочесть, маячит отраженный свет. Они доходят до поперечного коридора и сворачивают налево. Свет становится ярче и наконец приводит их к застекленной двери, над которой прибита фанера, скрывающая какую-то надпись. Пахнет мелочной лавкой: веревкой, мастикой, дегтем, кофе и льняным маслом. Дверь открыта, они входят в шикарную приемную. Кожаные кресла, шелковые цветы, прозрачные пепельницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
* * *
Уже много месяцев Джед не летала на обычных пассажирских самолетах и поначалу испытала чувство освобождения, как если бы в Лондоне прокатилась на втором этаже автобуса после всех этих унылых такси. «Я вернулась в жизнь, – думала она, – вышла из-под стеклянного колпака». Но когда она шутливо сказала об этом Коркорану, летевшему вместе с ней в Майами, он зло прошелся по поводу ее невзыскательности. Что и удивило, и обидело ее, потому что раньше он никогда не грубил ей.
И в аэропорту Майами он был столь же груб: сначала, собираясь идти за носильщиком, потребовал отдать ему паспорт, потом повернулся к ней спиной и стал беседовать с двумя светловолосыми мужчинами, ожидающими рейса на Антигуа.
– Корки, Боже мой, что это еще за люди? – спросила она, когда майор вернулся.
– Друзья друзей, дорогуша. Они будут с нами на «Паше».
– Друзья чьих друзей?
– Шефа, естественно.
– Корки, не может быть! Они же просто громилы!
– Это дополнительная охрана, если хочешь знать. Шеф решил увеличить ее до пяти человек.
– Корки, но почему? Он всегда прекрасно обходился тремя.
Тут она посмотрела ему в глаза и испугалась, увидев в них злобное торжество. И поняла, что перед ней неизвестный ей доселе Коркоран: придворный, которым пренебрегали, вновь входящий в фавор и стремящийся отомстить за все накопившиеся обиды.
В самолете он не пил. Новая охрана была в заднем отсеке, а Джед и Коркоран летели первым классом, и он мог напиться до чертиков, чего она от него и ожидала. Но он заказал себе только минеральной со льдом и кусочком лимона и потягивал ее, ухмыляясь собственному отражению в иллюминаторе.
25
Джонатан тоже был пленником. Возможно, он был им всегда, как когда-то заметила Софи. Или стал им, попав на Кристалл. Но у него, по крайней мере, оставалась иллюзия свободы. До сих пор.
Первое предупреждение он получил в Фаберже, когда Роупер и компания собирались в дорогу. Гости отбыли, Лэнгборн и Моранти отбыли вместе с ними. Полковник Эммануэль и Роупер обнимались на прощанье, когда к ним подбежал молодой солдат, размахивая листом бумаги. Эммануэль взял бумагу, посмотрел и протянул Роуперу, тот надел очки и отошел, чтобы прочесть без свидетелей. И пока он читал, его обычная расслабленность на глазах сменялась напряжением. Потом он аккуратно сложил листок бумаги и сунул в карман.
– Фриски!
– Я, сэр!
– На два слова.
Как на плац-параде, Фриски потешно промаршировал по ухабам к хозяину и встал по стойке «смирно». Но когда Роупер взял его под руку и пробормотал что-то на ухо, Фриски, видимо, пожалел, что вел себя так дурашливо. Они вошли в самолет. Фриски намеренно прошел вперед и не слишком дружелюбно пригласил Джонатана сесть рядом с собой.
– Фриски, у меня понос, – сказал Джонатан. – Джунгли действуют.
– Сиди, где тебе, твою мать, сказано, – посоветовал Тэбби, дыша ему в затылок.
Джонатану ничего не оставалось, как сесть между ними, и каждый раз, когда он выходил в туалет, Тэбби сопровождал его и стоял под дверью. Роупер сидел в одиночестве у перегородки, не признавая никого, кроме, Мэг, которая принесла ему свежий апельсиновый сок, а в середине полета еще и факс, написанный, как углядел Джонатан, от руки. Роупер прочитал его и, сложив, убрал во внутренний карман. Потом надел на лицо полумаску и вроде бы заснул.
В аэропорту в Колоне, где Лэнгборн уже ждал их с двумя «вольво» и шоферами, Джонатану опять было ясно дано понять, что его статус изменился.
– Шеф, мне немедленно надо поговорить с тобой. Наедине, – закричал Лэнгборн снизу чуть ли не раньше, чем Мэг отрыла дверцу.
И все ждали в самолете, пока Роупер и Лэнгборн совещались у трапа.
– Вторая машина, Фриски, – скомандовал Роупер, когда Мэг наконец-то, повинуясь его кивку, выпустила остальных пассажиров. – Все вы.
– У него живот схватывает, – потихоньку предупредил Фриски Лэнгборна.
– К черту его живот, – отмахнулся Лэнгборн. – Скажи ему, пусть потерпит маленько.
– Потерпи маленько, – сказал Фриски.
День клонился к вечеру. Полицейская будка и наблюдательная вышка пустовали. Был пуст и аэродром, не считая белых, зарегистрированных в Колумбии, частных самолетов, стоящих рядами вдоль широкой взлетной полосы. Роупер с Лэнгборном сели в переднюю машину, и Джонатан заметил в ней четвертого пассажира, в шляпе, сидящего рядом с шофером. Фриски открыл заднюю дверцу второй машины, Джонатан сел, Фриски – за ним, а Тэбби – с другого боку. Все молчали.
На огромном рекламном щите девушка в потертых шортах обхватывала бедрами длиннющую сигарету. На другой – кокетливо лизала поднятую антенну транзистора. Они въехали в город, и машину заполнил отвратительный запах нищеты. Джонатан вспомнил Каир, как он сидел рядом с Софи, наблюдая за отверженными, копошащимися в отбросах. На некогда богатых улицах, между лачугами, сложенными из старых досок и рифленого железа, стояли старые, обшитые тесом дома вот-вот готовые рухнуть. С подгнивших балконов свисало разноцветное белье. Дети играли под почерневшими аркадами и пускали пластмассовые стаканчики в сточных канавах. Безработные мужчины, человек по двадцать на каждом крыльце, без всякого выражения глядели на проходящие машины. Сотни неподвижных лиц, с таким же отсутствием выражения, торчали в окнах заброшенной фабрики.
Они остановились у светофора, и левая рука Фриски за водительским сиденьем прицелилась воображаемым револьвером в четырех вооруженных полицейских, сошедших с тротуара и не спеша направлявшихся к машине. Тэбби мгновенно понял этот жест, и Джонатан почувствовал, как он откинулся на спинку и расстегнул средние пуговицы куртки.
Полицейские были внушительного вида. В отглаженной форме из легкой ткани цвета хаки, с нашивками и планками, с «сальтерами» в блестящих кожаных кобурах. «Вольво» Роупера проехала вперед и припарковалась в ста ядрах от них. Зажегся зеленый свет, но двое полицейских по-прежнему загораживали машине путь, а третий говорил с шофером, пока четвертый грозно глядел внутрь. Один из передних полицейских уже осматривал шины. Машина закачалась, когда другой решил испытать на прочность подвеску.
– Думаю, джентльмены хотели бы получить маленький подарок, правильно, Педро? – спросил Фриски водителя.
Тэбби стал хлопать себя по карманам. Полицейские запросили двадцать долларов. Фриски протянул водителю десять, и тот передал их по назначению.
– Какая-то сволочь обчистила меня в лагере, – пожаловался Тэбби, когда они тронулись.
– Хочешь вернуться и найти его? – спросил Фриски.
– Мне бы в туалет, – сказал Джонатан.
– Пробку тебе в зад, – буркнул Тэбби.
Следуя за машиной Роупера, они въехали на североамериканскую территорию с газонами, белыми церквями, кегельбанами и юными армейскими женами в бигуди и с колясками. Вырулили на приморский бульвар и покатили вдоль ряда розовых вилл застройки двадцатых годов с гигантскими телевизионными антеннами, неприступными заборами и высокими воротами. Незнакомец в первой машине следил за номерами домов. Повернули за угол, он продолжал смотреть. Началась парковая зона. На море грузовые, пассажирские и нефтеналивные суда ждали своей очереди на вход в канал. Первая машина притормозила перед старым домом, прячущимся в деревьях. Водитель посигналил. Дверь открылась, и вышел узкоплечий человек в белой хлопчатобумажной куртке. Лэнгборн опустил стекло и велел ему сесть в заднюю машину. Фриски подался вперед и открыл дверцу. В проеме мелькнуло лицо интеллигентного молодого человека арабского типа в очках. Ни слова не говоря, он скользнул на сиденье.
– Как живот? – спросил Фриски у Джонатана.
– Лучше, – сказал Джонатан.
– Так и держись, – велел Тэбби.
Они выехали на прямую дорогу. Джонатан учился в армейской школе, очень похожей на то, что он видел сейчас. Справа тянулась высокая каменная стена с черной змейкой кабеля и тремя рядами колючей проволоки. Ему вспомнился Кюрасао и дорога к докам. Слева появились щиты: «Тошиба», «Ситизен», «Тойлэнд». «Так вот где Роупер покупает свои игрушки», – почему-то вдруг подумал Джонатан. Нет, покупал он их не здесь. Здесь он получал вознаграждение за тяжкие труды и вложенную наличность. Арабский студент зажег сигарету. Фриски нарочито закашлялся. Первая машина проехала под аркой и остановилась. Вторая тоже.
– Паспорта, – сказал шофер.
У Фриски был свой и Джонатанов. Арабский студент поднял голову так, чтобы полицейский узнал его. Их пропустили, и они въехали в свободную зону Колон.
Переливающиеся витрины с драгоценностями и мехами напоминали вестибюль герра Майстера. Рекламы торговых фирм со всего мира и чистые голубые стекла банков сияли на фоне закатного неба. Блестящие машины неслись по улицам. Чудовищные контейнеровозы разворачивались и пятились и пускали выхлопные газы на запруженные пешеходами тротуары. Розничная продажа в магазинах была запрещена, но все продавали в розницу. Панамцам запрещалось здесь покупать, но улицы были заполнены панамцами самых разных оттенков, в основном приехавшими на такси, потому что таксисты умеют все устраивать наилучшим образом.
Каждый день, сообщил как-то Джонатану Коркоран, в зону приезжают обычные ребята с голой шеей, голыми запястьями и голыми пальцами. Но к вечеру вид у них такой, словно они собираются на свадьбу – в сверкающих браслетах, ожерельях и кольцах. Покупатели со всей Центральной Америки летают туда-обратно, и таможня их не трогает. Некоторые тратят по миллиону долларов в день и еще откладывают на следующую поездку.
Первая машина въехала в темную улицу, где находились товарные склады. Вторая следовала за ней вплотную. Дождевые капли катились по ветровому стеклу, как жирные слезы. Незнакомец в шляпе изучал имена и номера: «Ханс коместиблз», «Макдональдс аутомотор», «Хой Тин фуд энд бевередж компани», «Тель-Авив Гудвилл контейнер компани», «Эль Акбарс фэнтэзиес», «Хеллас агрикалчерал», «Ле Барон оф Пэрис», «Тейст оф Коломбия лимитед, коффи энд коместиблз».
Потом сто ярдов черной стены и надпись «Орел», около которой они и вышли из машины.
– Мы что, зайдем внутрь? Может быть, там есть очко? – спросил Джонатан. – Мне опять невтерпеж, – добавил он специально для Тэбби.
* * *
Очутившись на неосвещенной улице, они чувствуют себя скованно. Тропические сумерки спускаются очень быстро. Небо пылает цветными неоновыми огнями, а на дне этого узкого серого ущелья, где кругом одни глухие стены, по-настоящему темно. Все смотрят на человека в шляпе. Фриски и Тэбби не отходят ни на шаг от Джонатана, а Фриски еще и положил руку ему на плечо, мол, я тебя не держу, Томми, просто чтобы никто не потерялся. Арабский студент пошел вперед догонять переднюю группу. Джонатан видит, как человек в шляпе ныряет в черноту дверного проема. Лэнгборн, Роупер и студент следуют за ним.
– Пропади ты, – бормочет Фриски, и они идут вперед.
– Мне бы только где-нибудь присесть, – тихо говорит Джонатан, но рука Фриски больно сжимает его плечо.
В конце кирпичного коридора, увешанного плакатами, которые из-за темноты невозможно прочесть, маячит отраженный свет. Они доходят до поперечного коридора и сворачивают налево. Свет становится ярче и наконец приводит их к застекленной двери, над которой прибита фанера, скрывающая какую-то надпись. Пахнет мелочной лавкой: веревкой, мастикой, дегтем, кофе и льняным маслом. Дверь открыта, они входят в шикарную приемную. Кожаные кресла, шелковые цветы, прозрачные пепельницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81