Они и так этим злоупотребляют. Я не буду слушать тебя, Леонард. Не пущу тебя назад, к тем допотопным временам, когда ты работал в Ривер-Хауз.
Берр глубоко вздохнул.
– Ясно, Рекс. Понял. С этого момента буду соблюдать первые принципы.
– Рад это слышать, Леонард.
Берр положил трубку и позвонил Руку.
– Роб, Рекс Гудхью больше не будет получать неочищенную информацию «Пиявки». Срочно принять к сведению. Завтра пришлю тебе письменное подтверждение.
Тем не менее все остальное шло гладко, и если Берр продолжал беспокоиться из-за оплошности, допущенной Гудхью, то ни у него, ни у Стрельски не было ощущения неотвратимого провала. То, что Гудхью назвал подведением черты, Берр и Стрельски называли прямым попаданием, а сейчас они только и мечтали об этом прямом попадании, то есть о том моменте, когда наркотики, оружие и игроки окажутся в одном месте и удастся проследить, куда текут деньги, и (предполагая, что команда получит все необходимые права и полномочия) лихие парни выскочат из-за деревьев и закричат: «Руки вверх!» – а плохие парни жалко улыбнутся и скажут: «Сдаюсь, офицер» – или если они американцы: «Ты еще попомнишь меня, Стрельски, ублюдок».
Примерно так они шутливо представляли это друг другу.
– Пусть все зайдет как можно дальше, – по-прежнему настаивал Стрельски – на встречах, по телефону, за кофе, на пляже. – Чем ниже они скатятся, тем труднее им будет сыграть в прятки и тем ближе мы к Господу.
Берр соглашался. Ловить жулье – то же самое, что ловить шпионов, сказал он. Нужен только хорошо освещенный угол, фотоаппараты наготове, один человек в теплой полушинели с планами, другой – в котелке, с чемоданом, набитым разными счетами. И, если тебе повезет, дело в шляпе. Операция «Пиявка» должна была дать ответ на следующие вопросы: «Чья улица? Чей город? Чье море? Чья юрисдикция?» Поскольку одно было ясно: ни Ричард Онслоу Роупер, ни его колумбийские партнеры по торговле вовсе не собирались обделывать свои делишки на американской земле.
* * *
Вторым человеком, оказывавшим всяческую поддержку и вселявшим оптимизм, был новый федеральный прокурор, которому поручили это дело. Прескотт, так его звали, занимал и еще один, более высокий пост – первого заместителя министра юстиции США, и все, кого Стрельски спрашивал о нем, говорили, что Эд Прескотт – лучший первый заместитель министра юстиции, какой когда-либо существовал на свете, просто самый лучший, ей-богу, Джо. Все Прескотты конечно же были выпускниками Йеля, и двое-трое из них имели связи с управлением, – а как же иначе? – и ходил слух, который Эд никогда официально не опровергал, что он кем-то там приходится Прескотту Бушу, отцу Джорджа Буша. Но Эда подобная чепуха никогда не волновала, это он всем сразу давал понять. Он был серьезным вашингтонским игроком с собственной программой и, занимаясь работой, оставлял свою родословную за дверью.
– Что случилось с тем парнем, что был до прошлой недели? – спросил Берр.
– Думаю, ему надоело ждать, – ответил Стрельски. – Эти люди не шляются без дела.
Как всегда ошарашенный американскими темпами смены сотрудников, Берр промолчал. Лишь много позднее он понял, что они со Стрельски, из уважения друг к другу, умалчивали об одних и тех же вещах. Между тем Берр и Стрельски, не первые и не последние, пытались добиться невозможного – убедить Вашингтон санкционировать акт задержания на море винтового парохода «Ломбардия», зарегистрированного в Панаме, идущего из Кюрасао и направляющегося к свободной зоне Колон, на том основании, что, как стало известно, на его борту находится сверхсовременное оружие стоимостью пятьдесят миллионов долларов, описанное в декларации как турбины, тракторные запчасти и сельскохозяйственные машины. Впоследствии и тут Берр стал винить себя – как он винил себя чуть ли не во всем, – что, подкупленный безыскусным шармом и простыми манерами Эда Прескотта, проводил слишком много часов в его огромной конторе в центре города и слишком мало посвящал исполнению своих прямых обязанностей.
Но что ему оставалось делать? Секретная радиосвязь между Майами и Вашингтоном работала круглосуточно. Налетела туча официальных и не совсем официальных экспертов, и вскоре в ней замелькали знаменитые британские фигуры: Милашка Кэти из посольства в Вашингтоне, Мэндерсон из отдела морских связей, Хардэкр, специалист по радиоперехвату, и некий молодой юрист из Ривер-Хауз, которого, согласно молве, выращивали на смену Пэлфрею, юридическому консультанту группы по изучению снабжения.
Иногда казалось, что весь Вашингтон переехал в Майами; в иные дни штат конторы прокурора сокращался до двух машинисток и телефонистки, а первый заместитель министра юстиции Прескотт со своей командой отправлялся сражаться на Капитолии. Берр, ничего не смысливший в прелестях американской внутриполитической борьбы, находил утешение в лихорадочной деятельности, полагая, вероятно, как гончая в детстве Джед, что если много суетиться, то наверняка что-нибудь получится.
* * *
Никаких оснований для серьезных опасений пока что не было, только мелкие сигналы тревоги, без который не обходится ни одна тайная операция: к примеру, постоянные нервирующие напоминания о том, что жизненно важная информация – некоторые перехваченные телефонные разговоры, фотографии с воздуха, донесения разведчиков из Лэнгли с мест – как будто застревает где-то по дороге к Стрельски, и еще у Берра и Стрельски было схожее жуткое чувство, – в котором они не сознавались друг другу, – что операция «Пиявка» проводится параллельно с какой-то другой операцией, нитей которой они пока не могут нащупать.
А если отвлечься от этого, то единственной их головной болью был, как всегда, Апостол, провалившийся как сквозь землю уже не в первый раз за свою непростую карьеру информатора Флинна. И это было тем более неприятно, что Флинн улетел на Кюрасао для встречи с ним и теперь торчал в дорогом отеле, чувствуя себя девочкой на шаре.
Но даже при всем при том Берр не видел повода для беспокойства. На самом деле, если быть до конца честным, то у Ало имелись свои причины скрываться. Его укротители обращались с ним очень сурово. Пожалуй, чересчур. Апо уже давно выражал свое недовольство и угрожал забастовать до тех пор, пока его амнистию не подпишут и не заверят печатью. Тучи сгущались, и было бы неудивительно, если бы он предпочел держаться на расстоянии, не подвергая себя риску быть приговоренным к еще шести пожизненным заключениям в качестве соучастника крупнейшей, судя по всему, аферы с оружием и наркотиками в новейшей истории.
– Пэт только что позвонил отцу Лукану, – докладывал Стрельски Берру. – Лукан не имеет от него никаких вестей. Пэт тоже.
– Может быть, Апо хочет проучить его, – предположил Берр.
В тот же вечер они занялись перехватом, наугад прослушивая телефонные разговоры из Кюрасао:
Лорд Лэнгборн – в адвокатскую контору «Менез и Гарсиа», Кали, Колумбия, партнерам доктора Апостола, являвшимся, как было установлено, подставными лицами картеля в Кали. Доктор Хуан Менез снимает трубку.
– Хуанито? Сэнди. Что случилось с нашим другом доктором? Он что-то долго не появлялся.
Восемнадцатисекундная пауза.
– Спроси у Иисуса Христа.
– Что это, черт побери, значит?
– Сэнди, наш друг – верующий человек. Может быть, он ушел от мирской суеты.
Договорились, что, учитывая близость Каракаса и Кюрасао, доктор Моранти срочно прибудет на Кюрасао в качестве замены.
И опять Берр и Стрельски, как они впоследствии признались друг другу, скрыли друг от друга свои подлинные мысли.
После разговора Лэнгборна аппараты зафиксировали отчаянные попытки сэра Энтони Джойстона Брэдшоу прозвониться Роуперу из нескольких телефонов-автоматов в районе Беркшира. Сначала он пытался звонить по телефонной карточке, но голос оператора сообщил ему, что такой звонок не проходит. Он запросил контролера, представился, говорил пьяным голосом, и тогда его вежливо, но твердо прервали. Тогда он заказал разговор с конторой «Айронбрэнд» за счет компании. В первый раз его заказ не принял коммутатор, во второй раз ответил один из Макдэнби, но быстро его отшил. В конце концов он обратился непосредственно к капитану «Паши», находившегося в это время у берегов Антигуа:
– Так где-же он тогда? На Кристалле его нет. Я запросил «Айронбрэнд», и там какой-то наглый тип сказал мне, что он продает фермы. Теперь ты говоришь мне, что его «ждут». Мне начхать, ждут его или нет! Он мне нужен сейчас! Я сэр Энтони Джойстон Брэдшоу. Это срочно. Ты знаешь, что такое срочно?
Капитан предложил позвонить по личному номеру Коркорана в Нассау. Брэдшоу уже безуспешно пытался позвонить туда.
Тем не менее Брэдшоу нашел-таки того, кого искал, и поговорил с ним без свидетелей – как показали дальнейшие события.
На рассвете позвонил дежурный офицер из бункера. Он говорил с ледяным спокойствием человека, находящегося у пульта управления полетом, когда все приборы показывают, что ракета вот-вот разлетится на кусочки.
– Мистер Берр, сэр? Сэр, вы можете спуститься прямо сейчас? Мистер Стрельски уже в пути. У нас проблема.
* * *
Стрельски ехал один. Он бы предпочел взять с собой Флинна, но Флинн все еще чах от тоски на Кюрасао, а Амато помогал ему в этом, поэтому Стрельски приходилось управляться за троих. Берр предложил сопровождать его, но Стрельски не мог простить англичанам их роли в случившемся. Не Берру – Леонард был его другом. Но дружба дружбой, а дело делом. Во всяком случае, сейчас. Поэтому Стрельски оставил Берра в бункере с мерцающими экранами и испуганным ночным персоналом и строго распорядился, чтобы никто не предпринимал никаких шагов ни в каком направлении, никому ничего не сообщая, ни Пэту Флинну, ни прокурору, ни одной живой душе, пока он все не проверит и не скажет"да" или «нет».
– Ясно, Леонард? Слышишь меня?
– Я слышу тебя.
– Хорошо.
Шофер ждал его в гараже – его звали Уилбур, довольно приятный парень, но явно достигший своего потолка, – и они понеслись с зажженными фарами и завывающими сиренами через пустой центр города, что показалось Стрельски безумно глупым – куда, в конце концов, торопиться и к чему всех будить? Но он ничего не сказал Уилбуру, потому что в глубине души чувствовал, что если бы он был за рулем, то ехал бы точно так же. Иногда мы делаем такие вещи из уважения к кому-то. А иногда нам просто больше ничего не остается.
Кроме того, они действительно торопились. Когда что-то начинает случаться с главными свидетелями, то можно смело сказать, что надо торопиться. Когда все идет чуть-чуть не так, как надо, чуть-чуть дольше, чем надо; когда ты все больше и больше скатываешься к краю, а все из кожи вон лезут, чтобы убедить тебя, что ты-то и есть пуп земли – Господи, Джо, где бы мы были без тебя? – когда ты наслушался в коридорах чуть-чуть слишком много странного политического теоретизирования – разговоров о «Флагманском корабле» не как о кодовом названии, а как о новой операции – разговоров о расширении ворот и о наведении порядка на собственном заднем дворе; когда перед тобой на пять улыбающихся лиц больше, и больше на пять очень полезных разведсообщений, и все – дерьмо; когда вокруг тебя ничего не меняется, только мир, в котором, как тебе казалось, ты вращаешься, тихо ускользает от тебя, и чувствуешь себя брошенным на плоту посреди медленно текущей реки, кишащей крокодилами, и знаешь, что плывешь не в ту сторону – и, Джо, Бога ради, Джо, ты самый что ни на есть лучший офицер полиции – ну да, тогда ты можешь уверенно сказать, что пора торопиться, чтобы узнать, какой хрен с кем приключился.
Иногда ощущаешь свое поражение, думал Стрельски. Он любил теннис, любил особенно смотреть по телевизору крупным планом ребят, пьющих колу в перерывах между сетами, и любил видеть лицо победителя в ожидании победы и лицо проигравшего в ожидании проигрыша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Берр глубоко вздохнул.
– Ясно, Рекс. Понял. С этого момента буду соблюдать первые принципы.
– Рад это слышать, Леонард.
Берр положил трубку и позвонил Руку.
– Роб, Рекс Гудхью больше не будет получать неочищенную информацию «Пиявки». Срочно принять к сведению. Завтра пришлю тебе письменное подтверждение.
Тем не менее все остальное шло гладко, и если Берр продолжал беспокоиться из-за оплошности, допущенной Гудхью, то ни у него, ни у Стрельски не было ощущения неотвратимого провала. То, что Гудхью назвал подведением черты, Берр и Стрельски называли прямым попаданием, а сейчас они только и мечтали об этом прямом попадании, то есть о том моменте, когда наркотики, оружие и игроки окажутся в одном месте и удастся проследить, куда текут деньги, и (предполагая, что команда получит все необходимые права и полномочия) лихие парни выскочат из-за деревьев и закричат: «Руки вверх!» – а плохие парни жалко улыбнутся и скажут: «Сдаюсь, офицер» – или если они американцы: «Ты еще попомнишь меня, Стрельски, ублюдок».
Примерно так они шутливо представляли это друг другу.
– Пусть все зайдет как можно дальше, – по-прежнему настаивал Стрельски – на встречах, по телефону, за кофе, на пляже. – Чем ниже они скатятся, тем труднее им будет сыграть в прятки и тем ближе мы к Господу.
Берр соглашался. Ловить жулье – то же самое, что ловить шпионов, сказал он. Нужен только хорошо освещенный угол, фотоаппараты наготове, один человек в теплой полушинели с планами, другой – в котелке, с чемоданом, набитым разными счетами. И, если тебе повезет, дело в шляпе. Операция «Пиявка» должна была дать ответ на следующие вопросы: «Чья улица? Чей город? Чье море? Чья юрисдикция?» Поскольку одно было ясно: ни Ричард Онслоу Роупер, ни его колумбийские партнеры по торговле вовсе не собирались обделывать свои делишки на американской земле.
* * *
Вторым человеком, оказывавшим всяческую поддержку и вселявшим оптимизм, был новый федеральный прокурор, которому поручили это дело. Прескотт, так его звали, занимал и еще один, более высокий пост – первого заместителя министра юстиции США, и все, кого Стрельски спрашивал о нем, говорили, что Эд Прескотт – лучший первый заместитель министра юстиции, какой когда-либо существовал на свете, просто самый лучший, ей-богу, Джо. Все Прескотты конечно же были выпускниками Йеля, и двое-трое из них имели связи с управлением, – а как же иначе? – и ходил слух, который Эд никогда официально не опровергал, что он кем-то там приходится Прескотту Бушу, отцу Джорджа Буша. Но Эда подобная чепуха никогда не волновала, это он всем сразу давал понять. Он был серьезным вашингтонским игроком с собственной программой и, занимаясь работой, оставлял свою родословную за дверью.
– Что случилось с тем парнем, что был до прошлой недели? – спросил Берр.
– Думаю, ему надоело ждать, – ответил Стрельски. – Эти люди не шляются без дела.
Как всегда ошарашенный американскими темпами смены сотрудников, Берр промолчал. Лишь много позднее он понял, что они со Стрельски, из уважения друг к другу, умалчивали об одних и тех же вещах. Между тем Берр и Стрельски, не первые и не последние, пытались добиться невозможного – убедить Вашингтон санкционировать акт задержания на море винтового парохода «Ломбардия», зарегистрированного в Панаме, идущего из Кюрасао и направляющегося к свободной зоне Колон, на том основании, что, как стало известно, на его борту находится сверхсовременное оружие стоимостью пятьдесят миллионов долларов, описанное в декларации как турбины, тракторные запчасти и сельскохозяйственные машины. Впоследствии и тут Берр стал винить себя – как он винил себя чуть ли не во всем, – что, подкупленный безыскусным шармом и простыми манерами Эда Прескотта, проводил слишком много часов в его огромной конторе в центре города и слишком мало посвящал исполнению своих прямых обязанностей.
Но что ему оставалось делать? Секретная радиосвязь между Майами и Вашингтоном работала круглосуточно. Налетела туча официальных и не совсем официальных экспертов, и вскоре в ней замелькали знаменитые британские фигуры: Милашка Кэти из посольства в Вашингтоне, Мэндерсон из отдела морских связей, Хардэкр, специалист по радиоперехвату, и некий молодой юрист из Ривер-Хауз, которого, согласно молве, выращивали на смену Пэлфрею, юридическому консультанту группы по изучению снабжения.
Иногда казалось, что весь Вашингтон переехал в Майами; в иные дни штат конторы прокурора сокращался до двух машинисток и телефонистки, а первый заместитель министра юстиции Прескотт со своей командой отправлялся сражаться на Капитолии. Берр, ничего не смысливший в прелестях американской внутриполитической борьбы, находил утешение в лихорадочной деятельности, полагая, вероятно, как гончая в детстве Джед, что если много суетиться, то наверняка что-нибудь получится.
* * *
Никаких оснований для серьезных опасений пока что не было, только мелкие сигналы тревоги, без который не обходится ни одна тайная операция: к примеру, постоянные нервирующие напоминания о том, что жизненно важная информация – некоторые перехваченные телефонные разговоры, фотографии с воздуха, донесения разведчиков из Лэнгли с мест – как будто застревает где-то по дороге к Стрельски, и еще у Берра и Стрельски было схожее жуткое чувство, – в котором они не сознавались друг другу, – что операция «Пиявка» проводится параллельно с какой-то другой операцией, нитей которой они пока не могут нащупать.
А если отвлечься от этого, то единственной их головной болью был, как всегда, Апостол, провалившийся как сквозь землю уже не в первый раз за свою непростую карьеру информатора Флинна. И это было тем более неприятно, что Флинн улетел на Кюрасао для встречи с ним и теперь торчал в дорогом отеле, чувствуя себя девочкой на шаре.
Но даже при всем при том Берр не видел повода для беспокойства. На самом деле, если быть до конца честным, то у Ало имелись свои причины скрываться. Его укротители обращались с ним очень сурово. Пожалуй, чересчур. Апо уже давно выражал свое недовольство и угрожал забастовать до тех пор, пока его амнистию не подпишут и не заверят печатью. Тучи сгущались, и было бы неудивительно, если бы он предпочел держаться на расстоянии, не подвергая себя риску быть приговоренным к еще шести пожизненным заключениям в качестве соучастника крупнейшей, судя по всему, аферы с оружием и наркотиками в новейшей истории.
– Пэт только что позвонил отцу Лукану, – докладывал Стрельски Берру. – Лукан не имеет от него никаких вестей. Пэт тоже.
– Может быть, Апо хочет проучить его, – предположил Берр.
В тот же вечер они занялись перехватом, наугад прослушивая телефонные разговоры из Кюрасао:
Лорд Лэнгборн – в адвокатскую контору «Менез и Гарсиа», Кали, Колумбия, партнерам доктора Апостола, являвшимся, как было установлено, подставными лицами картеля в Кали. Доктор Хуан Менез снимает трубку.
– Хуанито? Сэнди. Что случилось с нашим другом доктором? Он что-то долго не появлялся.
Восемнадцатисекундная пауза.
– Спроси у Иисуса Христа.
– Что это, черт побери, значит?
– Сэнди, наш друг – верующий человек. Может быть, он ушел от мирской суеты.
Договорились, что, учитывая близость Каракаса и Кюрасао, доктор Моранти срочно прибудет на Кюрасао в качестве замены.
И опять Берр и Стрельски, как они впоследствии признались друг другу, скрыли друг от друга свои подлинные мысли.
После разговора Лэнгборна аппараты зафиксировали отчаянные попытки сэра Энтони Джойстона Брэдшоу прозвониться Роуперу из нескольких телефонов-автоматов в районе Беркшира. Сначала он пытался звонить по телефонной карточке, но голос оператора сообщил ему, что такой звонок не проходит. Он запросил контролера, представился, говорил пьяным голосом, и тогда его вежливо, но твердо прервали. Тогда он заказал разговор с конторой «Айронбрэнд» за счет компании. В первый раз его заказ не принял коммутатор, во второй раз ответил один из Макдэнби, но быстро его отшил. В конце концов он обратился непосредственно к капитану «Паши», находившегося в это время у берегов Антигуа:
– Так где-же он тогда? На Кристалле его нет. Я запросил «Айронбрэнд», и там какой-то наглый тип сказал мне, что он продает фермы. Теперь ты говоришь мне, что его «ждут». Мне начхать, ждут его или нет! Он мне нужен сейчас! Я сэр Энтони Джойстон Брэдшоу. Это срочно. Ты знаешь, что такое срочно?
Капитан предложил позвонить по личному номеру Коркорана в Нассау. Брэдшоу уже безуспешно пытался позвонить туда.
Тем не менее Брэдшоу нашел-таки того, кого искал, и поговорил с ним без свидетелей – как показали дальнейшие события.
На рассвете позвонил дежурный офицер из бункера. Он говорил с ледяным спокойствием человека, находящегося у пульта управления полетом, когда все приборы показывают, что ракета вот-вот разлетится на кусочки.
– Мистер Берр, сэр? Сэр, вы можете спуститься прямо сейчас? Мистер Стрельски уже в пути. У нас проблема.
* * *
Стрельски ехал один. Он бы предпочел взять с собой Флинна, но Флинн все еще чах от тоски на Кюрасао, а Амато помогал ему в этом, поэтому Стрельски приходилось управляться за троих. Берр предложил сопровождать его, но Стрельски не мог простить англичанам их роли в случившемся. Не Берру – Леонард был его другом. Но дружба дружбой, а дело делом. Во всяком случае, сейчас. Поэтому Стрельски оставил Берра в бункере с мерцающими экранами и испуганным ночным персоналом и строго распорядился, чтобы никто не предпринимал никаких шагов ни в каком направлении, никому ничего не сообщая, ни Пэту Флинну, ни прокурору, ни одной живой душе, пока он все не проверит и не скажет"да" или «нет».
– Ясно, Леонард? Слышишь меня?
– Я слышу тебя.
– Хорошо.
Шофер ждал его в гараже – его звали Уилбур, довольно приятный парень, но явно достигший своего потолка, – и они понеслись с зажженными фарами и завывающими сиренами через пустой центр города, что показалось Стрельски безумно глупым – куда, в конце концов, торопиться и к чему всех будить? Но он ничего не сказал Уилбуру, потому что в глубине души чувствовал, что если бы он был за рулем, то ехал бы точно так же. Иногда мы делаем такие вещи из уважения к кому-то. А иногда нам просто больше ничего не остается.
Кроме того, они действительно торопились. Когда что-то начинает случаться с главными свидетелями, то можно смело сказать, что надо торопиться. Когда все идет чуть-чуть не так, как надо, чуть-чуть дольше, чем надо; когда ты все больше и больше скатываешься к краю, а все из кожи вон лезут, чтобы убедить тебя, что ты-то и есть пуп земли – Господи, Джо, где бы мы были без тебя? – когда ты наслушался в коридорах чуть-чуть слишком много странного политического теоретизирования – разговоров о «Флагманском корабле» не как о кодовом названии, а как о новой операции – разговоров о расширении ворот и о наведении порядка на собственном заднем дворе; когда перед тобой на пять улыбающихся лиц больше, и больше на пять очень полезных разведсообщений, и все – дерьмо; когда вокруг тебя ничего не меняется, только мир, в котором, как тебе казалось, ты вращаешься, тихо ускользает от тебя, и чувствуешь себя брошенным на плоту посреди медленно текущей реки, кишащей крокодилами, и знаешь, что плывешь не в ту сторону – и, Джо, Бога ради, Джо, ты самый что ни на есть лучший офицер полиции – ну да, тогда ты можешь уверенно сказать, что пора торопиться, чтобы узнать, какой хрен с кем приключился.
Иногда ощущаешь свое поражение, думал Стрельски. Он любил теннис, любил особенно смотреть по телевизору крупным планом ребят, пьющих колу в перерывах между сетами, и любил видеть лицо победителя в ожидании победы и лицо проигравшего в ожидании проигрыша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81