Подобное положение дел Джудит вполне устраивает, и единственной опасностью, угрожающей их благопристойному браку, является не внешняя угроза, не какой-нибудь чужеродный элемент в лице неотразимого черного рыцаря, а внезапная потеря главой семьи весьма комфортабельной способности и дальше поддерживать привычный и предсказуемый уровень семейного благополучия. Наш адвокат еще не понимает подобных вещей, что, в свою очередь, означает, что он не совсем понимает собственную жену. Увы, он и в самом деле кое-что смыслит только в делах фирмы, в проблемах собственного сына да в спортивных новостях. Он действительно очень схож с диваном или минивэном. Наш адвокат никогда не терял и не приобретал слишком много. Только зубы и пятна непонятного происхождения на одежде. Его огорчения не глубоки, увлечения – заурядны, и даже когда он идет на риск, на самом деле он почти ничем не рискует; его достижения по службе, пожалуй, способны впечатлить, но если принять во внимание его пол, принадлежность к белой расе и вполне определенной социальной группе, то они покажутся только естественными. Если даже в нем и есть скрытые способности к глубокому изумлению или настоящей жестокости, то покуда они никак не проявились.
Не слишком ли я жесток к нему, не слишком ли предвзято и пренебрежительно мое описание?… Возможно… Ведь по большому счету наш адвокат – человек достаточно симпатичный, пользуется неплохой репутацией, а на его слово можно положиться. В фирме он – настоящая рабочая лошадка. Что называется, парень без закидонов, всегда говорит, что думает, и не держит камня за пазухой. Общаться с ним легко и приятно. Честно говоря, у него на боках даже нет жировой подушки толщиной в воскресный выпуск «Тайме»; на самом деле он в достаточно приличной форме. Но мне можно передернуть, преувеличить признаки слабости и разложения, потому что так мне проще объяснить его судьбу.
А еще я имею на это право, потому что этим человеком – как вы уже знаете – был я, Билл Уайет.
В последний раз я позвонил Джудит вскоре после полудня и сообщил, что приеду на следующий день. Это был самый обычный супружеский разговор, полный сдерживаемого раздражения и скрытых намеков.
– Тимми очень скучает по тебе, – заявила Джудит. – Ему хочется, чтобы ты был здесь.
Я едва не сказал, что собираюсь вылететь в Нью-Йорк раньше, но мне хотелось устроить сюрприз и Джудит. Моя командировка продолжалась четыре дня. Тимоти исполнялось восемь, и в свой день рождения он собирался сходить с друзьями в боулинг, побывать на тренировке «Никсов» и поесть в детском ресторане в центре города, где все официанты были переодеты пришельцами. Получив свои тридцать три удовольствия, дети должны были заночевать у нас, и едва переступив порог квартиры, я сразу же заметил все признаки присутствия в доме этих молодых волчат: в прихожей на полу валялись разноцветные кроссовки, на вешалке висели яркие курточки и шапки, в углу громоздились пакеты из-под подарков. Мелкого мусора тоже хватало – горошинки мармелада, карточки с портретами звезд бейсбола, растоптанные сладости, вставные зубы Дракулы, воздушные шарики, одноразовые пластиковые ложки, ленты серпантина, шоколадное печенье и даже резиновые пальцы, истекающие резиновой кровью, так и перекатывались под ногами. Тот, у кого есть дети, рано или поздно начинает разбираться в домашнем беспорядке не хуже эксперта-криминалиста, просеивающего обломки потерпевшего крушение самолета. Глядя на весь этот разор, я понял, что Джудит загнала детей спать, но прибрать за ними ей уже не хватило сил. Взгляд, брошенный в приоткрытую дверь нашей спальни, подтвердил мою догадку: Джудит лежала на кровати в позе донельзя измотанного человека, и только ее груди тихонько поднимались и опускались в такт дыханию. Она кормила Тимоти совсем недолго, и я часто шутил, что «на рынке» ее бюст все еще «котируется», а Джудит выслушивала меня со смесью негодования и удовольствия. Впрочем, мы оба знали – ив скором времени мне суждено было в этом убедиться, – что это чистая правда: даже в тридцать четыре года груди Джудит все еще обладали рыночной стоимостью – и даже большей, чем любой из нас был в состоянии представить тогда.
Осторожно прикрыв дверь в спальню (и, как оказалось впоследствии – в свою прошлую жизнь), я заглянул в комнату нашего сына, где на полу беспорядочной кучей спали в спальных мешках девять мальчишек, удивительно похожих на набегавшихся щенят. Кто-то засопел, кто-то заворочался, кто-то прошептал во сне имя своего кумира-спортсмена. На случай, если кому-то захочется в туалет, я не стал выключать свет в коридоре (кто из нас способен забыть жаркий стыд, когда спросонок никак не можешь справиться с пижамой и, таясь, сжимаешь через ткань собственный пах, чтобы не обмочиться?), а сам отправился в нашу новую кухню, которая обошлась нам почти в сто тысяч, и убрал со стола разбросанные в беспорядке тарелки и разорванную бумажную скатерть. Царивший в квартире разноцветный хаос больше всего напоминал последствия урагана, пронесшегося над маленьким городком на побережье и оставившего после себя ободранные деревья и перевернутые пикапы. Ничего удивительного, что Джудит так вымоталась.
На новеньком разделочном столе, отделанном сероватым с красными прожилками бразильским мрамором («Ну прямо… ну прямо как из монолита!» – шаманил приглашенный дизайнер по интерьеру, почуяв, что у нас еще остались кое-какие деньжата), лежал список мальчиков, напечатанный еще на прошлой неделе моей секретаршей. Кроме полного имени и фамилии каждого из гостей, список включал имена родителей (отца и матери, отчима или мачехи) или гувернанток, а также номера их телефонов: домашний, служебный и сотовый. Напротив фамилий некоторых из мальчиков почерком моей жены было надписано время, когда за ними приедут, количество ушных капель и прочие полезные сведения. Составленный с понятной практической целью, список представлял собой яркую социологическую картинку. Среди гостей Тимоти были отпрыски нескольких широко известных в городе сорокалетних (или в случае второго брака – пятидесятилетних) бизнесменов и их не столь знаменитых жен. Названия принадлежащих им корпораций и банков чуть не каждый день звучали в выпусках мировых финансовых новостей. «Сити-банк», «Пфайзер», «Ай-Би-Эм». Я прежде всего подумал о них. У Тимоти в классе были закадычные дружки, но папаши его дружков не принадлежали к числу тех, кого можно окучивать. Возможно, я предложил сыну позвать еще кое-кого из одноклассников, «из вежливости». Конечно, именно так я и поступил – и никаких «возможно»…
Джудит только вздохнула, мысленно оценив предстоящие трудности (моими стараниями число гостей возросло почти вдвое), меру моего лицемерия и возможные последствия, если ей вдруг вздумается со мной спорить – или не спорить.
– О'кей, – невесело согласилась она, хорошо понимая, какие цели я преследую. Ведь отчасти именно ради этого Джудит и вышла за меня замуж, не так ли? Наш сын тем временем в восторге хлопал в ладоши. Он не был жадиной и только радовался, что вместо пятерых к нему придут целых восемь мальчиков. Их поименный список – расплывшийся от пролитого апельсинового сока и слегка испачканный шоколадной глазурью – лежал сейчас передо мной.
Я отодвинул список в сторону и заглянул в холодильник. Там были только холодные макароны и упаковка из восьми баночек пудинга с маслом и жженым сахаром для школьных завтраков Тимоти. Ничего, что могло бы насытить голодного мужчину, я не обнаружил и, позвонив в ближайший тайский ресторан, где можно было заказать готовую еду на дом, выбрал горячее, жирное нечто, каковое и было доставлено через четверть часа. Мальчишка-рассыльный улыбнулся, опуская в карман положенные чаевые, и Билл Уайет – ваш и мой покорный слуга – провел последние несколько минут свой прежней жизни жуя, глядя по телевизору спортивные новости, вскрывая конверты с поступившими счетами и проверяя электронную почту. В этом одновременном утолении самых разных потребностей он даже обрел некоторое утешение. Некоторое, но еще не полное.
У Билла Уайета остается еще одна потребность, поэтому он снова прокрадывается в спальню, чтобы взглянуть на жену. Но Джудит продолжает крепко спать; ее дыхание чуть-чуть отдает болотом, рука отброшена на покрывало, словно она только что метнула ручную гранату в наступающего противника – в него, Билла. Джудит никогда не принадлежала к тем женщинам, которых можно разбудить среди ночи и устроить скачки. Ее приходится долго раскачивать, готовить, постепенно наращивая темп. В последний раз они занимались сексом накануне его отъезда в Сан-Франциско, но это было пять ночей назад, а Билл никогда не прибегает к гостиничному «сервису», боясь, что его забавы могут каким-то образом отразиться на счетах, полученных фирмой. Как адвокат, Билл лучше многих знает, что каждый щелчок мышью, каждый отобранный вариант навсегда сохраняется где-то в недрах Сети и эти сведения тянутся и тянутся за каждым из нас, словно паутина за пауком. Вот почему он очень надеялся, что его досрочное возвращение домой заставит Джудит проявить благосклонность, но ничего не вышло. Тем не менее, ему по-прежнему нужна разрядка, нужен хотя бы холостой выстрел. Биллу необходимо хоть какое-то утешение – пусть даже очень небольшое. В конце концов, после этого он будет лучше спать и, соответственно, чувствовать себя энергичнее и бодрее завтра, что, в свою очередь, поможет ему справиться и с работой, скопившейся на столе за время его отсутствия, и с застарелой неприязнью к Кирмеру.
Джудит поворачивается на спину, ее груди приподнимаются, и она тоже вздыхает влажно и глубоко. Билл Уайет глядит на жену, и его рука словно нехотя начинает поглаживать пах. Разочарован ли он? Трудно сказать… В сексуальном отношении он достиг, так сказать, века Примирения и Согласия. Билл Уайет мирится с собственной верностью жене. Он мирится со своим желанием отыметь как можно больше молодых (и не очень молодых) женщин, которые встречаются ему каждый день. Он сознает, что этого никогда не случится, но не отрицает, что это могло бы произойти, если предварительно обо всем договориться, заначить немного наличных и слегка подтасовать рабочее расписание. Он мирится с тем, что его жена стала недостаточно активна в постели: сказать «флегматична» было бы объективно, но чересчур мягко, «ленива» – было бы оскорбительно, но верно. Билл Уайет признает, что это может быть его вина, но не исключает и того, что он тут ни при чем. По его мнению, современный институт брака – самая подходящая форма делового соглашения для воспитания детей, хотя родителям это дается нелегко. Он догадывается, что многие (если не все) женщины, с которыми он хотел бы переспать, пережили в прошлом какую-то трагедию, и их интригующие переживания очень скоро станут невыносимо скучными; в свою очередь, это помогает ему думать, что его Джудит (учитывая все обстоятельства) – просто удивительный человек и ему очень повезло, что он женат именно на ней. Наконец, она – прекрасная мать их сыну; до сих пор Джудит чувствует себя виноватой в том, что почти не кормила его грудью, и отнюдь не возражает против связанных с материнством затрат времени и сил. Чтобы стать матерью, Джудит пожертвовала своей карьерой, и коль скоро она сама смирилась с этим, так же поступил и он.
Билл Уайет смирился даже с тем, что Джудит – его нежная, любящая, грудастая, добрая и чувствительная Джудит – так и не поняла, чего ищет в сексе ее супруг, хотя он и потратил немало времени, чтобы терпеливо и подробно объяснить ей: дело не в какой-то конкретной позиции или более откровенном поведении – совсем нет (хотя, строго говоря, он был бы не прочь кое-что поменять);
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Не слишком ли я жесток к нему, не слишком ли предвзято и пренебрежительно мое описание?… Возможно… Ведь по большому счету наш адвокат – человек достаточно симпатичный, пользуется неплохой репутацией, а на его слово можно положиться. В фирме он – настоящая рабочая лошадка. Что называется, парень без закидонов, всегда говорит, что думает, и не держит камня за пазухой. Общаться с ним легко и приятно. Честно говоря, у него на боках даже нет жировой подушки толщиной в воскресный выпуск «Тайме»; на самом деле он в достаточно приличной форме. Но мне можно передернуть, преувеличить признаки слабости и разложения, потому что так мне проще объяснить его судьбу.
А еще я имею на это право, потому что этим человеком – как вы уже знаете – был я, Билл Уайет.
В последний раз я позвонил Джудит вскоре после полудня и сообщил, что приеду на следующий день. Это был самый обычный супружеский разговор, полный сдерживаемого раздражения и скрытых намеков.
– Тимми очень скучает по тебе, – заявила Джудит. – Ему хочется, чтобы ты был здесь.
Я едва не сказал, что собираюсь вылететь в Нью-Йорк раньше, но мне хотелось устроить сюрприз и Джудит. Моя командировка продолжалась четыре дня. Тимоти исполнялось восемь, и в свой день рождения он собирался сходить с друзьями в боулинг, побывать на тренировке «Никсов» и поесть в детском ресторане в центре города, где все официанты были переодеты пришельцами. Получив свои тридцать три удовольствия, дети должны были заночевать у нас, и едва переступив порог квартиры, я сразу же заметил все признаки присутствия в доме этих молодых волчат: в прихожей на полу валялись разноцветные кроссовки, на вешалке висели яркие курточки и шапки, в углу громоздились пакеты из-под подарков. Мелкого мусора тоже хватало – горошинки мармелада, карточки с портретами звезд бейсбола, растоптанные сладости, вставные зубы Дракулы, воздушные шарики, одноразовые пластиковые ложки, ленты серпантина, шоколадное печенье и даже резиновые пальцы, истекающие резиновой кровью, так и перекатывались под ногами. Тот, у кого есть дети, рано или поздно начинает разбираться в домашнем беспорядке не хуже эксперта-криминалиста, просеивающего обломки потерпевшего крушение самолета. Глядя на весь этот разор, я понял, что Джудит загнала детей спать, но прибрать за ними ей уже не хватило сил. Взгляд, брошенный в приоткрытую дверь нашей спальни, подтвердил мою догадку: Джудит лежала на кровати в позе донельзя измотанного человека, и только ее груди тихонько поднимались и опускались в такт дыханию. Она кормила Тимоти совсем недолго, и я часто шутил, что «на рынке» ее бюст все еще «котируется», а Джудит выслушивала меня со смесью негодования и удовольствия. Впрочем, мы оба знали – ив скором времени мне суждено было в этом убедиться, – что это чистая правда: даже в тридцать четыре года груди Джудит все еще обладали рыночной стоимостью – и даже большей, чем любой из нас был в состоянии представить тогда.
Осторожно прикрыв дверь в спальню (и, как оказалось впоследствии – в свою прошлую жизнь), я заглянул в комнату нашего сына, где на полу беспорядочной кучей спали в спальных мешках девять мальчишек, удивительно похожих на набегавшихся щенят. Кто-то засопел, кто-то заворочался, кто-то прошептал во сне имя своего кумира-спортсмена. На случай, если кому-то захочется в туалет, я не стал выключать свет в коридоре (кто из нас способен забыть жаркий стыд, когда спросонок никак не можешь справиться с пижамой и, таясь, сжимаешь через ткань собственный пах, чтобы не обмочиться?), а сам отправился в нашу новую кухню, которая обошлась нам почти в сто тысяч, и убрал со стола разбросанные в беспорядке тарелки и разорванную бумажную скатерть. Царивший в квартире разноцветный хаос больше всего напоминал последствия урагана, пронесшегося над маленьким городком на побережье и оставившего после себя ободранные деревья и перевернутые пикапы. Ничего удивительного, что Джудит так вымоталась.
На новеньком разделочном столе, отделанном сероватым с красными прожилками бразильским мрамором («Ну прямо… ну прямо как из монолита!» – шаманил приглашенный дизайнер по интерьеру, почуяв, что у нас еще остались кое-какие деньжата), лежал список мальчиков, напечатанный еще на прошлой неделе моей секретаршей. Кроме полного имени и фамилии каждого из гостей, список включал имена родителей (отца и матери, отчима или мачехи) или гувернанток, а также номера их телефонов: домашний, служебный и сотовый. Напротив фамилий некоторых из мальчиков почерком моей жены было надписано время, когда за ними приедут, количество ушных капель и прочие полезные сведения. Составленный с понятной практической целью, список представлял собой яркую социологическую картинку. Среди гостей Тимоти были отпрыски нескольких широко известных в городе сорокалетних (или в случае второго брака – пятидесятилетних) бизнесменов и их не столь знаменитых жен. Названия принадлежащих им корпораций и банков чуть не каждый день звучали в выпусках мировых финансовых новостей. «Сити-банк», «Пфайзер», «Ай-Би-Эм». Я прежде всего подумал о них. У Тимоти в классе были закадычные дружки, но папаши его дружков не принадлежали к числу тех, кого можно окучивать. Возможно, я предложил сыну позвать еще кое-кого из одноклассников, «из вежливости». Конечно, именно так я и поступил – и никаких «возможно»…
Джудит только вздохнула, мысленно оценив предстоящие трудности (моими стараниями число гостей возросло почти вдвое), меру моего лицемерия и возможные последствия, если ей вдруг вздумается со мной спорить – или не спорить.
– О'кей, – невесело согласилась она, хорошо понимая, какие цели я преследую. Ведь отчасти именно ради этого Джудит и вышла за меня замуж, не так ли? Наш сын тем временем в восторге хлопал в ладоши. Он не был жадиной и только радовался, что вместо пятерых к нему придут целых восемь мальчиков. Их поименный список – расплывшийся от пролитого апельсинового сока и слегка испачканный шоколадной глазурью – лежал сейчас передо мной.
Я отодвинул список в сторону и заглянул в холодильник. Там были только холодные макароны и упаковка из восьми баночек пудинга с маслом и жженым сахаром для школьных завтраков Тимоти. Ничего, что могло бы насытить голодного мужчину, я не обнаружил и, позвонив в ближайший тайский ресторан, где можно было заказать готовую еду на дом, выбрал горячее, жирное нечто, каковое и было доставлено через четверть часа. Мальчишка-рассыльный улыбнулся, опуская в карман положенные чаевые, и Билл Уайет – ваш и мой покорный слуга – провел последние несколько минут свой прежней жизни жуя, глядя по телевизору спортивные новости, вскрывая конверты с поступившими счетами и проверяя электронную почту. В этом одновременном утолении самых разных потребностей он даже обрел некоторое утешение. Некоторое, но еще не полное.
У Билла Уайета остается еще одна потребность, поэтому он снова прокрадывается в спальню, чтобы взглянуть на жену. Но Джудит продолжает крепко спать; ее дыхание чуть-чуть отдает болотом, рука отброшена на покрывало, словно она только что метнула ручную гранату в наступающего противника – в него, Билла. Джудит никогда не принадлежала к тем женщинам, которых можно разбудить среди ночи и устроить скачки. Ее приходится долго раскачивать, готовить, постепенно наращивая темп. В последний раз они занимались сексом накануне его отъезда в Сан-Франциско, но это было пять ночей назад, а Билл никогда не прибегает к гостиничному «сервису», боясь, что его забавы могут каким-то образом отразиться на счетах, полученных фирмой. Как адвокат, Билл лучше многих знает, что каждый щелчок мышью, каждый отобранный вариант навсегда сохраняется где-то в недрах Сети и эти сведения тянутся и тянутся за каждым из нас, словно паутина за пауком. Вот почему он очень надеялся, что его досрочное возвращение домой заставит Джудит проявить благосклонность, но ничего не вышло. Тем не менее, ему по-прежнему нужна разрядка, нужен хотя бы холостой выстрел. Биллу необходимо хоть какое-то утешение – пусть даже очень небольшое. В конце концов, после этого он будет лучше спать и, соответственно, чувствовать себя энергичнее и бодрее завтра, что, в свою очередь, поможет ему справиться и с работой, скопившейся на столе за время его отсутствия, и с застарелой неприязнью к Кирмеру.
Джудит поворачивается на спину, ее груди приподнимаются, и она тоже вздыхает влажно и глубоко. Билл Уайет глядит на жену, и его рука словно нехотя начинает поглаживать пах. Разочарован ли он? Трудно сказать… В сексуальном отношении он достиг, так сказать, века Примирения и Согласия. Билл Уайет мирится с собственной верностью жене. Он мирится со своим желанием отыметь как можно больше молодых (и не очень молодых) женщин, которые встречаются ему каждый день. Он сознает, что этого никогда не случится, но не отрицает, что это могло бы произойти, если предварительно обо всем договориться, заначить немного наличных и слегка подтасовать рабочее расписание. Он мирится с тем, что его жена стала недостаточно активна в постели: сказать «флегматична» было бы объективно, но чересчур мягко, «ленива» – было бы оскорбительно, но верно. Билл Уайет признает, что это может быть его вина, но не исключает и того, что он тут ни при чем. По его мнению, современный институт брака – самая подходящая форма делового соглашения для воспитания детей, хотя родителям это дается нелегко. Он догадывается, что многие (если не все) женщины, с которыми он хотел бы переспать, пережили в прошлом какую-то трагедию, и их интригующие переживания очень скоро станут невыносимо скучными; в свою очередь, это помогает ему думать, что его Джудит (учитывая все обстоятельства) – просто удивительный человек и ему очень повезло, что он женат именно на ней. Наконец, она – прекрасная мать их сыну; до сих пор Джудит чувствует себя виноватой в том, что почти не кормила его грудью, и отнюдь не возражает против связанных с материнством затрат времени и сил. Чтобы стать матерью, Джудит пожертвовала своей карьерой, и коль скоро она сама смирилась с этим, так же поступил и он.
Билл Уайет смирился даже с тем, что Джудит – его нежная, любящая, грудастая, добрая и чувствительная Джудит – так и не поняла, чего ищет в сексе ее супруг, хотя он и потратил немало времени, чтобы терпеливо и подробно объяснить ей: дело не в какой-то конкретной позиции или более откровенном поведении – совсем нет (хотя, строго говоря, он был бы не прочь кое-что поменять);
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86