– Я хочу знать, почему этот Рейни преследовал мою дочь.
– Этого я вам не скажу.
– Что-о?! – Коулз сжал кулаки, и я сразу вспомнил Уилсона Доуна-старшего и то, как однажды он меня почти уничтожил. – Вы что, не понимаете, что я могу обратиться в полицию, и тогда…
– Понимаю. И тогда мне придется рассказать им все. К сожалению.
– К сожалению для кого? Для вас, Уайет?…
Тут я снова вспомнил о своем долге перед Уилсоном Доуном-старшим и его женой, у которых я отнял единственного ребенка; о долге перед своим собственным сыном, которого я предал, когда расстался с ним без борьбы; перед Джеем Рейни, который – не будем забывать об этом! – ни разу не открылся перед дочерью, хотя молчание, несомненно, причиняло ему острую боль. Я вспомнил о своем долге и перед самим Коулзом, и – самое главное – о долге перед Салли. Да, я чувствовал себя обязанным и перед ней просто потому, что она все еще была ребенком, а я был взрослым. И мой долг перед всеми этими людьми и перед самим собой заключался в том, чтобы никогда больше не становиться дикой и неуправляемой силой, которая разлучает родителей и детей. Никогда и ни за что.
– К сожалению для кого, Уайет?… – повторил Коулз, сердито сверкая глазами. – Кому может повредить правда?
Я посмотрел на него, заглянул в него – туда, откуда брало начало его робкое стремление знать истину. Коулз недолго выдерживал мой взгляд. Несколько раз моргнув, он отвел глаза.
– Ну? – глухо спросил он.
– Эта правда может повредить тем, кто очень вас любит, – сказал я наконец. – Тем, кому очень нужен заботливый и любящий отец.
Этого оказалось достаточно. Коулз ничего больше не сказал, хотя я не уверен, что он меня понял. Но я к этому и не стремился. Для меня было достаточно, что он понял главное – что есть вещи, которых ему лучше не знать.
Немного ссутулившись, Дэвид Коулз вздохнул:
– Вы хотите, чтобы я вам верил…
– Я хочу, чтобы вы верили себе, верили тому, что знаете.
Он немного подумал, потом кивнул – скорее своим мыслям, чем мне.
– Ну хорошо… Мне кажется, с Салли все в порядке. Во всяком случае, ей очень помогло, что она смогла задать вам свои вопросы.
– С вашей стороны было очень разумно предложить ей это, – сказал я.
Дэвид Коулз пробурчал что-то неразборчивое.
– Как бы там ни было, я решил разорвать договор аренды, – сказал он. – Мы вернемся в Лондон.
– Как вам будет угодно.
– Вы являетесь официальным душеприказчиком Рейни?
– Пожалуй, да, – кивнул я. – Поскольку никого другого все равно нет…
– Я хотел бы знать, станете вы настаивать на продлении договора или штрафных санкциях?
– Можете быть спокойны, ни на чем таком я настаивать не буду.
– Вы оставите мне ваши координаты на случай, если у меня возникнут какие-то вопросы?
– Разумеется.
– Я хотел бы еще спросить…
– Спрашивайте.
– Сколько времени вы работали на мистера Рейни? Долго?
– Всего несколько недель.
– Значит, вы его почти не знали?
– Да, почти не знал.
– Он был женат?
– Нет.
– А семья у него была?
– Нет, – ответил я. – У него не было абсолютно никого.
Коулз задумался, но врожденная порядочность в конце концов возобладала.
– Это довольно грустно, правда?
– Пожалуй.
Коулз поднялся и протянул мне руку:
– Надеюсь, вы меня простите?… Как отец, я не мог поступить иначе. Ведь когда дело касается твоего ребенка, поневоле становишься…
– Вам не за что извиняться.
Мы вместе вышли в большой зал. Салли сидела за одним из компьютеров и что-то печатала. Заметив, что мы уходим, она встала. У нее были такие же, как у Джея, широкие плечи, темные глаза и длинные ноги, но Коулз, к счастью, этого не заметил.
– До свидания, – вежливо сказала она.
– До свиданья.
Потом дверь офиса закрылась за мной, и я никогда больше не видел ни Дэвида, ни Салли. Но я их слышал, потому что задержался на пороге и прислушался.
– Папа!…
– Что?
– Мне скучно.
– Хочешь, поедем домой?
– Ты обещал купить мне новую клюшку для хоккея!
– Хорошо, лапа, купим. Дай мне только убрать на место бумаги. Это недолго.
– Ах, папа! – капризно воскликнула Салли. – Мне та-ак скучно!…
Это было именно то, что я надеялся услышать, поэтому я не стал больше задерживаться. Спустившись вниз, я покинул здание. Погода была теплой, и я почти час бродил по улицам, чувствуя странную пустоту внутри. Джей, говорил я себе снова и снова, я сделал это, чтобы защитить ее. Салли незачем знать, кто был ее родной отец, потому что это может разрушить ее отношения с человеком, которого она считает отцом, к тому же настоящий отец теперь все равно для нее потерян. Была ли это истина в обертке из лжи, или наоборот, – этого я не знал, и все же мне казалось, что я поступил правильно. Во всяком случае, эта проблема перестала меня тяготить. Пусть я солгал, но солгал во имя добра, и хотя моя ложь не могла вернуть Уилсона Доуна-младшего, мне казалось, что я хотя бы частично искупил свой грех.
Неожиданно я обнаружил, что иду по Тридцать третьей улице мимо стейкхауса, но внутрь заходить я не стал. Разбитый керамический горшок с декоративной туей был заменен новым, но он не совсем подходил по цвету и к тому же выглядел вызывающе новым. И все же однажды, когда вечера стали совсем теплыми, я толкнул тяжелую дверь с золотыми буквами на стекле и вошел в ресторан. Здесь все было по-прежнему: панели красного дерева, цветные олеографии на стенах. Все как всегда, словно ничего не случилось. До начала вечернего наплыва посетителей оставался примерно час, и в дальнем углу главного зала орудовал пылесосом уборщик, а метрдотель проверял список зарегистрированных на сегодня столиков. Я сразу заметил, что дверь к Кубинский зал была открыта настежь, и, прежде чем кто-то успел меня остановить, я шагнул к ней и спустился вниз по крутой мраморной лестнице, ожидая снова увидеть обнаженную красотку над баром, пыльные книжные полки, древнего бармена, протирающего тряпкой стойку, и тусклые светильники на стенах.
Но подвальная комната оказалась выкрашена в неправдоподобно яркий желтый цвет – приветливый и солнечный, словно в детской спальне. Картины, книги – все исчезло. Кафельный пол был застелен новеньким ковровым покрытием, кабинки – снесены, мужской туалет с разобранной стеной сделался продолжением комнаты. Вместо бара я увидел два длинных банкетных стола, накрытых льняными скатертями. На каждом из них красовалась табличка: «Женщины ведут диалог: ежемесячный ужин со знаменитостью». Мгновение спустя я услышал голоса и, повернувшись ко входу, оказался лицом к лицу с группой из полутора десятков профессиональных женщин, которые спешили занять места за столами.
– Будьте добры, поставьте на каждый стол еще по три бутылки газированной воды, – бросила мне на ходу одна из них.
Я не стал объяснять, что она ошиблась. Кивнув, я повернулся и поднялся по лестнице в главный обеденный зал. Впрочем, и там я не стал задерживаться, а прошел прямо в кухню, надеясь увидеть Элисон.
Мне попадалось много знакомых – официанток, раздатчиков, поваров, уборщиков посуды, но ее нигде не было.
– Чем я могу вам помочь, сэр? – спросила меня одна из официанток.
– Я ищу Элисон Спаркс.
– О, она только что была здесь.
– Может быть, она в своем кабинете?
– Нет, скорее она сейчас внизу, в одной из кладовок.
– Вы не проводите меня к ней?
– Простите, сэр, это…
– Да, это срочно. И очень важно.
Мы спустились вниз и долго шли по длинному, обрамленному трубами коридору, пока не добрались до мясохранилища. Дверь хранилища была открыта.
– Элисон?! – позвала официантка.
– Я здесь.
Официантка кивнула мне и упорхнула.
– Ну, что там еще? – снова послышался раздраженный голос Элисон.
Я вошел в хранилище. Как и в прошлый раз, на крюках висело около пятидесяти говяжьих туш со штампами поставщиков и чернильными датами на заиндевевших розовых мускулах. Элисон стояла среди них спиной ко мне и внимательно разглядывала пачку накладных. Услышав мои шаги, она обернулась:
– Билл?
Я кивнул.
– Я собиралась тебе звонить.
– Ты перекрасила Кубинский зал, – сказал я.
– Я бы сказала иначе.
– Как?
– Я уничтожила его, Билл.
– Стерла в порошок.
– Почти. Мне не нравится, как он теперь выглядит – правда не нравится, но…
Последовала неловкая пауза.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Что, например?
– Например, ты могла бы рассказать, как все было на самом деле.
Элисон покачала головой:
– Право, не знаю… Я ведь тебе рассказывала! Ха позвонил каким-то своим друзьям, они приехали и…
– И вывезли мусор. Да, это я знаю. Я хотел спросить, что случилось с Джеем.
Элисон бросила на меня быстрый взгляд, и в ее глазах мелькнула какая-то тень.
– Я хочу знать, как он умер. Ты сказала, что он просто «взял и ушел», но это ложь. Он не забрал свой джип и не вернулся к себе на квартиру. И он умер в той же одежде, в какой был в тот вечер.
– Но я действительно не знаю, что с ним случилось, Билл.
– Он съел суси с рыбой?
– Я не знаю.
– Ты видела, как он ее ел?
– Нет.
– Ты видела, как он упал?
– Нет.
– Ты видела его после того, как он упал?
– Да.
– А видела ты его после того как он умер?
Элисон не ответила.
– Значит, видела.
– Да.
– И ты видела, как «друзья» Ха его увозят?
Молчание.
– Ты видела, как увозят его и меня?
Снова ничего.
Ей явно не хотелось думать о том, что меня можно было спасти, и я мог бы ненавидеть ее за это. Но в конце концов я все-таки выжил. И, как и остальные, я был по-своему виноват. Мы все были повязаны предательством, порожденным нашими же эгоистическими желаниями.
– Скажи мне, Элисон, как умер Джей на самом деле.
– Я не знаю.
– Элисон, вспомни! Ха приготовил восемь лепешек-суси. Дэнни и Гейб съели по две каждый. Еще две съел Г. Д. Две лепешки осталось. Одну съел я. Когда я отключился, последняя порция лежала на тарелке перед Джеем. Так съел он ее или нет?
– Нет.
– И он нормально себя чувствовал, когда «уходил»?
– Он немного нетвердо держался на ногах, но в целом… в целом все было в порядке.
– Что значит – «нетвердо держался на ногах»? Ведь он не пил!
– И тем не менее его шатало, словно он очень устал. Я знаю, с ним это иногда бывает.
Я ничего не сказал – только молча смотрел на нее. Элисон нервно облизнула губы.
– Я поднялась наверх, чтобы, как всегда, открыть ресторан. Повара, официанты, подсобные рабочие – все уже были на месте. Ха тоже был со мной, но…
– Он думал, что убил меня?
– Да. Случайно. Он сказал, что дал тебе слишком много рыбы. Ха убедил меня, что твой мозг необратимо разрушен и что ты умрешь в… в фургоне. – Она так и не решилась произнести слово «мусоровоз».
– Похоже, Ха все рассчитал, – сказал я. – Кстати, где он сейчас?
– Я же сказала тебе – я не знаю!
– Он удрал?
– Да, Ха уехал практически сразу. Той же ночью.
– Ты не собираешься его искать?
Элисон покачала головой, как мне показалось – печально.
– Почему нет?
– Я понятия не имею, где он может быть, – вот почему.
– Как его звали? Я имею в виду полное имя… Если знать имя и фамилию, можно попытаться найти через…
– Я не знаю.
– Не знаешь?! Скажи хотя бы, Ха – это имя или фамилия?
– Понятия не имею.
– Но ведь ты взяла его к себе на работу и должна была…
– Я платила ему наличными, в конверте. Мы не подписывали никаких документов.
Я задумался:
– Ха – это его настоящее имя?
Мои слова заставили ее улыбнуться.
– Откуда мне знать?
– Гхм… Значит, с китайской экзотикой покончено?
– Значит, покончено.
– Ну, хорошо… – Я решил вернуться к интересовавшему меня предмету. – Где был Джей, когда вы с Ха поднялись наверх, чтобы открыть ресторан?
– Сидел за столом. У него в руке была сигара.
– И он… закурил ее? Ты видела?!
– Нет.
– То есть это был последний раз, когда ты его видела?… Я имею в виду – живым?
Глаза Элисон затуманились, и она несколько раз моргнула.
– Говори же!…
Она кивнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86