В телефонной книге особняк на улице Курсель был на букву "Р", под
фамилией Рафферми. Мой указательный палец, обтянутый мокрой тканью
перчатки, пропустил пятьдесят четыре номера в столбце, пока не остановился
на нужной цифре.
Такси доставило меня к номеру пятьдесят пятому: ворота с высокими
решетчатыми створами, выкрашенными в черный цвет. Мои часы, которые я
завела перед отъездом из гостиницы монпарнас, показывали без чего-то
полночь.
В глубине сада, усаженного каштанами, высился дом, белый, изящный,
безмятежный. Огни в нем были погашены и ставни, по-видимому, заперты. Я
отворила ворота, они не скрипнули, и поднялась по аллее, окаймленной
газоном. Мои ключи не входили в замки парадной двери. Я обогнула дом и
нашла черный вход.
На меня пахнуло духами Жанны. Я зажгла свет в каждой комнате,
открывая их одну за другой. Они были маленькие, большей частью выкрашенные
белой краской и, по-моему, обставленные уютно и удобно. На втором этаже я
обнаружила спальни. Они выходили в переднюю, наполовину белую, наполовину
некрашенную, потому что покраску стен не закончили.
Первая комната, в которую я вошла, была спальней Мики. откуда я
знала, что это ее спальня, я себя не спрашивала. Все говорило о ней:
сумбур эстампов на стене, мебель, обитая дорогими тканями, большая кровать
с балдахином, в сборках из шелковой кисеи, которую ветер, ворвавшийся из
передней, когда я вошла, надул как корабельные паруса. Говорили о Мики и
теннисные ракетки на столе, и фотография какого-то юноши, повешенная на
абажур, и огромный плюшевый слон, рассевшийся в кресле, и фуражка
немецкого офицера, красующаяся на каменном бюсте, который должен быть
изображать крестную Мидоля.
Я отдернула полог и несколько секунд полежала на кровати; потом стала
выдвигать разные ящики, получив, против всякого ожидания, доказательство,
что эта спальня принадлежала мне. Я вынула из ящиков белье, вещи, не
имевшие для меня никакого значения, бумаги, которые я бегло просматривала
и бросала на ковер.
Я оставила спальню в полном беспорядке. Но какое мне было до этого
дело? Я знала, что позвоню Жанне. Я отдам в ее руки мое прошлое и будущее,
а сама лягу спать. И пусть она наводит порядок и разбирается, кто кого
убил.
Вторая комната была ничьей, третья - той, где, наверное, спала Жанна,
пока я находилась в клинике. Указывали на это и огромные размеры платьев,
висевших в шкафу, и запах духов, застоявшийся в соседней ванной.
Наконец я открыла ту комнату, которую искала. В ней не осталось
ничего, кроме мебели, кое-какого белья в комоде, халатика в сине-зеленую
клетку (на верхнем кармашке вышито: "До") и трех чемоданов, стоявших в ряд
у кровати.
Чемоданы были полны. Вытряхнув на ковер содержимое, я поняла, что
Жанна привезла эти чемоданы с мыса Кадэ. В двух были вещи Ми, которые
Жанна от меня утаила. Если они находились в этой комнате, то потому, может
быть, что у Жанны не хватало мужества войти в комнату умершей. А может, и
не потому.
В третьем чемодане, который был поменьше, оказалось очень мало
одежды, но зато лежали письма и бумаги, принадлежавшие до. Мне не
верилось, что это все, но я сказала себе, что, наверное, старикам Лои
отдали другие вещи их дочери, уцелевшие от пожара.
Я развязала веревочку, которой была связана пачка писем. это были
письма крестной Мидоля (она так и подписывалась) к кому-то, кого я сначала
приняла за Ми, потому что они начинались словами: "моя милочка", "carina"
(дорогая), "моя крошка". Читая их, я поняла, что хотя в них много
говорилось о Ми, обращены они к До. Возможно, у меня теперь было довольно
своеобразное представление об орфографии, но, помоему, письма крестной
просто пестрели ошибками. Однако они были очень нежные, и от того, что я
читала между строк, у меня снова стыла кровь.
Я отложила осмотр своего имущества и пошла искать телефон. Он
оказался в спальне Ми. Я позвонила в нейи. было около часу ночи, но Жанна,
должно быть, держала руку на телефонной трубке, потому что сразу ответила.
Прежде чем я успела сказать хоть слово, Жанна закричала, что она изнывает
от тревоги; на меня посыпались оскорбления вперемежку с мольбами. Тогда я
тоже крикнула:
- Да погоди же!
- Где ты?
- На Курсель.
Внезапная пауза, которая затягивалась и могла означать все что
угодно: удивление, признание. Наконец я сказала:
- Приезжай, я жду!
- Как ты себя чувствуешь?
- Плохо. Привези мне перчатки.
Я повесила трубку. Вернувшись в спальню До, я продолжала рыться в
МОИХ бумагах. затем взяла смену белья, которая принадлежала МНЕ, клетчатый
халатик и переоделась. Я сняла с себя даже туфли и босиком спустилась в
первый этаж. Единственное, что я оставила себе от "той, другой", были
перчатки, они-то были МОИМИ перчатками.
В столовой я зажгла все лампы, достала коньяк и выпила глоток прямо
из бутылки. затем я долго возилась с проигрывателем, пока не сообразила,
как он устроен. Поставила я чтото шумное. От коньяка я чувствовала себя
лучше, но побоялась пить еще. На всякий случай я взяла его с собой в
соседнюю комнату, где, кажется, было теплее, и улеглась там в темноте,
прижимая к груди бутылку.
Минут через двадцать после моего телефонного звонка я услышала, что
где-то отворилась дверь. спустя еще минуту в столовой смолкла музыка. Шаги
приближались к моей комнате. Жанна не зажигала света. Я увидела ее темный
длинный силуэт в проеме, ее рука легла на ручку двери - точный негатив
изображения той молодой женщины, что явилась мне солнечным утром в
клинике. Несколько секунд Жанна молчала, затем проговорила своим мягким,
глубоким и спокойным голосом:
- Здравствуй, До.

4
Все это началось однажды днем в феврале, в банке, где работала До,
началось с того, что Ми впоследствии называла (и слушателям, конечно,
полагалось смеяться) "счастливым случаем". Чек был похож на все другие
чеки, которые проходили через руки До с девяти утра до пяти вечера, не
считая сорокапятиминутного перерыва на завтрак. На нем имелась подпись
владельца текущего счета, Франсуа Шанса, и только когда до внесла выплату
в дебет, она прочла на обороте чека передаточную надпись на имя Мишель
Изоля.
До почти непроизвольно вскинула глаза, посмотрев через головы
товарок, и увидела по другую сторону стола кассиров девушку в бежевом
пальто, голубоглазую, с длинными черными волосами. До продолжала сидеть,
ошеломленная не столько появлением Ми, сколько ее красотой. Между тем
одному богу известно, как часто рисовала она в своем воображении эту
встречу: иногда она встречала Ми на теплоходе (на шикарном теплоходе!),
иногда в театре (куда До никогда не ходила), а однажды встретила где-то на
пляже в Италии (до в жизни не была в Италии). Вобщем, происходило это
неведомо где, в мире на грани сна, когда можно, засыпая, выдумывать без
оглядки все, что душе угодно.
А нынешняя встреча за пятнадцать минут до звонка, возвещающего конец
рабочего дня, у стола, который До видела перед собой ежедневно вот уже два
года, воспринималась как нечто еще менее рельное, и все же не удивляла.
Однако Ми была так красива, так ослепительно хороша, она казалась таким
законченным воплощением счастья, что, увиденная воочию, развеяла все
прежние мечты.
В мечтах жизнь представлялась проще. Случайно найдя свою осиротевшую
подругу, До на поверку оказывалась выше ее по всем статьям: и ростом брала
(168 см), и примерным прилежанием (аттестат зрелости с оценкой "хорошо" по
всем предметам), и сметкой (она округляла капиталец Ми какими-то не вполне
ясными операциями на бирже), и отвагой (спасала крестную Мидоля во время
кораблекрушения, а Ми думала только о себе и утонула), и у мужчин До
пользовалась большим успехом (жених Ми, некий итальянский князь, за три
дня до их свадьбы предлагал руку и сердце бедной кузине - кошмарные
переживания), словом, До брала всем. И, само собой разумеется, красотой
тоже.
Девушка в бежевом пальто - издали она казалась старше двадцати лет, и
движения у нее были очень уверенные - спрятала врученные ей деньги в
сумочку, на миг сверкнула улыбкой и направилась к выходу из банка, где ее
ждала приятельница.
Доменика пробиралась между конторками с каким-то странным чувством
внутреннего сопротивления. Она говорила себе: "Я ее потеряю, я ее больше
не увижу. А если увижу, если наберусь храбрости с ней заговорить, она
снизойдет до улыбки и тут же забудет обо мне, равнодушно отвернется".
Так оно примерно и случилось. До догнала обеих девушек на бульваре
Сен-Мишель, в метрах пятидесяти от банка, когда они собирались сесь в
белую "MG", стоявшую в запрещенном для стоянки месте. Ми посмотрела, явно
не узнавая, но с вежливым интересом, на эту схватившую ее за рукав,
запыхавшуюся от бега девушку, которая, наверное, промерзла до костей.
До сказала, что она - До. После долгих объяснений ми как-будто
вспомнила свою подружку детских лет и ответила: "Вот это здорово, что мы
так встретились". Говорить больше было не о чем. Попытку продолжить
разговор сделала сама Ми. Она спросила, давно ли До живет в париже и
работает в банке, нравится ли ей эта работа. Она познакомила До со своей
приятельницей, грубо размалеванной американкой, которая уже уселась в
машину. Потом Ми сказала:
- Позвони мне как-нибудь на днях. Мне было приятно с тобой
встретиться.
Ми села за руль, и они укатили. До вернулась в банк, когда там уже
запирали двери. Озлобленная и в полном смятении чувств.
"Как же ей звонить, я даже не знаю, где она живет. Удивительно, что
она одного роста со мной, когда-то она была гораздо ниже. Я была такой же
красивой, если бы так одевалась. На сколько был тот чек? Плевать ей,
позвоню я или нет. у нее нет итальянского акцента. Она, наверное, считает
меня дурой стоеросовой. Ненавижу ее. Я могу ненавидеть ее сколько влезет,
задохнусь-то от ненависти я".
Она осталась на час после закрытия банка, чтобы поработать. Чек она
взяла, когда служащие стали расходиться. Адрес ми на нем не значился. До
списала адрес владельца текущего счета, Франсуа Шанса.
Позвонила она ему через полчаса из "Дюпон-Латен". До сказала, что она
кузина Ми, она только что ее видела, но не догадалась спросить номер ее
телефона. Мужской голос ответил, что, насколько ему известно, у
мадемуазель Изоля нет кузины, но все-таки согласился дать номер телефона и
адрес ми: "Резиденс Уошингтон, улица лорда Байрона".
Выходя из телефонной будки в полуподвальном помещении ресторана, До
назначила себе срок: звонить Ми не раньше чем через трое суток. Она
вернулась в зал, где ее уже ждали друзья: две сослуживицы по конторе банка
и молодой человек, познакомившийся с ней полгода тому назад; четыре месяца
он ее целовал, а два последних был ее любовником. Он был недурен собой,
худощавый, симпатичный, немного не от мира сего страховой агент.
До снова села рядом с ним, поглядела на него, нашла, что не такой он
симпатичный, небольно хорош собой, не очень-то витает в облаках и вполне
страховой агент. Она снова спустилась вниз, в телефонную будку, и
позвонила Ми, но не застала ее.
Девушка, говорившая без итальянского акцента, оказалась у телефона
только через пять дней, после многократных ежевечерних попыток До
дозвониться к ней с восемнадцати часов до полуночи. В тот вечер До звонила
из комнаты Габриеля, страхового агента, который спал рядом с ней, накрыв
голову подушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23