Я могу делать все, что угодно.
- Ты меня мучаешь, - ответила Ми.
Во втором часу ночи она постучала в дверь номера до, в гостинице
"Виктория". Ми, должно быть, пила, курила и разговаривала без передышки.
Она была грустна. До раздела ее, дала свою пижаму, уложила на свою кровать
и, пока не зазвонил будильник, она, не смыкая глаз, баюкала Ми в своих
объятиях, прислушиваясь к ее ровному дыханию и повторяя себе: "теперь это
не сон, она со мной, она моя, расставшись с ней, я унесу ее с собой, я
стала ею".
- А тебе обязательно нужно туда идти? - спросила Ми, приоткрыв глаза.
- ложись обратно. Я включаю тебя в "главную книгу".
- Куда?
- В расходную ведомость крестной. ложись. Я заплачу.
До уже оделась, собираясь уходить. Она ответила, что это чушь, она не
игрушка: хочу - поиграю, хочу - брошу. Банк платит ей жалование, выдается
оно каждый месяц, она на это жалование живет. Ми в ярости села, лицо у нее
было свежее, отдохнувшее, глаза ясные.
- Ты говоришь точь-в-точь как один мой знакомый. Если я сказала, что
заплачу, значит заплачу. Сколько тебе дает твой банк?
- шестьдесят пять тысяч в месяц.
- Оклад повышен, - сказала Ми. - ложись обратно, иначе получишь
расчет.
До сняла пальто, поставила варить кофе, посмотрела в окно на свое
солнце аустерлица, которое не было еще в зените. когда она подала Ми чашку
с кофе в постель, она знала, что с этого утра ее восхождение будет
продолжаться, и отныне все, что она сделает или скажет, когда-нибудь может
быть использовано против нее.
- Ты премилая игрушка, - сказала Ми. - Кофе у тебя вкусный. Ты давно
здесь живешь?
- Несколько месяцев.
- Собирай вещи.
- Мики, пойми же! Ведь то, что ты меня заставляешь сделать, вещь
серьезная.
- Представь себе, я это уже поняла два дня назад. Как, по-твоему,
много есть на свете людей, которые спасли меня во время кораблекрушения? К
тому же я уверена, что плавать ты не умеешь.
- Не умею.
- Я тебя научу, - сказала Ми. - Это легко. Смотри: руками надо
двигать вот так, видишь. А ногами работать труднее...
Она смеясь, толкнула До на кровать и стала сгибать и разгибать ей
руки, потом вдруг посмотрела на До без тени улыбки и сказала, что она
знала, как все это серьезно, но не думала, что на столько.
Следующие ночи До провела на диване в передней номера четырнадцатого
в "Резиденс Уошингтон", - так сказать, на роли привратницы, оберегающей
любовные забавы Ми, которая спала в соседней комнате с довольно чванным и
противным молодчиком. С тем самым, которого До видела в банке. Звали его
Франсуа Руссен, он работал секретарем в конторе у адвоката и не лишен был
известного лоска. А так как у него были такие же мутноватые замыслы, что и
у до, то они сразу и откровенно друг друга возненавидели.
Ми утверждала, что он красивый и безобидный. Однако до почувствовала
себя почти счастливой, когда однажды вечером ми спросила ее, оставила ли
она за собой номер в "Виктории". ми пожелала провести там с кем-то ночь.
За номер было заплачено до марта. Ми пропадала три вечера.
Бывали и такие вечера, когда Ми сидела дома. Самые приятные для до.
Ми не переносила одиночества. Кто-нибудь должен был двести раз провести
щеткой по ее волосам, помыть ей спину, погасить ее сигарету, если она
задремлет, слушать ее монологи: для всего этого и существовала до. В такие
вечера она предлагала пообедать "по-холостяцки", и в номер подавали
невероятные явства (например, яичницу-болтунью) в серебряных кастрюльках.
Она учила Ми складывать особым образом салфетки, так что получались
фигурки зверей, то и дело называла ее своим светиком или своей красавицей.
Это было едва ли не самое важное, ведь Ми перед сном испытывала
потребность в отвлечении, в разрядке, которую давало ей иногда снотворное,
иногда любовники, иногда собственная бессмысленная болтовня; а потребность
эта была ничем иным, как старинной боязнью темноты, которую мы испытываем,
когда мама оставляет нас одних в комнате. Эти наиболее ярко выраженные
особенности ми (по мнению До - уже явно патологические) корнями своими
уходили прямо в детство.
В марте До стала всюду сопровождать Ми (вернее - Мики, как называли
ее все), и только у Руссена Ми бывала одна. сводилось это к совместным
поездкам по Парижу в машине, из одного магазина в другой, либо к светским
визитам или к партии в теннис на закрытом корте, а иной раз
разглагольствованиям с неизвестными людьми за столом в ресторане. Часто до
оставалась одна в машине, включая радио, составляла в уме проект письма,
которое напишет вечером крестной Мидоля.
Первое письмо До было датировано днем ее нового "назначения". Она
писала, что имела счастье встретиться с Ми, сообщала, что все
благополучно, выражая надежду, что столь же благополучно все и у крестной,
которая ведь "немного сродни" и самой до. Далее следовали всякие
происшествия, имевшие место в Ницце, одна-две шпильки, тщательно
замаскированные, по адресу Мики и обещание расцеловать крестную при первом
же посещении италии.
Отправив письмо, До тут же пожалела, что не удержалась от шпилек:
очень уж заметно. Крестная Мидоля тонкая бестия, - недаром же она с
тротуаров Ниццы ухитрилась попасть в итальянские дворцы - она сразу все
учует. Но ничуть не бывало. ответ пришел через четыре дня, и прямо-таки
ошеломляющий. до, мол, для нее - сущее благословение. Она осталась
точь-вточь такой, какой помнит милую девочку ее крестная Мидоля: кроткой,
рассудительной, любящей. До, к сожалению, наверное, заметила, что "их"
Мики очень переменилась. В конце выражалась надежда, что эта чудесная
встреча окажет на Ми благотворное влияние; к письму прилагался чек.
До вернула чек в своем втором письме, обещав делать все, что в ее
силах ради "их" баловницы, которая просто очень порывистая, хоть иной раз
и может показаться, что у нее нет сердца. За сим - "тысяча поцелуев, всем
сердцем ваша".
В конце марта До получила пятое ответное письмо. Оно было подписано:
"твоя крестная".
В апреле До выпустила коготки. Однажды вечером, за столиком в
ресторане, она при Ми открыто атаковала Руссена, оспорив меню,
предложенное "вверенной ее попечению" особе. суть была, конечно, не в том,
что Мики плохо спала после курятины под винным соусом, а в том, что
Франсуа мерзавец, подхалим, лицемер и До уже видеть не могла его
физиономии.
Через два дня дело приняло более серьзный оборот. ресторан был уже
другой, повод для спора - тоже, но Франсуа-то остался мерзавцем, и он дал
сдачи. До услышала, что она не чиста на руку, играет на чувствах подруги,
не чужда порокам, распространенным в закрытых учебных заведениях. При
последнем обмене репликами, довольно-таки хлесткими, Мики замахнулась. До
уже приготовилась получить оплеуху, но поняла, что выиграла поединок,
когда рука Мики стукнула мерцавца по физиономии.
Она поторопилась с выводами. Когда они вернулись в "Резиденс",
Франсуа устроил сцену, заявил, что не собирается ночевать с двумя, - с
юродивой и аферисткой - и ушел, хлопнув дверью. Сцена продолжалась между
до, которая, оправдываясь, еще резче обличала Франсуа, и Ми, раз"яренной
тем, что ей пришлось услышать малоприятные истины. Это была не та шуточная
драка, которая происходила в памятный вечер, когда девушки рассматривали
фотографии. У До пошла носом кровь, ми потащила ее, рыдающую, в ванную и
впервые в жизни собственноручно наливала ванну и подавала полотенца.
Три дня они не разговаривали, Франсуа явился назавтра после драки. Он
окинул критическим взглядом до, и бросил ей:"ну что ж, моя цыпочка,
образина стала почище прежней", - и увел Ми, чтобы отпраздновать это
событие, а вечером до снова взяла щетку для волос и безмолвно приступила к
своим "обязанностям". Еще через день, сообразив, что хоть говорить - беда,
а молчать - другая, она уткнулась головой в колени Ми и попросила
прощенья. Они заключили мир, скрепив его слезами и солеными поцелуями, и
Ми вытащила из своих шкафов целый ворох унизительных и жалких подарков.
Она три дня носилась по магазинам, чтобы рассеяться.
И надо же было коварной судьбе на той же неделе столкнуть до с
Габриелем, которого она не видела месяц. Она как раз выходила из
парикмахерской, и лицо ее еще хранило следы истерического припадка Ми.
Габриель усадил ее в свою "Дофину" и сделал вид, что более или менее
примирился с их разрывом: он просто беспокоился за нее, и все. Но теперь,
увидев ее в таком гриме, он будет еще больше беспокоиться. Что же это с
ней делают?
До рассказала - обманывать Габриеля было не в ее интересах.
- Она тебя избила? И ты терпишь?
- Я не могу тебе этого объяснить. Мне с ней хорошо. Она нужна мне как
воздух. Ты не поймешь. Мужчины понимают только мужчин.
Габриель и в самом деле неодобрительно покачал головой, однако у него
мелькала еще неясная и все же правильная догадка. До старается его
уверить, что она прямо-таки влюблена в кузину с длинными волосами. Но он
знал до. До не способна ни в кого влюбиться. Если она терпит побои
истеричной девчонки, стало быть, у нее что-то на уме: какая-то глупость,
весьма несложная мыслишка, которая куда опаснее ее мнимой влюбленности.
- На что ты живешь с тех пор, как ушла из банка?
- Она дает мне все, чего я хочу.
- А дальше что будет?
- Не знаю я ничего. Знаешь, она не злая. Она меня очень любит. Я
встаю когда мне хочется, у меня много разных платьев, я всюду с ней бываю.
Ты этого понять не можешь.
До простилась с Габриелем, спрашивая себя, действительно ли он не
понимает. Но он тоже очень ее любил. Ее все очень любили. Никто не мог бы
прочесть по ее глазам, что после того, как ее избили, в ней что-то умерло.
А нужна ей была не та взбалмошная девчонка, но жизнь, которую До слишком
долго вела только в мечтах. Что ж, за побои Мики когда-нибудь заплатит,
обещала же она заплатить за все. Но не это главное. ей придется сполна
заплатить и за иллюзии мелкой банковской служащей, которая ведь ни на кого
не рассчитывала, ни у кого не просила любви, не думала, что мир станет
краше, если ее приласкают.
Уже несколько дней Доменику томило предчувствие, что она убьет Ми.
Простившись на тротуаре с Габриелем, она просто сказала себе, что сейчас у
нее одним поводом больше. Она не только покончит с бесполезным, бездушным
насекомым, но и с собственным чувством унижения и злобы.
До вынула из сумочки темные очки. Во-первых, потому что иначе каждый
и в самом деле может прочитать черт-те что в вашем взгляде. Во-вторых,
потому что у нее под глазом был фонарь.
В мае своеволие Мики уже перешло границы дозволенного. вняв вздорным
советам Руссена, на которые он был мастер, она вздумала поселиться в
особняке на улице Курсель, принадлежавшем крестной Мидоля. Синьора
Рафферми никогда там не жила. Мики очертя голову стала переделывать дом
по-своему. И так как она была упряма, а кредита ей не оказывал никто,
кроме тетки, то за двое суток отношения между Парижем и флоренцией весьма
обострились.
Мики добилась нужных ей денег, оплатила свои векселя, заказала
художников и мебель, но ей навязали в качестве управляющего делами Франсуа
Шанса и срочно вызвали на подмогу первостатейную каргу, личность
легендарную и лютую, благо в списке ее заслуг числилась собственноручная
порка Мики.
Карга звалась Жанной Мюрно. Мики рассказывала о ней мало и в таких
мерзких выражениях, что нетрудно было вообразить, какой ужас наводила на
нее Мюрно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
- Ты меня мучаешь, - ответила Ми.
Во втором часу ночи она постучала в дверь номера до, в гостинице
"Виктория". Ми, должно быть, пила, курила и разговаривала без передышки.
Она была грустна. До раздела ее, дала свою пижаму, уложила на свою кровать
и, пока не зазвонил будильник, она, не смыкая глаз, баюкала Ми в своих
объятиях, прислушиваясь к ее ровному дыханию и повторяя себе: "теперь это
не сон, она со мной, она моя, расставшись с ней, я унесу ее с собой, я
стала ею".
- А тебе обязательно нужно туда идти? - спросила Ми, приоткрыв глаза.
- ложись обратно. Я включаю тебя в "главную книгу".
- Куда?
- В расходную ведомость крестной. ложись. Я заплачу.
До уже оделась, собираясь уходить. Она ответила, что это чушь, она не
игрушка: хочу - поиграю, хочу - брошу. Банк платит ей жалование, выдается
оно каждый месяц, она на это жалование живет. Ми в ярости села, лицо у нее
было свежее, отдохнувшее, глаза ясные.
- Ты говоришь точь-в-точь как один мой знакомый. Если я сказала, что
заплачу, значит заплачу. Сколько тебе дает твой банк?
- шестьдесят пять тысяч в месяц.
- Оклад повышен, - сказала Ми. - ложись обратно, иначе получишь
расчет.
До сняла пальто, поставила варить кофе, посмотрела в окно на свое
солнце аустерлица, которое не было еще в зените. когда она подала Ми чашку
с кофе в постель, она знала, что с этого утра ее восхождение будет
продолжаться, и отныне все, что она сделает или скажет, когда-нибудь может
быть использовано против нее.
- Ты премилая игрушка, - сказала Ми. - Кофе у тебя вкусный. Ты давно
здесь живешь?
- Несколько месяцев.
- Собирай вещи.
- Мики, пойми же! Ведь то, что ты меня заставляешь сделать, вещь
серьезная.
- Представь себе, я это уже поняла два дня назад. Как, по-твоему,
много есть на свете людей, которые спасли меня во время кораблекрушения? К
тому же я уверена, что плавать ты не умеешь.
- Не умею.
- Я тебя научу, - сказала Ми. - Это легко. Смотри: руками надо
двигать вот так, видишь. А ногами работать труднее...
Она смеясь, толкнула До на кровать и стала сгибать и разгибать ей
руки, потом вдруг посмотрела на До без тени улыбки и сказала, что она
знала, как все это серьезно, но не думала, что на столько.
Следующие ночи До провела на диване в передней номера четырнадцатого
в "Резиденс Уошингтон", - так сказать, на роли привратницы, оберегающей
любовные забавы Ми, которая спала в соседней комнате с довольно чванным и
противным молодчиком. С тем самым, которого До видела в банке. Звали его
Франсуа Руссен, он работал секретарем в конторе у адвоката и не лишен был
известного лоска. А так как у него были такие же мутноватые замыслы, что и
у до, то они сразу и откровенно друг друга возненавидели.
Ми утверждала, что он красивый и безобидный. Однако до почувствовала
себя почти счастливой, когда однажды вечером ми спросила ее, оставила ли
она за собой номер в "Виктории". ми пожелала провести там с кем-то ночь.
За номер было заплачено до марта. Ми пропадала три вечера.
Бывали и такие вечера, когда Ми сидела дома. Самые приятные для до.
Ми не переносила одиночества. Кто-нибудь должен был двести раз провести
щеткой по ее волосам, помыть ей спину, погасить ее сигарету, если она
задремлет, слушать ее монологи: для всего этого и существовала до. В такие
вечера она предлагала пообедать "по-холостяцки", и в номер подавали
невероятные явства (например, яичницу-болтунью) в серебряных кастрюльках.
Она учила Ми складывать особым образом салфетки, так что получались
фигурки зверей, то и дело называла ее своим светиком или своей красавицей.
Это было едва ли не самое важное, ведь Ми перед сном испытывала
потребность в отвлечении, в разрядке, которую давало ей иногда снотворное,
иногда любовники, иногда собственная бессмысленная болтовня; а потребность
эта была ничем иным, как старинной боязнью темноты, которую мы испытываем,
когда мама оставляет нас одних в комнате. Эти наиболее ярко выраженные
особенности ми (по мнению До - уже явно патологические) корнями своими
уходили прямо в детство.
В марте До стала всюду сопровождать Ми (вернее - Мики, как называли
ее все), и только у Руссена Ми бывала одна. сводилось это к совместным
поездкам по Парижу в машине, из одного магазина в другой, либо к светским
визитам или к партии в теннис на закрытом корте, а иной раз
разглагольствованиям с неизвестными людьми за столом в ресторане. Часто до
оставалась одна в машине, включая радио, составляла в уме проект письма,
которое напишет вечером крестной Мидоля.
Первое письмо До было датировано днем ее нового "назначения". Она
писала, что имела счастье встретиться с Ми, сообщала, что все
благополучно, выражая надежду, что столь же благополучно все и у крестной,
которая ведь "немного сродни" и самой до. Далее следовали всякие
происшествия, имевшие место в Ницце, одна-две шпильки, тщательно
замаскированные, по адресу Мики и обещание расцеловать крестную при первом
же посещении италии.
Отправив письмо, До тут же пожалела, что не удержалась от шпилек:
очень уж заметно. Крестная Мидоля тонкая бестия, - недаром же она с
тротуаров Ниццы ухитрилась попасть в итальянские дворцы - она сразу все
учует. Но ничуть не бывало. ответ пришел через четыре дня, и прямо-таки
ошеломляющий. до, мол, для нее - сущее благословение. Она осталась
точь-вточь такой, какой помнит милую девочку ее крестная Мидоля: кроткой,
рассудительной, любящей. До, к сожалению, наверное, заметила, что "их"
Мики очень переменилась. В конце выражалась надежда, что эта чудесная
встреча окажет на Ми благотворное влияние; к письму прилагался чек.
До вернула чек в своем втором письме, обещав делать все, что в ее
силах ради "их" баловницы, которая просто очень порывистая, хоть иной раз
и может показаться, что у нее нет сердца. За сим - "тысяча поцелуев, всем
сердцем ваша".
В конце марта До получила пятое ответное письмо. Оно было подписано:
"твоя крестная".
В апреле До выпустила коготки. Однажды вечером, за столиком в
ресторане, она при Ми открыто атаковала Руссена, оспорив меню,
предложенное "вверенной ее попечению" особе. суть была, конечно, не в том,
что Мики плохо спала после курятины под винным соусом, а в том, что
Франсуа мерзавец, подхалим, лицемер и До уже видеть не могла его
физиономии.
Через два дня дело приняло более серьзный оборот. ресторан был уже
другой, повод для спора - тоже, но Франсуа-то остался мерзавцем, и он дал
сдачи. До услышала, что она не чиста на руку, играет на чувствах подруги,
не чужда порокам, распространенным в закрытых учебных заведениях. При
последнем обмене репликами, довольно-таки хлесткими, Мики замахнулась. До
уже приготовилась получить оплеуху, но поняла, что выиграла поединок,
когда рука Мики стукнула мерцавца по физиономии.
Она поторопилась с выводами. Когда они вернулись в "Резиденс",
Франсуа устроил сцену, заявил, что не собирается ночевать с двумя, - с
юродивой и аферисткой - и ушел, хлопнув дверью. Сцена продолжалась между
до, которая, оправдываясь, еще резче обличала Франсуа, и Ми, раз"яренной
тем, что ей пришлось услышать малоприятные истины. Это была не та шуточная
драка, которая происходила в памятный вечер, когда девушки рассматривали
фотографии. У До пошла носом кровь, ми потащила ее, рыдающую, в ванную и
впервые в жизни собственноручно наливала ванну и подавала полотенца.
Три дня они не разговаривали, Франсуа явился назавтра после драки. Он
окинул критическим взглядом до, и бросил ей:"ну что ж, моя цыпочка,
образина стала почище прежней", - и увел Ми, чтобы отпраздновать это
событие, а вечером до снова взяла щетку для волос и безмолвно приступила к
своим "обязанностям". Еще через день, сообразив, что хоть говорить - беда,
а молчать - другая, она уткнулась головой в колени Ми и попросила
прощенья. Они заключили мир, скрепив его слезами и солеными поцелуями, и
Ми вытащила из своих шкафов целый ворох унизительных и жалких подарков.
Она три дня носилась по магазинам, чтобы рассеяться.
И надо же было коварной судьбе на той же неделе столкнуть до с
Габриелем, которого она не видела месяц. Она как раз выходила из
парикмахерской, и лицо ее еще хранило следы истерического припадка Ми.
Габриель усадил ее в свою "Дофину" и сделал вид, что более или менее
примирился с их разрывом: он просто беспокоился за нее, и все. Но теперь,
увидев ее в таком гриме, он будет еще больше беспокоиться. Что же это с
ней делают?
До рассказала - обманывать Габриеля было не в ее интересах.
- Она тебя избила? И ты терпишь?
- Я не могу тебе этого объяснить. Мне с ней хорошо. Она нужна мне как
воздух. Ты не поймешь. Мужчины понимают только мужчин.
Габриель и в самом деле неодобрительно покачал головой, однако у него
мелькала еще неясная и все же правильная догадка. До старается его
уверить, что она прямо-таки влюблена в кузину с длинными волосами. Но он
знал до. До не способна ни в кого влюбиться. Если она терпит побои
истеричной девчонки, стало быть, у нее что-то на уме: какая-то глупость,
весьма несложная мыслишка, которая куда опаснее ее мнимой влюбленности.
- На что ты живешь с тех пор, как ушла из банка?
- Она дает мне все, чего я хочу.
- А дальше что будет?
- Не знаю я ничего. Знаешь, она не злая. Она меня очень любит. Я
встаю когда мне хочется, у меня много разных платьев, я всюду с ней бываю.
Ты этого понять не можешь.
До простилась с Габриелем, спрашивая себя, действительно ли он не
понимает. Но он тоже очень ее любил. Ее все очень любили. Никто не мог бы
прочесть по ее глазам, что после того, как ее избили, в ней что-то умерло.
А нужна ей была не та взбалмошная девчонка, но жизнь, которую До слишком
долго вела только в мечтах. Что ж, за побои Мики когда-нибудь заплатит,
обещала же она заплатить за все. Но не это главное. ей придется сполна
заплатить и за иллюзии мелкой банковской служащей, которая ведь ни на кого
не рассчитывала, ни у кого не просила любви, не думала, что мир станет
краше, если ее приласкают.
Уже несколько дней Доменику томило предчувствие, что она убьет Ми.
Простившись на тротуаре с Габриелем, она просто сказала себе, что сейчас у
нее одним поводом больше. Она не только покончит с бесполезным, бездушным
насекомым, но и с собственным чувством унижения и злобы.
До вынула из сумочки темные очки. Во-первых, потому что иначе каждый
и в самом деле может прочитать черт-те что в вашем взгляде. Во-вторых,
потому что у нее под глазом был фонарь.
В мае своеволие Мики уже перешло границы дозволенного. вняв вздорным
советам Руссена, на которые он был мастер, она вздумала поселиться в
особняке на улице Курсель, принадлежавшем крестной Мидоля. Синьора
Рафферми никогда там не жила. Мики очертя голову стала переделывать дом
по-своему. И так как она была упряма, а кредита ей не оказывал никто,
кроме тетки, то за двое суток отношения между Парижем и флоренцией весьма
обострились.
Мики добилась нужных ей денег, оплатила свои векселя, заказала
художников и мебель, но ей навязали в качестве управляющего делами Франсуа
Шанса и срочно вызвали на подмогу первостатейную каргу, личность
легендарную и лютую, благо в списке ее заслуг числилась собственноручная
порка Мики.
Карга звалась Жанной Мюрно. Мики рассказывала о ней мало и в таких
мерзких выражениях, что нетрудно было вообразить, какой ужас наводила на
нее Мюрно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23