Она работала в Париже. Ты к ней привязалась.
звали ее Доменика Лои.
Жанна зорко следила за мной, ловя на моем лице хоть какой-нибудь
признак того, что я вспоминаю этот кусок прошлого. Никакой надежды! Она
рассказывала о людях, участь которых меня пугала и печалила, но сами по
себе эти люди были мне чужды.
- Так эта-то девушка и умерла?
- Да. Ее нашли в той части виллы, что сгорела. Ты, по всей видимости,
пыталась вытащить Доменику из ее комнаты, пока сама не получила ожоги. На
тебе загорелась ночная рубашка. Ты, должно быть, хотела побежать к
бассейну, в саду есть бассейн. Через полчаса я обнаружила тебя внизу под
лестницей. Было два часа ночи. Прибежали какие-то люди в пижамах, но
боялись тебя трогать, растерялись, не знали, что делать. Сразу же вслед за
мной примчались пожарные из Лека. Они-то и отвезли тебя в Ля-Сьота, в
лазарет при верфи. Ночью можно было получить машину для перевозки больных
только из Марселя. В конце концов прислали вертолет. Тебя доставили в
Ниццу. Оперировали на другой день.
- Что со мной было?
- Ты, должно быть, упала на нижних ступеньках лестницы, когда
выбежала из дому. Если только не предположить, что ты хотела спуститься из
окна и сорвалась. Следствие ничего нам не дало. Как бы то ни было,
установлено, что ты упала вниз головой на лестницу, получила ожоги лица и
рук. На теле тоже были ожоги, но не такие тяжелые, ночная рубашка тебя
кое-как все же защитила. Пожарные мне на этот счет что-то толковали, но я
забыла. Ты лежала голая, вся черная, с головы до пят, а в руках и во рту у
тебя были клочья обуглившейся материи. И ни одного волоса на голове. Люди,
которых я застала подле тебя, думали, ты мертвая. На темени у тебя была
дырища с мою ладонь. Больше всего хлопот в ту первую ночь наделала нам
именно эта рана. Потом, после операции доктора Шавера, я подписала
документ, по которому обязывалась дать кожу для пересадки: у тебя ткани не
восстанавливались.
Жанна рассказывала, не глядя на меня. Каждая ее фраза раскаленным
буравом впивалась в мой мозг. Отодвинувшись вместе со стулом от стола,
Жанна откинула подол своей юбки. я увидела на ее правой ляжке, над чулком,
коричневый квадрат: след от пересадки ткани.
Я схватилась за голову - на мне были все те же неснимаемые перчатки -
и заплакала. рука Жанны легла на мое плечо, и мы сидели так долго, пока не
пришла кухарка и не поставила на стол поднос с фруктами.
- Я рассказываю тебе об этом, потому что так нужно, - сказала Жанна.
- Нужно, чтобы ты это знала и вспомнила.
- Я понимаю.
- Ты здесь, жива, с тобой ничего больше не случится. Значит, то, что
было, уже не страшно.
- Отчего дом загорелся?
Она встала. юбка ее расправилась, прикрыв след на ляжке. Жанна
подошла к буфету, зажгла спичку, прикурила. С секунду подержала горящую
спичку, показывая ее мне.
- Утечка газа в комнате той девушки. За несколько месяцев до пожара
на вилле провели газ. Следствие пришло к заключению, что проводка в одном
месте оказалась недоброкачественной. Источник взрыва - неисправная горелка
колонки в одной из ванных.
Она погасила спичку.
- Подойди ко мне, -сказала я Жанне.
Она подошла, села со мной. Я взяла из ее руки сигарету и затянулась.
Вроде бы приятно.
- Я прежде курила?
- Ну-ка, встань, - сказала Жанна. - Поехали гулять. Возьми на дорогу
яблоко. Вытри глаза.
В спальне с низким потолком, где стояла такая широкая кровать, что на
ней в случае нужды поместились бы четыре Мишели, Жанна нарядила меня в
толстый полувер с глухим воротником, замшевое пальто и зеленый шарф.
Мы вышли в сад с черными деревьями; Жанна усадила меня в машину, на
которой мы приехали сюда днем.
- В десять часов я уложу тебя в постель. Но прежде хочу тебе кое-что
показать. через несколько дней ты у меня будешь водить машину.
- Пожалуйста, скажи мне еще раз имя и фамилию той девушки!
- Доменика Лои. Вообще-то ее все звали До. А когда вы были маленькие,
вы играли втроем еще с одной девочкой, она умерла рано, кажется, от
суставного ревматизма или чего-то в этом роде. Вас назвали кузинами,
может, потому, что вы росли вместе. К тому же вы все три родом из италии:
Ми, До и Ля. третью подружку звали Анджела. Поняла теперь, откуда взялось
прозвише твоей тетки?
Жанна вела машину на большой скорости по широким, ярко освещенным
улицам.
- Имя и фамилия твоей тетки - Сандра Рафферми. Она сестра твоей
матери.
- Когда умерла моя мама?
- Тебе было тогда лет восемь-девять, точно не помню. Тебя поместили в
пансион. Через четыре года тетка настояла, чтобы тебя отдали ей. В
молодости - рано или поздно ты это все равно узнаешь - она занималась не
очень-то почтенным делом. но к тому времени она стала важной дамой,
разбогатела. Туфли, которые мы с тобой носим, делаются на фабриках твоей
тетки.
Положив руку мне на колено, Жанна добавила, что, если угодно, фабрики
эти можно назвать моими: Рафферми-то померла.
- Ты не любила мою тетку?
- Не знаю, - ответила Жанна. - Я люблю тебя. Остальное меня не
трогает. Восемнадцати лет я начала работать на рафферми: стала каблучным
мастером в цехе ее фабрики во флоренции. Я жила одна, зарабатывала себе на
хлеб как могла. было это в сорок втором. Пришла она как-то в цех, и первой
наградой за мои труды была оплеуха; впрочем, эту оплеуху я ей тут же
вернула. Вот тогда она и взяла меня к себе. А последним ее подарком была
тоже оплеуха, но на этот раз я не дала сдачи. случилось это в мае
нынешнего года, за неделю до ее смерти. Временами она сознавала, что
умирает, но от этого не становилась добрее к окружающим.
- Я любила тетю Мидоля?
- Нет.
Целую минуту я молчала, тщетно стараясь представить себе, как живую,
ту женщину, чье лицо я знала по фотографии, - старуху в пенсне, сидящую в
кресле на колесиках.
- Я любила Доменику Лои?
- Кто ж ее не любил? -ответила Жанна.
- А тебя я любила?
Она обернулась: я встретила ее взгляд, в котором дрожали огоньки
мелькавших мимо фонарей. Она пожала плечами и резким тоном ответила, что
скоро мы будем дома. И вдруг мне стало больно, так больно, точно я самое
себя ранила, я взяла Жанну за руку. Машина дернулась и описала дугу.
"Прости", - сказала я, и Жанна, наверное, подумала, что я прошу прошения
за эту дугу.
Она показала мне триумфальную арку, площадь согласия, дворец тюильри,
сену. Миновав площадь мобера, мы остановились в маленькой улочке, которая
вела к реке, подле гостиницы, освещенной неоновой надписью: "Гостиница
Виктория".
Мы остались в машине. Жанна попросила меня посмотреть на гостиницу,
но дом этот не вызывал во мне никаких воспоминаний.
- А здесь что? - сказала я.
- Здесь ты часто бывала. В этой гостинице жила До.
- Поедем домой, пожалуйста!
Жанна вздохнула, сказала "хорошо" и чмокнула меня в висок. По дороге
я притворилась спящей, уткнулась лицом в Жаннину юбку.
Дома она меня раздела, велела принять ванну, потом растерла махровым
полотенцем и протятула мне пару трикотажных перчаток вместо промокших,
которые я не сняла, даже купаясь.
Мы присели на край ванны - она была в платье, я в ночной рубашке. Она
сняла с меня мокрые перчатки, и когда я увидела свои руки, я отвела глаза.
Она уложила меня на широкую кровать в спальне, подогнула одеяло и
погасила лампу, - ровно в десять часов, как и обещала. После того как
Жанна увидела следы ожогов на моем теле, она стала какая-то странная. А
мне она только сказала, что следов осталось немного: одно пятно на спине и
два на ляжках, и вообще - я похудела. Я чувствовала, что она все меньше и
меньше узнает во мне прежнюю Ми, хоть и старается держаться непринужденно.
- Не уходи. Я отвыкла быть одна, мне страшно.
Она села у кровати и немного побыла со мной. Я заснула, прижавшись
губами к ее руке. Она ничего мне больше не говорила. И вот именно тогда, в
преддверии сна, на той зыбкой грани, когда сознание отступает, когда все
нелепо и все возможно, у меня впервые возникла мысль, что я не существую
вне рассказов Жанны обо мне, и что будь Жанна лгуньей, я была бы ложью.
- Я хочу, чтобы ты объяснила мне все сейчас. Вот уже несколько недель
я слышу: "Потом, потом!". Вчера вечером ты говорила, что я не любила свою
тетку. Скажи - почему?
- Потому что она была не слишком ласкова.
- Со мною?
- Со всеми.
- Но если она взяла меня к себе, когда мне было тринадцать лет, она
должна была меня очень любить.
- А я и не сказала, что она тебя не любила. И потом, ей это вроде бы
лестно было. Тебе это не понять. ты обо всем судишь с одной точки зрения:
любит не любит.
- Почему в феврале Доменика Лои стала жить у меня?
- В феврале вы с ней встретились. И только очень нескоро после этого
она к тебе переселилась. А почему - знаешь одна ты! Ну чего ты от меня
хочешь, что я могу о тебе сказать? каждые три дня у тебя бывала
какая-нибудь новая блажь: то собака, то машина, то американский поэт, то
Доменика Лои - и всегда одна только дурь. Когда тебе было восемнадцать
лет, я однажды нашла тебя в Женеве, в номере гостиницы, с каким-то
счетоводом. а когда тебе было двадцать, я нашла тебя в другой гостинице с
Доменикой Лои.
- Какую роль она играла в моей жизни?
- Рабыни, как все.
- Как и ты?
- Как и я.
- А что там произошло?
- Ничего. Что, по-твоему, могло произойти? Ты бросила мне в голову
чемодан, потом вазу, за которую мне пришлось заплатить - и очень дорого, -
а ты укатила со своей рабыней.
- где это было?
- В "Резиденте Уошингтон", улица лорда Байрона, четвертый этаж,
комната четырнадцатая.
- Куда же я отправилась потом?
- Понятия не имею. Мне было не до этого. Тетка твоя ждала только
тебя, чтобы отдать богу душу. Явившись к ней, я получила вторую оплеуху за
восемнадцать лет службы. Через неделю она умерла.
- И я туда не поехала?
- Нет. Не скажу, правда, что я ничего о тебе не слышала, - ты
натворила столько глупостей, что слухи не могли не доходить до меня, но
сама ты с месяц не давала о себе знать. пока не растратила все деньги. И
не наделала столько долгов, что потеряла кредит даже у своих хахалей. Я
получила во Флоренции твою телеграмму:
"Прости, несчастна, денег, целую тысячу раз лобик, глазки, носик,
губки, ручки, ножки, будь добренькая, рыдаю, твоя Ми". клянусь, это текст
точный, я тебе его покажу.
Когда я оделась, Жанна показала мне телеграмму. Я прочла ее, стоя на
одной ноге, - другую я поставила на стул, и Жанна пристегивала к моему
чулку подвязку, чего я в своих перчатках не в состоянии была сделать.
- Идиотская телеграмма.
- И все же, ты тут - как на ладони. А знаешь, ведь были разные
телеграммы. Иногда из двух слов: "денег Ми". А иногда в один день
приходило пятнадцать телеграмм подряд, причем все об одном и том же. Ты
перечисляла мои качества. или нанизывала, строчку за строчкой,
прилагательные, характеризующие ту или другую черту моей особы, а уж выбор
слов зависел от твоего настроения. это было обременительно, и притом очень
накладно для промотавшейся идиотки, но зато ты доказала, что у тебя есть
фантазия.
- Ты говоришь обо мне так, словно ты меня ненавидела.
- Я ведь не рассказываю тебе, какими словами ты оснащала свои
телеграммы. Ты умела делать больно... Другую ногу!... После смерти твоей
тетки я не послала тебе денег. Я взяла и приехала... Поставь другую ногу
на стул!... Я приехала на мыс Кадэ в воскресенье днем. До самого вечера ты
была пьяна - еще с субботы. Я сунула тебя под душ, выгребла из дома
хахалей и мусор из пепельниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
звали ее Доменика Лои.
Жанна зорко следила за мной, ловя на моем лице хоть какой-нибудь
признак того, что я вспоминаю этот кусок прошлого. Никакой надежды! Она
рассказывала о людях, участь которых меня пугала и печалила, но сами по
себе эти люди были мне чужды.
- Так эта-то девушка и умерла?
- Да. Ее нашли в той части виллы, что сгорела. Ты, по всей видимости,
пыталась вытащить Доменику из ее комнаты, пока сама не получила ожоги. На
тебе загорелась ночная рубашка. Ты, должно быть, хотела побежать к
бассейну, в саду есть бассейн. Через полчаса я обнаружила тебя внизу под
лестницей. Было два часа ночи. Прибежали какие-то люди в пижамах, но
боялись тебя трогать, растерялись, не знали, что делать. Сразу же вслед за
мной примчались пожарные из Лека. Они-то и отвезли тебя в Ля-Сьота, в
лазарет при верфи. Ночью можно было получить машину для перевозки больных
только из Марселя. В конце концов прислали вертолет. Тебя доставили в
Ниццу. Оперировали на другой день.
- Что со мной было?
- Ты, должно быть, упала на нижних ступеньках лестницы, когда
выбежала из дому. Если только не предположить, что ты хотела спуститься из
окна и сорвалась. Следствие ничего нам не дало. Как бы то ни было,
установлено, что ты упала вниз головой на лестницу, получила ожоги лица и
рук. На теле тоже были ожоги, но не такие тяжелые, ночная рубашка тебя
кое-как все же защитила. Пожарные мне на этот счет что-то толковали, но я
забыла. Ты лежала голая, вся черная, с головы до пят, а в руках и во рту у
тебя были клочья обуглившейся материи. И ни одного волоса на голове. Люди,
которых я застала подле тебя, думали, ты мертвая. На темени у тебя была
дырища с мою ладонь. Больше всего хлопот в ту первую ночь наделала нам
именно эта рана. Потом, после операции доктора Шавера, я подписала
документ, по которому обязывалась дать кожу для пересадки: у тебя ткани не
восстанавливались.
Жанна рассказывала, не глядя на меня. Каждая ее фраза раскаленным
буравом впивалась в мой мозг. Отодвинувшись вместе со стулом от стола,
Жанна откинула подол своей юбки. я увидела на ее правой ляжке, над чулком,
коричневый квадрат: след от пересадки ткани.
Я схватилась за голову - на мне были все те же неснимаемые перчатки -
и заплакала. рука Жанны легла на мое плечо, и мы сидели так долго, пока не
пришла кухарка и не поставила на стол поднос с фруктами.
- Я рассказываю тебе об этом, потому что так нужно, - сказала Жанна.
- Нужно, чтобы ты это знала и вспомнила.
- Я понимаю.
- Ты здесь, жива, с тобой ничего больше не случится. Значит, то, что
было, уже не страшно.
- Отчего дом загорелся?
Она встала. юбка ее расправилась, прикрыв след на ляжке. Жанна
подошла к буфету, зажгла спичку, прикурила. С секунду подержала горящую
спичку, показывая ее мне.
- Утечка газа в комнате той девушки. За несколько месяцев до пожара
на вилле провели газ. Следствие пришло к заключению, что проводка в одном
месте оказалась недоброкачественной. Источник взрыва - неисправная горелка
колонки в одной из ванных.
Она погасила спичку.
- Подойди ко мне, -сказала я Жанне.
Она подошла, села со мной. Я взяла из ее руки сигарету и затянулась.
Вроде бы приятно.
- Я прежде курила?
- Ну-ка, встань, - сказала Жанна. - Поехали гулять. Возьми на дорогу
яблоко. Вытри глаза.
В спальне с низким потолком, где стояла такая широкая кровать, что на
ней в случае нужды поместились бы четыре Мишели, Жанна нарядила меня в
толстый полувер с глухим воротником, замшевое пальто и зеленый шарф.
Мы вышли в сад с черными деревьями; Жанна усадила меня в машину, на
которой мы приехали сюда днем.
- В десять часов я уложу тебя в постель. Но прежде хочу тебе кое-что
показать. через несколько дней ты у меня будешь водить машину.
- Пожалуйста, скажи мне еще раз имя и фамилию той девушки!
- Доменика Лои. Вообще-то ее все звали До. А когда вы были маленькие,
вы играли втроем еще с одной девочкой, она умерла рано, кажется, от
суставного ревматизма или чего-то в этом роде. Вас назвали кузинами,
может, потому, что вы росли вместе. К тому же вы все три родом из италии:
Ми, До и Ля. третью подружку звали Анджела. Поняла теперь, откуда взялось
прозвише твоей тетки?
Жанна вела машину на большой скорости по широким, ярко освещенным
улицам.
- Имя и фамилия твоей тетки - Сандра Рафферми. Она сестра твоей
матери.
- Когда умерла моя мама?
- Тебе было тогда лет восемь-девять, точно не помню. Тебя поместили в
пансион. Через четыре года тетка настояла, чтобы тебя отдали ей. В
молодости - рано или поздно ты это все равно узнаешь - она занималась не
очень-то почтенным делом. но к тому времени она стала важной дамой,
разбогатела. Туфли, которые мы с тобой носим, делаются на фабриках твоей
тетки.
Положив руку мне на колено, Жанна добавила, что, если угодно, фабрики
эти можно назвать моими: Рафферми-то померла.
- Ты не любила мою тетку?
- Не знаю, - ответила Жанна. - Я люблю тебя. Остальное меня не
трогает. Восемнадцати лет я начала работать на рафферми: стала каблучным
мастером в цехе ее фабрики во флоренции. Я жила одна, зарабатывала себе на
хлеб как могла. было это в сорок втором. Пришла она как-то в цех, и первой
наградой за мои труды была оплеуха; впрочем, эту оплеуху я ей тут же
вернула. Вот тогда она и взяла меня к себе. А последним ее подарком была
тоже оплеуха, но на этот раз я не дала сдачи. случилось это в мае
нынешнего года, за неделю до ее смерти. Временами она сознавала, что
умирает, но от этого не становилась добрее к окружающим.
- Я любила тетю Мидоля?
- Нет.
Целую минуту я молчала, тщетно стараясь представить себе, как живую,
ту женщину, чье лицо я знала по фотографии, - старуху в пенсне, сидящую в
кресле на колесиках.
- Я любила Доменику Лои?
- Кто ж ее не любил? -ответила Жанна.
- А тебя я любила?
Она обернулась: я встретила ее взгляд, в котором дрожали огоньки
мелькавших мимо фонарей. Она пожала плечами и резким тоном ответила, что
скоро мы будем дома. И вдруг мне стало больно, так больно, точно я самое
себя ранила, я взяла Жанну за руку. Машина дернулась и описала дугу.
"Прости", - сказала я, и Жанна, наверное, подумала, что я прошу прошения
за эту дугу.
Она показала мне триумфальную арку, площадь согласия, дворец тюильри,
сену. Миновав площадь мобера, мы остановились в маленькой улочке, которая
вела к реке, подле гостиницы, освещенной неоновой надписью: "Гостиница
Виктория".
Мы остались в машине. Жанна попросила меня посмотреть на гостиницу,
но дом этот не вызывал во мне никаких воспоминаний.
- А здесь что? - сказала я.
- Здесь ты часто бывала. В этой гостинице жила До.
- Поедем домой, пожалуйста!
Жанна вздохнула, сказала "хорошо" и чмокнула меня в висок. По дороге
я притворилась спящей, уткнулась лицом в Жаннину юбку.
Дома она меня раздела, велела принять ванну, потом растерла махровым
полотенцем и протятула мне пару трикотажных перчаток вместо промокших,
которые я не сняла, даже купаясь.
Мы присели на край ванны - она была в платье, я в ночной рубашке. Она
сняла с меня мокрые перчатки, и когда я увидела свои руки, я отвела глаза.
Она уложила меня на широкую кровать в спальне, подогнула одеяло и
погасила лампу, - ровно в десять часов, как и обещала. После того как
Жанна увидела следы ожогов на моем теле, она стала какая-то странная. А
мне она только сказала, что следов осталось немного: одно пятно на спине и
два на ляжках, и вообще - я похудела. Я чувствовала, что она все меньше и
меньше узнает во мне прежнюю Ми, хоть и старается держаться непринужденно.
- Не уходи. Я отвыкла быть одна, мне страшно.
Она села у кровати и немного побыла со мной. Я заснула, прижавшись
губами к ее руке. Она ничего мне больше не говорила. И вот именно тогда, в
преддверии сна, на той зыбкой грани, когда сознание отступает, когда все
нелепо и все возможно, у меня впервые возникла мысль, что я не существую
вне рассказов Жанны обо мне, и что будь Жанна лгуньей, я была бы ложью.
- Я хочу, чтобы ты объяснила мне все сейчас. Вот уже несколько недель
я слышу: "Потом, потом!". Вчера вечером ты говорила, что я не любила свою
тетку. Скажи - почему?
- Потому что она была не слишком ласкова.
- Со мною?
- Со всеми.
- Но если она взяла меня к себе, когда мне было тринадцать лет, она
должна была меня очень любить.
- А я и не сказала, что она тебя не любила. И потом, ей это вроде бы
лестно было. Тебе это не понять. ты обо всем судишь с одной точки зрения:
любит не любит.
- Почему в феврале Доменика Лои стала жить у меня?
- В феврале вы с ней встретились. И только очень нескоро после этого
она к тебе переселилась. А почему - знаешь одна ты! Ну чего ты от меня
хочешь, что я могу о тебе сказать? каждые три дня у тебя бывала
какая-нибудь новая блажь: то собака, то машина, то американский поэт, то
Доменика Лои - и всегда одна только дурь. Когда тебе было восемнадцать
лет, я однажды нашла тебя в Женеве, в номере гостиницы, с каким-то
счетоводом. а когда тебе было двадцать, я нашла тебя в другой гостинице с
Доменикой Лои.
- Какую роль она играла в моей жизни?
- Рабыни, как все.
- Как и ты?
- Как и я.
- А что там произошло?
- Ничего. Что, по-твоему, могло произойти? Ты бросила мне в голову
чемодан, потом вазу, за которую мне пришлось заплатить - и очень дорого, -
а ты укатила со своей рабыней.
- где это было?
- В "Резиденте Уошингтон", улица лорда Байрона, четвертый этаж,
комната четырнадцатая.
- Куда же я отправилась потом?
- Понятия не имею. Мне было не до этого. Тетка твоя ждала только
тебя, чтобы отдать богу душу. Явившись к ней, я получила вторую оплеуху за
восемнадцать лет службы. Через неделю она умерла.
- И я туда не поехала?
- Нет. Не скажу, правда, что я ничего о тебе не слышала, - ты
натворила столько глупостей, что слухи не могли не доходить до меня, но
сама ты с месяц не давала о себе знать. пока не растратила все деньги. И
не наделала столько долгов, что потеряла кредит даже у своих хахалей. Я
получила во Флоренции твою телеграмму:
"Прости, несчастна, денег, целую тысячу раз лобик, глазки, носик,
губки, ручки, ножки, будь добренькая, рыдаю, твоя Ми". клянусь, это текст
точный, я тебе его покажу.
Когда я оделась, Жанна показала мне телеграмму. Я прочла ее, стоя на
одной ноге, - другую я поставила на стул, и Жанна пристегивала к моему
чулку подвязку, чего я в своих перчатках не в состоянии была сделать.
- Идиотская телеграмма.
- И все же, ты тут - как на ладони. А знаешь, ведь были разные
телеграммы. Иногда из двух слов: "денег Ми". А иногда в один день
приходило пятнадцать телеграмм подряд, причем все об одном и том же. Ты
перечисляла мои качества. или нанизывала, строчку за строчкой,
прилагательные, характеризующие ту или другую черту моей особы, а уж выбор
слов зависел от твоего настроения. это было обременительно, и притом очень
накладно для промотавшейся идиотки, но зато ты доказала, что у тебя есть
фантазия.
- Ты говоришь обо мне так, словно ты меня ненавидела.
- Я ведь не рассказываю тебе, какими словами ты оснащала свои
телеграммы. Ты умела делать больно... Другую ногу!... После смерти твоей
тетки я не послала тебе денег. Я взяла и приехала... Поставь другую ногу
на стул!... Я приехала на мыс Кадэ в воскресенье днем. До самого вечера ты
была пьяна - еще с субботы. Я сунула тебя под душ, выгребла из дома
хахалей и мусор из пепельниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23