Ажарату не дождалась ответа. Волны лизали подветренный борт «Лебедя». Позади судна бурлил кильватер, и яхта почти перепрыгивала через водяные ямы.
— Что это? — спросила она.
Между гротом и большим генуэзским парусом был привязан новый парус.
— Стаксель, — ответил Харден. — Я поднял его ночью.
— Зачем?
— Для скорости. Но он не слишком помогает, потому что отнимает ветер у генуэзского стакселя. Вот в чем беда со шлюпами. На кече имеется семнадцать мест, куда можно привязать парус, но с одной мачтой этого не получится.
Ажарату неуверенно кивнула. Она никогда не видела, чтобы «Лебедь» мчался с такой скоростью. Широкая яхта превратилась в накренившийся, стремительный клин, разрезавший воду, как нож.
— Хочешь кофе?
— Да, пожалуйста.
Она вернулась в камбуз. Привязав кофейник к газовой плите эластичной веревкой и облокотившись о плиту, она отмерила порцию кофе. Его запасы кончались. Когда они окажутся в Монровии, она поможет Хардену запасти провизию для перехода в Южную Америку.
Слезы капнули на плиту, с шипением испарившись. Ее расстроила не мысль о расставании. Она не стала бы плакать прежде, чем он покинет ее. Но почему он ничего не сказал о прошедшей ночи? Ей казалось, что он остался доволен, и она знала, что не ошибалась.
Ажарату налила готовый кофе в чашку и поднялась по трапу. «Лебедь», наклонившись, летел вперед. Она взглянула на воду, проносящуюся мимо, и поняла, что нечего больше обманывать себя. Харден спешил в Монровию, чтобы побыстрее высадить ее и остаться в одиночестве.
Харден взял чашку с кофе, в знак благодарности кивнув.
— Хочешь, сменю тебя? — спросила Ажарату.
— Спасибо. — Харден передвинулся вбок, чтобы она могла встать на его место, постучал по компасу и сказал: — Держи курс ровно сто восемьдесят.
Яхта шла в крутой бейдевинд, и Ажарату потребовалось несколько минут, чтобы начать чувствовать судно. Оно все время пыталось повернуться по ветру, и приходилось со всей силой держать штурвал.
Харден дважды поправлял ее — причем во второй раз довольно резко, — прежде чем отошел и стал пить кофе. Скоро он отставил чашку в шарнирный держатель и выбрал стаксель-шкот. Хотя он больше не держал в руках штурвал, его глаза по-прежнему беспокойно оглядывали паруса. Ажарату, расставив ноги на наклонившейся палубе, постепенно привыкла к штурвалу. Он дергался, как живое существо, но, чтобы управлять им, нужна была не столько сила, сколько внимание.
Харден внезапно встал и быстро взглянул на компас. Ажарату испугалась, что ее прогонят, но он сказал:
— Поверни еще чуть-чуть. Я спущу стаксель. Он ни черта не тянет.
Ажарату повернула штурвал. Харден еще сильнее выбрал шкот, бросился на бак, спустил парус и запихнул его вниз через форлюк.
— Снова сто восемьдесят, — закричал он.
Взгляд Хардена постоянно перебегал с парусов на воду, на индикаторы ветра, на небо и снова на паруса.
— Ветер меняется на северный.
— Мы прямо летим, — произнесла Ажарату.
— К тому же он стихает, черт возьми.
— По-моему, ты устал.
— Я в полном порядке. — Взгляд Хардена обратился к гроту. — Следи за парусом. Ты сошла с курса.
— Извини.
Она вернула яхту на заданный курс. Что он делает? К чему такая гонка? Что плохого в том, чтобы еще несколько дней провести вместе? Ажарату потрогала рукой шею, вспомнив предыдущую ночь. У нее пропал крестик.
Она засмеялась:
— Хочешь, скажу кое-что забавное?
— Следи за ветром!
— Извини. — Она выправила курс и продолжала: — Помнишь, ты говорил, что я религиозна? Так вот, я разорвала цепочку крестика.
Их глаза встретились, и на мгновение его лицо смягчилось.
— Спасибо тебе за эту ночь.
Ее сердце заколотилось.
— А ты... я думала, что ты жалеешь...
Харден подошел к ней и потерся своими губами о ее губы, отчего она задрожала.
— Я жалею только о том, что это произошло не в другое время и не в другом месте.
— В какое другое время? — пробормотала она.
— В любое другое время. — Харден отвел глаза.
— Ты не видел мой крестик? — спросила Ажарату.
— Нет. Наверно, он на койке, — ответил он и снова стал следить за парусами.
Ветер продолжал слабеть, одновременно меняя направление, и скорость яхты все падала и падала. Когда ветер стал дуть почти точно в корму, Харден сказал:
— Попробую поставить спинакер.
Ажарату взялась за штурвал и стала выполнять приказы, которые Харден выкрикивал с носа яхты. Спустив генуэзский стаксель, Харден быстро поднял спинакер — большой светлый парус.
Он надулся, как воздушный шар, и яхта поднялась из воды, как гондола. Харден бросил торжествующий взгляд на забурливший кильватер.
Ажарату передалось его возбуждение. Яхта летела по воде бесшумно, только шипела носовая волна да бурлил пенный след за кормой. Пока в прозрачном небе тропиков поднималось белое солнце, яхта мчалась все быстрее и быстрее. С наступлением дня воздух прогрелся и море успокоилось, но «Лебедь» по-прежнему летел.
Размеры паруса заставляли Хардена соблюдать осторожность, и он внимательно оглядывал вздымающуюся нейлоновую поверхность, оценивая силу ветра и приспосабливаясь к нему.
Ажарату была захвачена полетом «Лебедя» и начала ощущать мистическое родство с парусами и такелажем, едва ли не заранее предчувствуя, когда нужно повернуть штурвал, а когда довериться яхте.
Они плыли много часов, почти не разговаривая, поглощенные своим делом и зачарованные скоростью яхты. Наконец, когда заходящее солнце потускнело, Ажарату почувствовала усталость.
— Держи сто восемьдесят! — прорычал Харден.
— Мне нужно поесть, — ответила она. — Да и тебе тоже.
Харден промолчал.
— Мы можем ненадолго сбавить ход? Давай я приготовлю что-нибудь поесть.
— Ладно, я один справлюсь, — ответил Харден. — Но будь готова немедленно вернуться, если ветер начнет крепчать. Похоже, что он собирается это сделать.
Ажарату спустилась вниз. Ей снова показалось, что он жалеет о проведенной с ней ночи и хочет, чтобы она ушла, покинула его яхту и его жизнь. Судно неприятно качалось, и ей снова пришлось привязать чайник к плите, чтобы согреть воду для супа. Она счистила плесень с хлеба, достала немного сыра и порезала последнее яблоко. Свежая пища почти кончилась, остались только бесконечные ряды жестянок.
Внезапно она поняла, что провела в море слишком много времени. Ей захотелось увидеть сушу, почувствовать запах земли. Она подумала о свежей зелени из госпитального сада. Хрустящий салат и ледяной редис. Дело в качке, решила она. Постоянное переваливание с бока на бок наводило уныние.
В ожидании, когда закипит вода, Ажарату застелила койку Хардена и поискала крестик. В спальном мешке его не оказалось и на диване под койкой тоже. Ажарату встала коленями на диван и, ухватившись за край койки, положила щеку на подушку, стараясь не расплакаться.
Крестик блестел на полу каюты. Ажарату залезла под стол, но, поднимая крестик, обнаружила, что цепочка застряла в щели между половицами.
* * *
Настало время спустить спинакер.
Ветер быстро крепчал. Харден позвал Ажарату, но она не ответила. Вероятно, не услышала. Сильный порыв ветра ударил в парус, и «Лебедь» неуклюже рванулся вперед. Харден решил не ждать ее.
Он включил автоматическое рулевое устройство, потравил ванты спинакера и направился на нос яхты, обвязав вокруг пояса страховочный ремень, прикрепив его к лееру.
Вдруг ветер наполнил парус, и Харден снова закричал, призывая Ажарату на помощь, но ветер уносил его слова прочь.
Харден опасался спускать надувшийся парус. Он окажется под яхтой, если упадет вперед. Лучше привести к ветру. Быстрее! Харден бросился в кокпит, вытравил ванты спинакера и начал выбирать шкот с подветренной стороны. Слишком поздно. Могучий порыв ветра сорвал с волны шапку пены и ударил в паруса.
Парус оторвался с громоподобным треском.
Харден смотрел на нейлоновый парус, хлопающий, как простыня на бельевой веревке.
— Сукин сын!
Он кинулся вперед, ухватился за спинакер-гик — передний парус — и закрепил его. Затем осторожно спустил оторванный парус, стараясь, чтобы надутая воздухом ткань не упала в воду, и снова направил яхту курсом сто восемьдесят. Включив автоматическое управление, он в ярости направился вниз, чтобы выяснить, куда, черт возьми, запропастилась Ажарату.
В камбузе оглушительно свистел чайник, пар из носика оседал каплями воды на тиковых дверцах буфета. Ажарату стояла на коленях на полу каюты. Ему показалось, что она молится. Но потом он увидел, что половицы сняты и сложены в кучу. Ажарату смотрела в дыру под обеденным столом. Наконец она повернула к нему голову. Ее глаза были недоверчиво раскрыты.
— Что ты делаешь? — спросил Харден. Он выключил газ, и чайник замолчал.
— Я искала свой крестик, — ответила она придушенным голосом. — Цепочка застряла в щели.
Харден подошел к дыре и заглянул в нее. Ажарату отломала от деревянного ящика крышку. Харден решил, что на ее месте поступил бы так же, если бы увидел надпись «Армия США». Внутри лежал смертоносный цилиндр ракеты. В назначении этого предмета ошибиться было невозможно.
— Ты сошел с ума? — выдохнула она, по-прежнему склонившись над дырой.
Харден смотрел на Ажарату, уперев руки в бока. Что это — расплата за то, что он предал Кэролайн?
— Это безумие!
— Нет, — ответил Харден. — Это не безумие.
— Тогда что? — спросила она громко, поднимаясь и оглядывая его лицо беспокойными глазами. — Самоубийство?
— Это моя жизнь, — сказал Харден, — а не твоя. И это не самоубийство. А теперь — живо на палубу!
Ажарату крепко уперлась в пол ногами и встретила его взгляд.
— Ты можешь с чистой совестью сказать, что тебя не волнует судьба людей на том корабле?
— У них будет время спастись.
— Ты уверен? — спросила она ядовито. — Или просто так думаешь?
— Ажарату, мне незачем убеждать тебя. Возьми штурвал. Мы плывем вблизи судоходной линии.
Он опустился на пол кабины и начал ставить половицы на место.
Ажарату стояла над ним не двигаясь.
— Если хотя бы один человек не успеет спастись, ты станешь убийцей.
— Спасутся.
— Питер, ты не понимаешь, что ты делаешь.
Он холодно взглянул на нее:
— Штурвал!
Ажарату медленно поднялась по трапу. Харден закрыл ящик, затем поднялся на бак, чтобы распутать шкоты снятого паруса. То, что случилось со спинакером, не имело значения. У него был еще один, а, кроме того, в одиночном плавании он не сможет справиться с таким большим парусом. Нос «Лебедя» зарылся в воду, и Харден потерял равновесие. Ему пришлось бросить трос и крепко вцепиться в леер.
— Надень страховочный пояс! — прокричала Ажарату из кокпита.
Харден побежал к кокпиту, где оставил пояс.
«Даже в спокойном море, — вдалбливал он ей, — всегда надевай страховочный пояс, если работаешь рядом с бортом».
— Извини, — сказал он, застегивая пояс на себе. — Я забыл.
Он взглянул на нее. Ажарату напряженно сидела около штурвала. Его слова прозвучали глупо. Она называла его убийцей, а он извинялся за то, что не надел страховочный пояс. Ажарату встретила его взгляд горящими глазами.
— Чего ты хочешь?
— Ничего. Забавно: ты ненавидишь меня, но хочешь, чтобы я соблюдал осторожность.
— Ты думаешь, что я смогу одна плыть на этой чертовой яхте? — спросила Ажарату и вдруг разрыдалась. — Питер, ненависть здесь ни при чем. Послушай меня, пожалуйста.
Харден сел около нее. Эта истерика удивила его. В госпитале она всегда была спокойной, да, можно сказать, неприступной, а на борту яхты — неизменно жизнерадостной. Но сейчас расплакалась, как ребенок. Ее тело содрогалось от рыданий, и Харден обнял ее.
Ажарату прижала лицо к его груди.
— Мы столько всего вместе пережили... Я не верю, что ты способен на такое.
Харден сжал руками ее плечи, отстранил от себя и заставил взглянуть ему в глаза.
— А теперь ты послушай меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Что это? — спросила она.
Между гротом и большим генуэзским парусом был привязан новый парус.
— Стаксель, — ответил Харден. — Я поднял его ночью.
— Зачем?
— Для скорости. Но он не слишком помогает, потому что отнимает ветер у генуэзского стакселя. Вот в чем беда со шлюпами. На кече имеется семнадцать мест, куда можно привязать парус, но с одной мачтой этого не получится.
Ажарату неуверенно кивнула. Она никогда не видела, чтобы «Лебедь» мчался с такой скоростью. Широкая яхта превратилась в накренившийся, стремительный клин, разрезавший воду, как нож.
— Хочешь кофе?
— Да, пожалуйста.
Она вернулась в камбуз. Привязав кофейник к газовой плите эластичной веревкой и облокотившись о плиту, она отмерила порцию кофе. Его запасы кончались. Когда они окажутся в Монровии, она поможет Хардену запасти провизию для перехода в Южную Америку.
Слезы капнули на плиту, с шипением испарившись. Ее расстроила не мысль о расставании. Она не стала бы плакать прежде, чем он покинет ее. Но почему он ничего не сказал о прошедшей ночи? Ей казалось, что он остался доволен, и она знала, что не ошибалась.
Ажарату налила готовый кофе в чашку и поднялась по трапу. «Лебедь», наклонившись, летел вперед. Она взглянула на воду, проносящуюся мимо, и поняла, что нечего больше обманывать себя. Харден спешил в Монровию, чтобы побыстрее высадить ее и остаться в одиночестве.
Харден взял чашку с кофе, в знак благодарности кивнув.
— Хочешь, сменю тебя? — спросила Ажарату.
— Спасибо. — Харден передвинулся вбок, чтобы она могла встать на его место, постучал по компасу и сказал: — Держи курс ровно сто восемьдесят.
Яхта шла в крутой бейдевинд, и Ажарату потребовалось несколько минут, чтобы начать чувствовать судно. Оно все время пыталось повернуться по ветру, и приходилось со всей силой держать штурвал.
Харден дважды поправлял ее — причем во второй раз довольно резко, — прежде чем отошел и стал пить кофе. Скоро он отставил чашку в шарнирный держатель и выбрал стаксель-шкот. Хотя он больше не держал в руках штурвал, его глаза по-прежнему беспокойно оглядывали паруса. Ажарату, расставив ноги на наклонившейся палубе, постепенно привыкла к штурвалу. Он дергался, как живое существо, но, чтобы управлять им, нужна была не столько сила, сколько внимание.
Харден внезапно встал и быстро взглянул на компас. Ажарату испугалась, что ее прогонят, но он сказал:
— Поверни еще чуть-чуть. Я спущу стаксель. Он ни черта не тянет.
Ажарату повернула штурвал. Харден еще сильнее выбрал шкот, бросился на бак, спустил парус и запихнул его вниз через форлюк.
— Снова сто восемьдесят, — закричал он.
Взгляд Хардена постоянно перебегал с парусов на воду, на индикаторы ветра, на небо и снова на паруса.
— Ветер меняется на северный.
— Мы прямо летим, — произнесла Ажарату.
— К тому же он стихает, черт возьми.
— По-моему, ты устал.
— Я в полном порядке. — Взгляд Хардена обратился к гроту. — Следи за парусом. Ты сошла с курса.
— Извини.
Она вернула яхту на заданный курс. Что он делает? К чему такая гонка? Что плохого в том, чтобы еще несколько дней провести вместе? Ажарату потрогала рукой шею, вспомнив предыдущую ночь. У нее пропал крестик.
Она засмеялась:
— Хочешь, скажу кое-что забавное?
— Следи за ветром!
— Извини. — Она выправила курс и продолжала: — Помнишь, ты говорил, что я религиозна? Так вот, я разорвала цепочку крестика.
Их глаза встретились, и на мгновение его лицо смягчилось.
— Спасибо тебе за эту ночь.
Ее сердце заколотилось.
— А ты... я думала, что ты жалеешь...
Харден подошел к ней и потерся своими губами о ее губы, отчего она задрожала.
— Я жалею только о том, что это произошло не в другое время и не в другом месте.
— В какое другое время? — пробормотала она.
— В любое другое время. — Харден отвел глаза.
— Ты не видел мой крестик? — спросила Ажарату.
— Нет. Наверно, он на койке, — ответил он и снова стал следить за парусами.
Ветер продолжал слабеть, одновременно меняя направление, и скорость яхты все падала и падала. Когда ветер стал дуть почти точно в корму, Харден сказал:
— Попробую поставить спинакер.
Ажарату взялась за штурвал и стала выполнять приказы, которые Харден выкрикивал с носа яхты. Спустив генуэзский стаксель, Харден быстро поднял спинакер — большой светлый парус.
Он надулся, как воздушный шар, и яхта поднялась из воды, как гондола. Харден бросил торжествующий взгляд на забурливший кильватер.
Ажарату передалось его возбуждение. Яхта летела по воде бесшумно, только шипела носовая волна да бурлил пенный след за кормой. Пока в прозрачном небе тропиков поднималось белое солнце, яхта мчалась все быстрее и быстрее. С наступлением дня воздух прогрелся и море успокоилось, но «Лебедь» по-прежнему летел.
Размеры паруса заставляли Хардена соблюдать осторожность, и он внимательно оглядывал вздымающуюся нейлоновую поверхность, оценивая силу ветра и приспосабливаясь к нему.
Ажарату была захвачена полетом «Лебедя» и начала ощущать мистическое родство с парусами и такелажем, едва ли не заранее предчувствуя, когда нужно повернуть штурвал, а когда довериться яхте.
Они плыли много часов, почти не разговаривая, поглощенные своим делом и зачарованные скоростью яхты. Наконец, когда заходящее солнце потускнело, Ажарату почувствовала усталость.
— Держи сто восемьдесят! — прорычал Харден.
— Мне нужно поесть, — ответила она. — Да и тебе тоже.
Харден промолчал.
— Мы можем ненадолго сбавить ход? Давай я приготовлю что-нибудь поесть.
— Ладно, я один справлюсь, — ответил Харден. — Но будь готова немедленно вернуться, если ветер начнет крепчать. Похоже, что он собирается это сделать.
Ажарату спустилась вниз. Ей снова показалось, что он жалеет о проведенной с ней ночи и хочет, чтобы она ушла, покинула его яхту и его жизнь. Судно неприятно качалось, и ей снова пришлось привязать чайник к плите, чтобы согреть воду для супа. Она счистила плесень с хлеба, достала немного сыра и порезала последнее яблоко. Свежая пища почти кончилась, остались только бесконечные ряды жестянок.
Внезапно она поняла, что провела в море слишком много времени. Ей захотелось увидеть сушу, почувствовать запах земли. Она подумала о свежей зелени из госпитального сада. Хрустящий салат и ледяной редис. Дело в качке, решила она. Постоянное переваливание с бока на бок наводило уныние.
В ожидании, когда закипит вода, Ажарату застелила койку Хардена и поискала крестик. В спальном мешке его не оказалось и на диване под койкой тоже. Ажарату встала коленями на диван и, ухватившись за край койки, положила щеку на подушку, стараясь не расплакаться.
Крестик блестел на полу каюты. Ажарату залезла под стол, но, поднимая крестик, обнаружила, что цепочка застряла в щели между половицами.
* * *
Настало время спустить спинакер.
Ветер быстро крепчал. Харден позвал Ажарату, но она не ответила. Вероятно, не услышала. Сильный порыв ветра ударил в парус, и «Лебедь» неуклюже рванулся вперед. Харден решил не ждать ее.
Он включил автоматическое рулевое устройство, потравил ванты спинакера и направился на нос яхты, обвязав вокруг пояса страховочный ремень, прикрепив его к лееру.
Вдруг ветер наполнил парус, и Харден снова закричал, призывая Ажарату на помощь, но ветер уносил его слова прочь.
Харден опасался спускать надувшийся парус. Он окажется под яхтой, если упадет вперед. Лучше привести к ветру. Быстрее! Харден бросился в кокпит, вытравил ванты спинакера и начал выбирать шкот с подветренной стороны. Слишком поздно. Могучий порыв ветра сорвал с волны шапку пены и ударил в паруса.
Парус оторвался с громоподобным треском.
Харден смотрел на нейлоновый парус, хлопающий, как простыня на бельевой веревке.
— Сукин сын!
Он кинулся вперед, ухватился за спинакер-гик — передний парус — и закрепил его. Затем осторожно спустил оторванный парус, стараясь, чтобы надутая воздухом ткань не упала в воду, и снова направил яхту курсом сто восемьдесят. Включив автоматическое управление, он в ярости направился вниз, чтобы выяснить, куда, черт возьми, запропастилась Ажарату.
В камбузе оглушительно свистел чайник, пар из носика оседал каплями воды на тиковых дверцах буфета. Ажарату стояла на коленях на полу каюты. Ему показалось, что она молится. Но потом он увидел, что половицы сняты и сложены в кучу. Ажарату смотрела в дыру под обеденным столом. Наконец она повернула к нему голову. Ее глаза были недоверчиво раскрыты.
— Что ты делаешь? — спросил Харден. Он выключил газ, и чайник замолчал.
— Я искала свой крестик, — ответила она придушенным голосом. — Цепочка застряла в щели.
Харден подошел к дыре и заглянул в нее. Ажарату отломала от деревянного ящика крышку. Харден решил, что на ее месте поступил бы так же, если бы увидел надпись «Армия США». Внутри лежал смертоносный цилиндр ракеты. В назначении этого предмета ошибиться было невозможно.
— Ты сошел с ума? — выдохнула она, по-прежнему склонившись над дырой.
Харден смотрел на Ажарату, уперев руки в бока. Что это — расплата за то, что он предал Кэролайн?
— Это безумие!
— Нет, — ответил Харден. — Это не безумие.
— Тогда что? — спросила она громко, поднимаясь и оглядывая его лицо беспокойными глазами. — Самоубийство?
— Это моя жизнь, — сказал Харден, — а не твоя. И это не самоубийство. А теперь — живо на палубу!
Ажарату крепко уперлась в пол ногами и встретила его взгляд.
— Ты можешь с чистой совестью сказать, что тебя не волнует судьба людей на том корабле?
— У них будет время спастись.
— Ты уверен? — спросила она ядовито. — Или просто так думаешь?
— Ажарату, мне незачем убеждать тебя. Возьми штурвал. Мы плывем вблизи судоходной линии.
Он опустился на пол кабины и начал ставить половицы на место.
Ажарату стояла над ним не двигаясь.
— Если хотя бы один человек не успеет спастись, ты станешь убийцей.
— Спасутся.
— Питер, ты не понимаешь, что ты делаешь.
Он холодно взглянул на нее:
— Штурвал!
Ажарату медленно поднялась по трапу. Харден закрыл ящик, затем поднялся на бак, чтобы распутать шкоты снятого паруса. То, что случилось со спинакером, не имело значения. У него был еще один, а, кроме того, в одиночном плавании он не сможет справиться с таким большим парусом. Нос «Лебедя» зарылся в воду, и Харден потерял равновесие. Ему пришлось бросить трос и крепко вцепиться в леер.
— Надень страховочный пояс! — прокричала Ажарату из кокпита.
Харден побежал к кокпиту, где оставил пояс.
«Даже в спокойном море, — вдалбливал он ей, — всегда надевай страховочный пояс, если работаешь рядом с бортом».
— Извини, — сказал он, застегивая пояс на себе. — Я забыл.
Он взглянул на нее. Ажарату напряженно сидела около штурвала. Его слова прозвучали глупо. Она называла его убийцей, а он извинялся за то, что не надел страховочный пояс. Ажарату встретила его взгляд горящими глазами.
— Чего ты хочешь?
— Ничего. Забавно: ты ненавидишь меня, но хочешь, чтобы я соблюдал осторожность.
— Ты думаешь, что я смогу одна плыть на этой чертовой яхте? — спросила Ажарату и вдруг разрыдалась. — Питер, ненависть здесь ни при чем. Послушай меня, пожалуйста.
Харден сел около нее. Эта истерика удивила его. В госпитале она всегда была спокойной, да, можно сказать, неприступной, а на борту яхты — неизменно жизнерадостной. Но сейчас расплакалась, как ребенок. Ее тело содрогалось от рыданий, и Харден обнял ее.
Ажарату прижала лицо к его груди.
— Мы столько всего вместе пережили... Я не верю, что ты способен на такое.
Харден сжал руками ее плечи, отстранил от себя и заставил взглянуть ему в глаза.
— А теперь ты послушай меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61