Харден гнал яхту вперед. Исчерпав возможности судна до конца, он был на грани катастрофы. Самый тяжелый стаксель — парус, слишком жесткий для использования в обычных условиях — подвергался непомерным нагрузкам. Во время ураганов Харден шел под стакселем, хотя инстинкт давно требовал спустить парус. Когда «Лебедь» слишком сильно накренялся и начинал терять ветер, он зарифлял грот и давал большому стакселю нести яхту дальше, рискуя тем, что парус может оторваться.
* * *
Они провели в море уже пять недель, и Ажарату научилась управлять яхтой в любых условиях. Когда крайняя усталость загоняла Хардена на койку, он заменял генуэзский парус двумя небольшими стакселями. С ними Ажарату могла справиться без его помощи.
Однажды утром, хорошо отоспавшись, он поднялся на палубу. Дул ураганный ветер. По морю катились волны, окатывая палубу брызгами. Ажарату, с осунувшимся от усталости лицом, подозрительно глядела на маленький генуэзский парус, который Харден тащил вверх по трапу.
— Ветер крепчает, — сказала она.
— Иди поспи.
— Питер, дует слишком сильно.
— Ничего, справимся.
Харден прицепил страховочный линь — сейчас они постоянно пользовались ими — к лееру, протащил парус по крыше рубки и прикрепил его к штагу. Ажарату направила яхту в бейдевинд, чтобы ослабить давление ветра на стаксель. Харден спустил его и поднял генуэзский парус. «Лебедь» резко накренился, когда Ажарату вернулась на курс. Харден оттащил оба паруса в кокпит, а оттуда — вниз по трапу, потому что из-за накатывающих на нос волн открыть форлюк было невозможно.
Харден как раз вернулся в кокпит и закрыл главный люк, когда в генуэзский парус ударил сильный порыв ветра. Яхта легла на бок прежде, чем Харден успел прицепить страховочный линь.
Харден выпал из кокпита и перевалился через комингс — ограждение люка. Размахивая руками, он ухватился за грота-штаги, но тут же оказался по пояс в холодной воде. Он услышал резко оборвавшийся испуганный крик Ажарату и увидел ее голову в кипящей пене рядом с яхтой. Потом ее накрыла волна, и она пропала.
Харден кинулся к штурвалу, схватился за него и, развернувшись, стал искать шкоты, оказавшиеся под водой. Мачта лежала на поверхности моря; паруса были наполнены водой, но в любую секунду вес киля мог начать поднимать яхту. Когда это произойдет, придется освободить шкоты, чтобы ветер снова не перевернул яхту.
Шли секунды. Мачта начала подниматься. Харден нашел стаксель-шкот и рывком отцепил его от кипы. Паруса шумно поднялись из воды, и «Лебедь» рывком выпрямился, неистово раскачиваясь. Харден потянул за страховочный линь Ажарату.
Она появилась на поверхности, задыхаясь и отплевываясь. Харден втащил ее в кокпит. Ажарату схватилась за штурвал. Харден пристегнул страховочный линь и поспешил к мачте. Тяжелый генуэзский парус хлопал под жестокими порывами ветра. Харден поспешно спустил его, вытащил парус из воды и затащил в кокпит.
Ажарату, все еще задыхаясь и кашляя, смотрела на Хардена затуманившимися глазами.
— Прости, — произнес он, — выливая воду из складок паруса. — Ты была права.
Ажарату направила яхту по ветру, наполнив им грот, а затем вернула ее на прежний курс.
* * *
— Дни бежали один за другим. Харден регулярно измерял высоту солнца в зените, вычисляя свое положение, и линия, прочерченная на карте карандашом, тянулась все дальше и дальше к югу. Он продолжал держать курс на точку к западу от Кейптауна, но приходилось учитывать направление ветра и надеяться на то, что западные ветры погонят яхту на восток.
Иногда ветер стихал, и «Лебедь» попадал в воздушный мешок, горячий и неподвижный, как в тропиках. И пока паруса хлопали, лишившись ветра, и самый легкий из них опадал как мокрая тряпка, яхта уныло качалась на нескончаемых невидимых валах, которые двигались под поверхностью воды. Валы поднимались, опускались, поглощали друг друга, спеша из далеких антарктических штормовых морей к широким заливам и редким бухтам юго-западной Африки.
Однажды они увидели на горизонте дымок корабля. Харден немедленно убрал паруса и рефлектор радара, словно беглый преступник, опасающийся, что его местонахождение может быть раскрыто. Это был единственный увиденный ими корабль, потому что в поисках попутного ветра они удалились далеко на запад от судоходных линий. Но к облегчению примешивалось одиночество: казалось, что Ажарату этого не замечает, но Харден в конце концов сдался. Используя свои фальшивые позывные, он направил вызов Майлсу через международную радиорелейную станцию в Кейптауне. Израильтянин откликнулся на рассвете.
Харден спросил Майлса о том, где находится «Левиафан». Оказалось, в сотне миль к западу от его обычного маршрута, что было очень кстати; но на самом деле он просто хотел услышать голос Майлса как доказательство того, что они с Ажарату все еще существуют на свете и что из-за ошибок в навигации их не занесло в море мрака на краю земли.
Глава 15
Главный инженер проснулся в темноте, хватаясь за края матраса и не понимая, что изменилось в его мире. По его спине побежали мурашки, и он потянулся к выключателю.
— Боже! — выдохнул он вслух.
«Левиафан» качался.
Корабль наклонился на один бок, затем на другой — движение едва ощутимое, но ошеломляющее одним своим фактом. Главный инженер провел на борту танкера двенадцать дней, и корабль впервые перестал быть равниной, плоской и прямой, как горизонт.
Спутники погоды, как всегда, оказались правы. Шторм, зародившийся около мыса Горн, стремительно мчался через Южную Атлантику. Он был достаточно силен, чтобы поднять в океане такие волны вдали от своего центра.
Когда колокол подал сигнал к завтраку, «Левиафан» качался уже ощутимее, и длинные коридоры в жилой надстройке поднимались и опускались, как качели. На пути в обеденный салон главному инженеру пришлось подниматься по склону, который постепенно становился ровным, а затем превращался в спуск.
К тому времени, когда он заканчивал завтрак, его обоняние чрезвычайно обострилось; его мутило от крупинок сала в колбасе, а кофе отдавало кислятиной. Главный инженер слишком поздно распознал знакомые признаки морской болезни.
Он поспешил в крыло мостика, на свежий воздух. Там было холоднее, чем вчера. Очень-очень далеко на западе маячили, как скалы, большие неподвижные тучи с верхушками в форме наковальни. Воздух был ясным и очень холодным, вода — темно-синей, почти черной, и солнечные лучи падали косо, как зимой, не неся с собой тепла. Ровная поверхность моря дрожала, как желатин, — подводные валы один за другим мчались с юго-запада и все сильнее раскачивали высокий и пустой танкер.
Главный инженер лежал в постели, зная, что нужно подняться и выслушать доклады подчиненных. Воздух в помещении был сперт от запаха масла. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и поднялся, чтобы идти на вахту. Внезапно его желудок сотрясло спазмами, и он бросился в ванную.
Качка все усиливалась, и на следующий вечер, когда главный инженер почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы пойти на обед, стюарды поливали скатерти водой, чтобы по ним не скользили тарелки.
Капитан Огилви осведомился о его здоровье. В голосе капитана звучало неподдельное сочувствие. Но главный инженер приписал это всеобщему облегчению от того, что сумасшедший доктор со своей яхтой остался за кормой и через четыре дня им предстояло миновать Кейптаун. Длинный переход в семнадцать дней завершится; еще через две недели они будут в Персидском заливе.
После обеда разговор зашел о погоде. Инженеры и младшие техники ушли, но главный инженер остался с Огилви и палубными офицерами, которые разговаривали о надвигающемся шторме. Он любил наблюдать, как люди используют информацию, которую им сообщают его электронные приборы.
Огилви послал кадета на мостик за последними картами погоды, и, когда карты принесли, офицеры расстелили их на кофейном столике в гостиной и собрались вокруг. Капитан обратил их внимание на изобары, которые показывали, что циклон продолжает углубляться, быстро перемещаясь на восток от места, где в последний раз зафиксировали его местонахождение, — в 1400 милях точно к западу от Кейптауна.
Огилви проследил путь циклона на каждой из карт своим толстым, сморщенным пальцем и сказал:
— Южноатлантический антициклон ничуть не уменьшил его скорости. Но теперь он по каким-то причинам остановился.
— Мощный антициклон у мыса Доброй Надежды, — заметил первый офицер. — Тысяча тридцать миллибар.
— Думаю, что циклон останется на месте, пока мы не минуем его, или, возможно, отойдет к северу, — добавил второй офицер.
Первый офицер взял спутниковую фотографию и стал рассматривать огромное атмосферное завихрение.
— Что, плохо? — спросил главный инженер.
— Плохо? — Огилви показал на карту волн. — Сообщают, что в эпицентре волны достигают десятиметровой высоты — тридцать футов — вдобавок к подводным валам. Если бы мы находились на другом корабле, я бы, конечно, согласился, что нужно уважать могущество океана. — Он кинул карту на стол. — Но мы плывем на «Левиафане». Шторм не причинит нам никаких хлопот, кроме лишних затрат на горючее. Второй, вам, наверно, придется подсчитать их.
— Да, сэр.
Музыкально позвякивая, пустые кофейные чашки скользили по полированному столу к его краю. Огилви улыбнулся, когда второй офицер протянул руку, чтобы остановить их.
— Качка, — сказал он. — Умник, вы наблюдаете редкое событие в жизни «Левиафана». Можете им наслаждаться.
Нос поднялся на градус-другой, затем опустился на столь же незначительную величину. У главного инженера возникло странное ощущение, что остальные офицеры рады напоминанию о том, что они находятся на борту судна, на которое, хотя и очень слабо, влияют движения водных масс. Он в очередной раз подумал, насколько же молоды все подчиненные Огилви.
Первый офицер позвонил на мостик и поговорил с третьим офицером, стоявшим на вахте.
— Подводные валы движутся на запад, — сообщил он, — но ветер сейчас дует с юга. — Его обычная бесстрастность, казалось, сменилась возбуждением в предвкушении надвигающегося шторма.
— Грядет буря, — объявил Огилви.
Главный инженер принадлежал к поколению между этими юными офицерами и Огилви — поколению, которое связывало старые и новые времена. Служа на многих кораблях, он повидал достаточно капитанов, чтобы понимать, как жизнь сделала старого ублюдка и тирана таким, каков он есть. Но кто будет командовать «Левиафаном», когда Старик уйдет?
Огилви смотрел с высоты своего роста на карты, разложенные на кофейном столике. Неожиданно он смахнул их в сторону.
— Шторм надвигается, — объявил он.
Никто не спросил; откуда он знает.
В ту ночь качка усилилась, и к рассвету весь корабль дрожал от регулярных колебаний. Главный инженер плохо спал, но не от тошноты. Ему не давало заснуть ожидание очередного подъема носа танкера. Его руки напрягались каждый раз, когда «Левиафан» достигал высшей точки подъема, чтобы, упав с высоты, обрушиться на волны, как чудовищный паровой молот.
Наконец на рассвете, отчаявшись заснуть, он оделся потеплее и с первыми лучами солнца поднялся на мостик.
Он облокотился о поручень, подставив лицо резкому холодному ветру, и стал наблюдать за величественными подъемами и медленными спусками огромного тупого носа корабля. Каждый раз, когда «Левиафан» погружался в водяную яму, к небу взлетали тучи брызг, в которые превращались тонны воды под тяжестью корабля.
Огромные рваные волны могучими рядами покрывали поверхность океана. Когда какая-нибудь волна поднималась выше, чем остальные, сильный ветер в наказание за дерзость срывал с нее шапку пены.
Главный инженер подошел к краю мостика и бросил взгляд вдоль борта. С подветренной стороны вода была спокойней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
* * *
Они провели в море уже пять недель, и Ажарату научилась управлять яхтой в любых условиях. Когда крайняя усталость загоняла Хардена на койку, он заменял генуэзский парус двумя небольшими стакселями. С ними Ажарату могла справиться без его помощи.
Однажды утром, хорошо отоспавшись, он поднялся на палубу. Дул ураганный ветер. По морю катились волны, окатывая палубу брызгами. Ажарату, с осунувшимся от усталости лицом, подозрительно глядела на маленький генуэзский парус, который Харден тащил вверх по трапу.
— Ветер крепчает, — сказала она.
— Иди поспи.
— Питер, дует слишком сильно.
— Ничего, справимся.
Харден прицепил страховочный линь — сейчас они постоянно пользовались ими — к лееру, протащил парус по крыше рубки и прикрепил его к штагу. Ажарату направила яхту в бейдевинд, чтобы ослабить давление ветра на стаксель. Харден спустил его и поднял генуэзский парус. «Лебедь» резко накренился, когда Ажарату вернулась на курс. Харден оттащил оба паруса в кокпит, а оттуда — вниз по трапу, потому что из-за накатывающих на нос волн открыть форлюк было невозможно.
Харден как раз вернулся в кокпит и закрыл главный люк, когда в генуэзский парус ударил сильный порыв ветра. Яхта легла на бок прежде, чем Харден успел прицепить страховочный линь.
Харден выпал из кокпита и перевалился через комингс — ограждение люка. Размахивая руками, он ухватился за грота-штаги, но тут же оказался по пояс в холодной воде. Он услышал резко оборвавшийся испуганный крик Ажарату и увидел ее голову в кипящей пене рядом с яхтой. Потом ее накрыла волна, и она пропала.
Харден кинулся к штурвалу, схватился за него и, развернувшись, стал искать шкоты, оказавшиеся под водой. Мачта лежала на поверхности моря; паруса были наполнены водой, но в любую секунду вес киля мог начать поднимать яхту. Когда это произойдет, придется освободить шкоты, чтобы ветер снова не перевернул яхту.
Шли секунды. Мачта начала подниматься. Харден нашел стаксель-шкот и рывком отцепил его от кипы. Паруса шумно поднялись из воды, и «Лебедь» рывком выпрямился, неистово раскачиваясь. Харден потянул за страховочный линь Ажарату.
Она появилась на поверхности, задыхаясь и отплевываясь. Харден втащил ее в кокпит. Ажарату схватилась за штурвал. Харден пристегнул страховочный линь и поспешил к мачте. Тяжелый генуэзский парус хлопал под жестокими порывами ветра. Харден поспешно спустил его, вытащил парус из воды и затащил в кокпит.
Ажарату, все еще задыхаясь и кашляя, смотрела на Хардена затуманившимися глазами.
— Прости, — произнес он, — выливая воду из складок паруса. — Ты была права.
Ажарату направила яхту по ветру, наполнив им грот, а затем вернула ее на прежний курс.
* * *
— Дни бежали один за другим. Харден регулярно измерял высоту солнца в зените, вычисляя свое положение, и линия, прочерченная на карте карандашом, тянулась все дальше и дальше к югу. Он продолжал держать курс на точку к западу от Кейптауна, но приходилось учитывать направление ветра и надеяться на то, что западные ветры погонят яхту на восток.
Иногда ветер стихал, и «Лебедь» попадал в воздушный мешок, горячий и неподвижный, как в тропиках. И пока паруса хлопали, лишившись ветра, и самый легкий из них опадал как мокрая тряпка, яхта уныло качалась на нескончаемых невидимых валах, которые двигались под поверхностью воды. Валы поднимались, опускались, поглощали друг друга, спеша из далеких антарктических штормовых морей к широким заливам и редким бухтам юго-западной Африки.
Однажды они увидели на горизонте дымок корабля. Харден немедленно убрал паруса и рефлектор радара, словно беглый преступник, опасающийся, что его местонахождение может быть раскрыто. Это был единственный увиденный ими корабль, потому что в поисках попутного ветра они удалились далеко на запад от судоходных линий. Но к облегчению примешивалось одиночество: казалось, что Ажарату этого не замечает, но Харден в конце концов сдался. Используя свои фальшивые позывные, он направил вызов Майлсу через международную радиорелейную станцию в Кейптауне. Израильтянин откликнулся на рассвете.
Харден спросил Майлса о том, где находится «Левиафан». Оказалось, в сотне миль к западу от его обычного маршрута, что было очень кстати; но на самом деле он просто хотел услышать голос Майлса как доказательство того, что они с Ажарату все еще существуют на свете и что из-за ошибок в навигации их не занесло в море мрака на краю земли.
Глава 15
Главный инженер проснулся в темноте, хватаясь за края матраса и не понимая, что изменилось в его мире. По его спине побежали мурашки, и он потянулся к выключателю.
— Боже! — выдохнул он вслух.
«Левиафан» качался.
Корабль наклонился на один бок, затем на другой — движение едва ощутимое, но ошеломляющее одним своим фактом. Главный инженер провел на борту танкера двенадцать дней, и корабль впервые перестал быть равниной, плоской и прямой, как горизонт.
Спутники погоды, как всегда, оказались правы. Шторм, зародившийся около мыса Горн, стремительно мчался через Южную Атлантику. Он был достаточно силен, чтобы поднять в океане такие волны вдали от своего центра.
Когда колокол подал сигнал к завтраку, «Левиафан» качался уже ощутимее, и длинные коридоры в жилой надстройке поднимались и опускались, как качели. На пути в обеденный салон главному инженеру пришлось подниматься по склону, который постепенно становился ровным, а затем превращался в спуск.
К тому времени, когда он заканчивал завтрак, его обоняние чрезвычайно обострилось; его мутило от крупинок сала в колбасе, а кофе отдавало кислятиной. Главный инженер слишком поздно распознал знакомые признаки морской болезни.
Он поспешил в крыло мостика, на свежий воздух. Там было холоднее, чем вчера. Очень-очень далеко на западе маячили, как скалы, большие неподвижные тучи с верхушками в форме наковальни. Воздух был ясным и очень холодным, вода — темно-синей, почти черной, и солнечные лучи падали косо, как зимой, не неся с собой тепла. Ровная поверхность моря дрожала, как желатин, — подводные валы один за другим мчались с юго-запада и все сильнее раскачивали высокий и пустой танкер.
Главный инженер лежал в постели, зная, что нужно подняться и выслушать доклады подчиненных. Воздух в помещении был сперт от запаха масла. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и поднялся, чтобы идти на вахту. Внезапно его желудок сотрясло спазмами, и он бросился в ванную.
Качка все усиливалась, и на следующий вечер, когда главный инженер почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы пойти на обед, стюарды поливали скатерти водой, чтобы по ним не скользили тарелки.
Капитан Огилви осведомился о его здоровье. В голосе капитана звучало неподдельное сочувствие. Но главный инженер приписал это всеобщему облегчению от того, что сумасшедший доктор со своей яхтой остался за кормой и через четыре дня им предстояло миновать Кейптаун. Длинный переход в семнадцать дней завершится; еще через две недели они будут в Персидском заливе.
После обеда разговор зашел о погоде. Инженеры и младшие техники ушли, но главный инженер остался с Огилви и палубными офицерами, которые разговаривали о надвигающемся шторме. Он любил наблюдать, как люди используют информацию, которую им сообщают его электронные приборы.
Огилви послал кадета на мостик за последними картами погоды, и, когда карты принесли, офицеры расстелили их на кофейном столике в гостиной и собрались вокруг. Капитан обратил их внимание на изобары, которые показывали, что циклон продолжает углубляться, быстро перемещаясь на восток от места, где в последний раз зафиксировали его местонахождение, — в 1400 милях точно к западу от Кейптауна.
Огилви проследил путь циклона на каждой из карт своим толстым, сморщенным пальцем и сказал:
— Южноатлантический антициклон ничуть не уменьшил его скорости. Но теперь он по каким-то причинам остановился.
— Мощный антициклон у мыса Доброй Надежды, — заметил первый офицер. — Тысяча тридцать миллибар.
— Думаю, что циклон останется на месте, пока мы не минуем его, или, возможно, отойдет к северу, — добавил второй офицер.
Первый офицер взял спутниковую фотографию и стал рассматривать огромное атмосферное завихрение.
— Что, плохо? — спросил главный инженер.
— Плохо? — Огилви показал на карту волн. — Сообщают, что в эпицентре волны достигают десятиметровой высоты — тридцать футов — вдобавок к подводным валам. Если бы мы находились на другом корабле, я бы, конечно, согласился, что нужно уважать могущество океана. — Он кинул карту на стол. — Но мы плывем на «Левиафане». Шторм не причинит нам никаких хлопот, кроме лишних затрат на горючее. Второй, вам, наверно, придется подсчитать их.
— Да, сэр.
Музыкально позвякивая, пустые кофейные чашки скользили по полированному столу к его краю. Огилви улыбнулся, когда второй офицер протянул руку, чтобы остановить их.
— Качка, — сказал он. — Умник, вы наблюдаете редкое событие в жизни «Левиафана». Можете им наслаждаться.
Нос поднялся на градус-другой, затем опустился на столь же незначительную величину. У главного инженера возникло странное ощущение, что остальные офицеры рады напоминанию о том, что они находятся на борту судна, на которое, хотя и очень слабо, влияют движения водных масс. Он в очередной раз подумал, насколько же молоды все подчиненные Огилви.
Первый офицер позвонил на мостик и поговорил с третьим офицером, стоявшим на вахте.
— Подводные валы движутся на запад, — сообщил он, — но ветер сейчас дует с юга. — Его обычная бесстрастность, казалось, сменилась возбуждением в предвкушении надвигающегося шторма.
— Грядет буря, — объявил Огилви.
Главный инженер принадлежал к поколению между этими юными офицерами и Огилви — поколению, которое связывало старые и новые времена. Служа на многих кораблях, он повидал достаточно капитанов, чтобы понимать, как жизнь сделала старого ублюдка и тирана таким, каков он есть. Но кто будет командовать «Левиафаном», когда Старик уйдет?
Огилви смотрел с высоты своего роста на карты, разложенные на кофейном столике. Неожиданно он смахнул их в сторону.
— Шторм надвигается, — объявил он.
Никто не спросил; откуда он знает.
В ту ночь качка усилилась, и к рассвету весь корабль дрожал от регулярных колебаний. Главный инженер плохо спал, но не от тошноты. Ему не давало заснуть ожидание очередного подъема носа танкера. Его руки напрягались каждый раз, когда «Левиафан» достигал высшей точки подъема, чтобы, упав с высоты, обрушиться на волны, как чудовищный паровой молот.
Наконец на рассвете, отчаявшись заснуть, он оделся потеплее и с первыми лучами солнца поднялся на мостик.
Он облокотился о поручень, подставив лицо резкому холодному ветру, и стал наблюдать за величественными подъемами и медленными спусками огромного тупого носа корабля. Каждый раз, когда «Левиафан» погружался в водяную яму, к небу взлетали тучи брызг, в которые превращались тонны воды под тяжестью корабля.
Огромные рваные волны могучими рядами покрывали поверхность океана. Когда какая-нибудь волна поднималась выше, чем остальные, сильный ветер в наказание за дерзость срывал с нее шапку пены.
Главный инженер подошел к краю мостика и бросил взгляд вдоль борта. С подветренной стороны вода была спокойней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61