Этот корабль погубил все, что я любил.
— Полюби что-нибудь еще, — ответила она. — Забудь мертвых, люби живых.
— Сначала я должен покончить с прошлым.
— Оставь прошлое в покое. Оно уже ушло.
— Еще нет.
— Ни один человек не может сказать, что ушло, а что нет.
— Черта с два не могу!
— Месть — это право Господа, а не твое.
— Я ждал, когда Он отомстит. Ты еще скажи, что «Левиафан» выполнял волю Бога, потопив мою яхту.
— Может быть это действительно была воля Бога.
— Лучше считай это деянием человека.
Лицо Ажарату окаменело, она перестала плакать.
Харден нервно встал. Яхта внезапно стала очень маленькой. Он шагнул вперед, но потом повернулся и снова схватил ее за плечи.
— Я скажу тебе еще кое-что, и понимай это как хочешь. Я думал, что схожу с ума. Меня терзали кошмары. Я погибал. До этого момента я знал наверняка, что должен потопить это чудовище.
— И у тебя не было сомнений?
Харден притянул ее к себе.
— Я боялся заниматься с тобой любовью. Я думал что ты расслабишь мою волю.
— И что?
— Наоборот, ты сделала меня гораздо сильнее.
— Каким образом?
— Ты напомнила мне, каким я был счастливым.
Ажарату вглядывалась в его лицо.
— А если бы я оказалась на «Левиафане», то ты все равно...
— Никакой разницы не было бы.
— Почему?
— Ты бы спаслась вместе с остальными.
— Почему ты в этом уверен? — спросила Ажарату, глядя ему в глаза.
— Ты не представляешь себе, насколько «Левиафан» велик. Он не потонет, как камень, и мгновенно не испарится. Он будет умирать долго.
— Питер, ты по-прежнему не в своем уме. Если он такой большой, то как ты его утопишь?
— Я знаю его изъян.
— Тебя убьют.
— Это не входит в мои планы, — сказал Харден, чуть улыбнувшись.
Ажарату высвободилась из его объятий.
— А что, если я попробую остановить тебя? — спросила она. — Что ты сделаешь, чтобы защитить свое право мести?
Харден посмотрел на нее и промолчал.
— Ты убьешь меня? — настаивала Ажарату.
Он холодно улыбнулся.
— Я уже об этом думал. В порту Монровии я высажу тебя в шлюпку и быстро уплыву.
— А если я сообщу властям о твоих намерениях?
— Тебя уже кто-то опередил. За мной охотятся на боевом вертолете.
— Откуда ты это знаешь?
— Знаю.
— Тогда в любом случае все кончено. Ты не сможешь выполнить задуманное.
— Может быть.
— Что ты собираешься делать?
Харден слегка улыбнулся.
— Итак, ты хочешь выдать меня?
Ажарату яростно покачала головой.
— Я ничего не говорила.
— Я не могу рисковать.
— Что, если я дам тебе слово?
— Я буду подозревать, что ты успокаиваешь буйно помешанного.
Ажарату протиснулась мимо него и исчезла внизу. Харден поднял генуэзский парус, чтобы «Лебедь» снова набрал скорость. Пассат, который редко встречается так далеко на юге, постепенно крепчал, и время от времени спидометр показывал невероятную скорость — десять узлов. Яхта летела вперед, рассекая волны.
Наконец Ажарату вернулась в кокпит и целый час молчала. Ее лицо было замкнуто и лишено выражения. Харден следил за колебаниями стрелок спидометра. Ему показалось, что прибор поврежден. Нужно будет проверить скорость яхты по расстоянию, пройденному от полудня до полудня.
— Смотри, — внезапно сказал он, показывая на нос.
Ажарату не сразу последовала его призыву, но, когда она увидела радугу, танцующую в брызгах воды перед носом яхты, с ее губ сорвался возглас невольного восхищения.
— Какое чудо!
Цвета радуги были такими же четкими и чистыми, как свет в хрустальной призме. Радуга мерцала, как огонь бакена, появляясь, исчезая, снова появляясь, разбрасывая вспышки желтого, зеленого и синего цветов.
— Смотри! — выдохнула Ажарату.
Радуга окрасилась в красный цвет — такой же густой и яркий, как красная кардинальская шапка.
— Она похожа на кровь.
Харден мрачно глядел на радугу. Да, кровь. Как будто волны кровоточили, когда «Лебедь» рассекал их.
— У тебя есть план? — спросила она внезапно.
— А тебя это волнует?
— Я не хочу, чтобы ты погиб.
— Я тоже не хочу.
— Я не допущу этого, — сказала она энергично. — Я остановлю тебя.
— Не сможешь. Я же говорил тебе, что они уже знают.
— Нет, смогу.
Харден поглядел на Ажарату. Ее рот был упрямо сжат.
— Каким образом?
— Я заставлю своего отца использовать свое влияние в Либерии, Береге Слоновой Кости, Сенегале и Гане. Тебя поймают и арестуют.
— А тебе не приходило в голову, — спросил Харден, — что я могу сковать тебе ноги и выбросить за борт?
— Как рабыню?
— Перестань говорить глупости.
— Я чувствую себя твоей рабыней, — произнесла она тихо. — Но я знаю, что ты ничего мне не сделаешь.
Харден холодно посмотрел на нее. Если она так думает, он не сможет защититься.
— Ты думаешь, что мы возлюбленные, потому что занимались любовью при свете звезд?
Ажарату ударила его первым предметом, попавшимся под руку. Им оказался бинокль. Харден отшатнулся, закрыв лицо руками. Он был слишком потрясен, чтобы отвечать на удар. С диким выражением в глазах Ажарату подняла тяжелый бинокль, чтобы ударить его снова. Харден поднял руки, чтобы отразить удар. По его щеке текла кровь. Увидев ее, Ажарату заколебалась, потом опустила руку, и ее губы задрожали.
— О Боже, что я с тобой сделала!
Харден машинально взялся за штурвал, чтобы поправить курс яхты. Потрясенный свирепостью Ажарату, он глядел на кровь, которая попала с его ладони на штурвал.
— Господи! — вымолвил он.
— Я ранила тебя.
— Все в порядке.
Она опустила бинокль.
— Извини. Я никогда в своей жизни не делала ничего подобного, никогда не чувствовала такой злобы.
— Я не хотел этого говорить, — сказал Харден, осторожно прикасаясь к щеке. — Мне жаль, что так вышло.
Отстранив его пальцы, она осмотрела порез.
— Я хочу плыть с тобой, — спокойно сказала она.
Харден посмотрел на нее. Гнев ее прошел, она снова выглядела очень юной и уязвимой. Он переспросил:
— Что?
— Я плыву с тобой.
— Ни в коем случае.
— Я буду тебя сменять. Я сохраню в тебе силы. Ведь ты поэтому позволял мне до сих пор плыть с тобой?
— Забудь об этом.
— Ты должен взять меня.
— Нет, не должен.
— Да, должен. Я знаю, что ты не убьешь меня. Но ты знаешь, что я заставлю отца поймать тебя. Так что тебе придется меня взять.
Харден смотрел на воду. Ажарату спустилась вниз и вернулась с маленькой аптечкой. Пока она прочищала и заклеивала рану у него под глазом, он сказал:
— Ажарату, пожалуйста, высадись в Монровии без скандала.
— Все, что угодно, только не это.
— Поезжай домой и лечи людей. Поступи в университет. Делай все, что планировала.
— Меня все это не волнует.
— Тогда найди что-нибудь, что тебя волнует.
— Я уже нашла.
Их взгляды встретились, и у Хардена появилось ужасное чувство, что она смущена меньше, чем он.
— У тебя нет никаких сомнений? — спросил он.
— Ни единого.
— Ты действительно донесешь на меня, если я высажу тебя в Монровии?
— Да.
Харден расстроенно покачал головой.
— О Боже... Слушай, подумай об этом хорошенько. Нам придется очень тяжело. Через неделю ты возненавидишь меня, а еще через неделю — себя, яхту и океан. Но будет уже поздно. Завтра мы проплывем мимо Монровии. К тому времени ты должна решить.
— Я уже решила, — ответила Ажарату. — Куда мы плывем?
— Навстречу зиме.
Глава 14
На пятое утро после выхода из Саутгемптона «Левиафан» подошел к Канарским островам.
Капитан Огилви вызвал второго офицера к себе в кабинет и без всяких объяснений приказал вычислить новый курс танкера.
Второй офицер удивленно поднял брови и посмотрел на адмиралтейскую карту на стене позади письменного стола капитана. Рядом с ней были развешены фотографии жены Огилви, которую капитан больше любил по ее письмам, чем во плоти, и его дочерей, которых он знал главным образом по поздравительным открыткам и извещениям о свадьбах и рождении внуков.
Огилви сидел за столом лицом к двери. Карта висела около большого окна, из которого открывался широкий вид на зеленую палубу и искрящееся море перед носом танкера. Кабинет был обставлен в современном стиле: дорогие кожаные кресла, темно-синий ковер, золотистые драпировки. Если бы не постоянная вибрация, из-за которой золотая ручка капитана сползала к краю полированной столешницы, могло показаться, что седовласый руководитель и его молодой подчиненный обсуждают деловые проблемы в городском небоскребе.
Второй офицер отвечал за навигацию. Принимая в расчет состояние моря и сообщения о погоде, он должен был вычислить самый экономичный путь для «Левиафана». Стоимость плавания между Европой и Аравией составляла более миллиона фунтов стерлингов, и каждая сэкономленная миля и час пути означали огромную выгоду. И наоборот, каждая потерянная миля и час вызывали резкие упреки со стороны компании и напоминание, что расходы на сотню лишних миль равняются годовому жалованью второго офицера.
Должен ли он оспорить приказ капитана или когда-нибудь в будущем понести ответственность за то, что не напомнил ему о лишних расходах? Никогда не знаешь, как вести себя с капитаном Огилви. Иногда Старик начинает скучать от долгого плавания и намеренно выставляет тебя на посмешище.
Огилви поторопил его голосом, звенящим от раздражения:
— Второй, вы хотите что-то сказать?
— Сэр, нам придется пройти семьсот лишних миль.
— Двадцать тысяч фунтов, — согласился Огилви.
Второй офицер с сомнением кивнул, набрался храбрости и выпалил:
— Может быть, и все тридцать тысяч, сэр.
— Благодарю вас, второй, — сказал Огилви, отпуская его.
Второй офицер почти непроизвольно пожал плечами. Он высказал возражение без всяких последствий для себя. Но когда он выходил в дверь, Огилви окликнул его:
— Возможно, вам удастся найти способ уменьшить расходы!
Черт побери! Второй офицер поспешил в штурманскую рубку. В конце концов старик загнал его в ловушку. Он, вероятно, уже рассчитал новый курс и знал до пенни, сколько это будет стоить. Если он не сумеет повторить вычисления капитана, Огилви его затравит. Он боялся идти обедать, не решив задачу.
Офицер работал до полудня, ненадолго прервавшись, чтобы проглотить тарелку кэрри, которую принес в штурманскую рубку стюард-пакистанец. Затем он сменил на вахте третьего офицера, определил секстантом положение «Левиафана», проверил устройство спутниковой навигации и провел четыре часа вахты в размышлениях о том, как уменьшить стоимость плавания, огибая острова Зеленого Мыса с подветренной стороны.
Он ввел несколько возможных вариантов в корабельный компьютер, который имел доступ к сведениям о машинах, балласте и грузе «Левиафана», а также ветре, течениях, погоде и высоте волн океана, которые могли бы повлиять на условия плавания. На картах погоды отчетливо просматривался глубокий циклон, формирующийся в проливе Дрейка, в бурных штормовых водах между Антарктидой и мысом Горн на южной оконечности Америки. Этот циклон затронет их на новом курсе, если его не остановит антициклон в Южной Атлантике.
К концу своей вахты офицер разработал план и, обдумывая его, отправился обедать. Он искупался в корабельном бассейне и задремал перед ночной вахтой.
* * *
Когда «Левиафан» находился в открытом море, в офицерской кают-компании обедали в две смены. Младшие офицеры, а также третий офицер, чья вахта начиналась в восемь часов, обедали в семь. В это время старшие офицеры собирались в кабинете Огилви на коктейль.
Они переодевались к обеду, потому что сердцем Огилви все еще принадлежал «Пи энд Оу», а одной из традиций этой старой английской судоходной компании был «аравийский костюм» — офицерская одежда для тропического климата. Офицеры надевали открытые белые рубашки с короткими рукавами — несмотря на то, что работал кондиционер и в кабинете было прохладно — и знаками отличия на плечах, черные индийские кушаки и парадные брюки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Полюби что-нибудь еще, — ответила она. — Забудь мертвых, люби живых.
— Сначала я должен покончить с прошлым.
— Оставь прошлое в покое. Оно уже ушло.
— Еще нет.
— Ни один человек не может сказать, что ушло, а что нет.
— Черта с два не могу!
— Месть — это право Господа, а не твое.
— Я ждал, когда Он отомстит. Ты еще скажи, что «Левиафан» выполнял волю Бога, потопив мою яхту.
— Может быть это действительно была воля Бога.
— Лучше считай это деянием человека.
Лицо Ажарату окаменело, она перестала плакать.
Харден нервно встал. Яхта внезапно стала очень маленькой. Он шагнул вперед, но потом повернулся и снова схватил ее за плечи.
— Я скажу тебе еще кое-что, и понимай это как хочешь. Я думал, что схожу с ума. Меня терзали кошмары. Я погибал. До этого момента я знал наверняка, что должен потопить это чудовище.
— И у тебя не было сомнений?
Харден притянул ее к себе.
— Я боялся заниматься с тобой любовью. Я думал что ты расслабишь мою волю.
— И что?
— Наоборот, ты сделала меня гораздо сильнее.
— Каким образом?
— Ты напомнила мне, каким я был счастливым.
Ажарату вглядывалась в его лицо.
— А если бы я оказалась на «Левиафане», то ты все равно...
— Никакой разницы не было бы.
— Почему?
— Ты бы спаслась вместе с остальными.
— Почему ты в этом уверен? — спросила Ажарату, глядя ему в глаза.
— Ты не представляешь себе, насколько «Левиафан» велик. Он не потонет, как камень, и мгновенно не испарится. Он будет умирать долго.
— Питер, ты по-прежнему не в своем уме. Если он такой большой, то как ты его утопишь?
— Я знаю его изъян.
— Тебя убьют.
— Это не входит в мои планы, — сказал Харден, чуть улыбнувшись.
Ажарату высвободилась из его объятий.
— А что, если я попробую остановить тебя? — спросила она. — Что ты сделаешь, чтобы защитить свое право мести?
Харден посмотрел на нее и промолчал.
— Ты убьешь меня? — настаивала Ажарату.
Он холодно улыбнулся.
— Я уже об этом думал. В порту Монровии я высажу тебя в шлюпку и быстро уплыву.
— А если я сообщу властям о твоих намерениях?
— Тебя уже кто-то опередил. За мной охотятся на боевом вертолете.
— Откуда ты это знаешь?
— Знаю.
— Тогда в любом случае все кончено. Ты не сможешь выполнить задуманное.
— Может быть.
— Что ты собираешься делать?
Харден слегка улыбнулся.
— Итак, ты хочешь выдать меня?
Ажарату яростно покачала головой.
— Я ничего не говорила.
— Я не могу рисковать.
— Что, если я дам тебе слово?
— Я буду подозревать, что ты успокаиваешь буйно помешанного.
Ажарату протиснулась мимо него и исчезла внизу. Харден поднял генуэзский парус, чтобы «Лебедь» снова набрал скорость. Пассат, который редко встречается так далеко на юге, постепенно крепчал, и время от времени спидометр показывал невероятную скорость — десять узлов. Яхта летела вперед, рассекая волны.
Наконец Ажарату вернулась в кокпит и целый час молчала. Ее лицо было замкнуто и лишено выражения. Харден следил за колебаниями стрелок спидометра. Ему показалось, что прибор поврежден. Нужно будет проверить скорость яхты по расстоянию, пройденному от полудня до полудня.
— Смотри, — внезапно сказал он, показывая на нос.
Ажарату не сразу последовала его призыву, но, когда она увидела радугу, танцующую в брызгах воды перед носом яхты, с ее губ сорвался возглас невольного восхищения.
— Какое чудо!
Цвета радуги были такими же четкими и чистыми, как свет в хрустальной призме. Радуга мерцала, как огонь бакена, появляясь, исчезая, снова появляясь, разбрасывая вспышки желтого, зеленого и синего цветов.
— Смотри! — выдохнула Ажарату.
Радуга окрасилась в красный цвет — такой же густой и яркий, как красная кардинальская шапка.
— Она похожа на кровь.
Харден мрачно глядел на радугу. Да, кровь. Как будто волны кровоточили, когда «Лебедь» рассекал их.
— У тебя есть план? — спросила она внезапно.
— А тебя это волнует?
— Я не хочу, чтобы ты погиб.
— Я тоже не хочу.
— Я не допущу этого, — сказала она энергично. — Я остановлю тебя.
— Не сможешь. Я же говорил тебе, что они уже знают.
— Нет, смогу.
Харден поглядел на Ажарату. Ее рот был упрямо сжат.
— Каким образом?
— Я заставлю своего отца использовать свое влияние в Либерии, Береге Слоновой Кости, Сенегале и Гане. Тебя поймают и арестуют.
— А тебе не приходило в голову, — спросил Харден, — что я могу сковать тебе ноги и выбросить за борт?
— Как рабыню?
— Перестань говорить глупости.
— Я чувствую себя твоей рабыней, — произнесла она тихо. — Но я знаю, что ты ничего мне не сделаешь.
Харден холодно посмотрел на нее. Если она так думает, он не сможет защититься.
— Ты думаешь, что мы возлюбленные, потому что занимались любовью при свете звезд?
Ажарату ударила его первым предметом, попавшимся под руку. Им оказался бинокль. Харден отшатнулся, закрыв лицо руками. Он был слишком потрясен, чтобы отвечать на удар. С диким выражением в глазах Ажарату подняла тяжелый бинокль, чтобы ударить его снова. Харден поднял руки, чтобы отразить удар. По его щеке текла кровь. Увидев ее, Ажарату заколебалась, потом опустила руку, и ее губы задрожали.
— О Боже, что я с тобой сделала!
Харден машинально взялся за штурвал, чтобы поправить курс яхты. Потрясенный свирепостью Ажарату, он глядел на кровь, которая попала с его ладони на штурвал.
— Господи! — вымолвил он.
— Я ранила тебя.
— Все в порядке.
Она опустила бинокль.
— Извини. Я никогда в своей жизни не делала ничего подобного, никогда не чувствовала такой злобы.
— Я не хотел этого говорить, — сказал Харден, осторожно прикасаясь к щеке. — Мне жаль, что так вышло.
Отстранив его пальцы, она осмотрела порез.
— Я хочу плыть с тобой, — спокойно сказала она.
Харден посмотрел на нее. Гнев ее прошел, она снова выглядела очень юной и уязвимой. Он переспросил:
— Что?
— Я плыву с тобой.
— Ни в коем случае.
— Я буду тебя сменять. Я сохраню в тебе силы. Ведь ты поэтому позволял мне до сих пор плыть с тобой?
— Забудь об этом.
— Ты должен взять меня.
— Нет, не должен.
— Да, должен. Я знаю, что ты не убьешь меня. Но ты знаешь, что я заставлю отца поймать тебя. Так что тебе придется меня взять.
Харден смотрел на воду. Ажарату спустилась вниз и вернулась с маленькой аптечкой. Пока она прочищала и заклеивала рану у него под глазом, он сказал:
— Ажарату, пожалуйста, высадись в Монровии без скандала.
— Все, что угодно, только не это.
— Поезжай домой и лечи людей. Поступи в университет. Делай все, что планировала.
— Меня все это не волнует.
— Тогда найди что-нибудь, что тебя волнует.
— Я уже нашла.
Их взгляды встретились, и у Хардена появилось ужасное чувство, что она смущена меньше, чем он.
— У тебя нет никаких сомнений? — спросил он.
— Ни единого.
— Ты действительно донесешь на меня, если я высажу тебя в Монровии?
— Да.
Харден расстроенно покачал головой.
— О Боже... Слушай, подумай об этом хорошенько. Нам придется очень тяжело. Через неделю ты возненавидишь меня, а еще через неделю — себя, яхту и океан. Но будет уже поздно. Завтра мы проплывем мимо Монровии. К тому времени ты должна решить.
— Я уже решила, — ответила Ажарату. — Куда мы плывем?
— Навстречу зиме.
Глава 14
На пятое утро после выхода из Саутгемптона «Левиафан» подошел к Канарским островам.
Капитан Огилви вызвал второго офицера к себе в кабинет и без всяких объяснений приказал вычислить новый курс танкера.
Второй офицер удивленно поднял брови и посмотрел на адмиралтейскую карту на стене позади письменного стола капитана. Рядом с ней были развешены фотографии жены Огилви, которую капитан больше любил по ее письмам, чем во плоти, и его дочерей, которых он знал главным образом по поздравительным открыткам и извещениям о свадьбах и рождении внуков.
Огилви сидел за столом лицом к двери. Карта висела около большого окна, из которого открывался широкий вид на зеленую палубу и искрящееся море перед носом танкера. Кабинет был обставлен в современном стиле: дорогие кожаные кресла, темно-синий ковер, золотистые драпировки. Если бы не постоянная вибрация, из-за которой золотая ручка капитана сползала к краю полированной столешницы, могло показаться, что седовласый руководитель и его молодой подчиненный обсуждают деловые проблемы в городском небоскребе.
Второй офицер отвечал за навигацию. Принимая в расчет состояние моря и сообщения о погоде, он должен был вычислить самый экономичный путь для «Левиафана». Стоимость плавания между Европой и Аравией составляла более миллиона фунтов стерлингов, и каждая сэкономленная миля и час пути означали огромную выгоду. И наоборот, каждая потерянная миля и час вызывали резкие упреки со стороны компании и напоминание, что расходы на сотню лишних миль равняются годовому жалованью второго офицера.
Должен ли он оспорить приказ капитана или когда-нибудь в будущем понести ответственность за то, что не напомнил ему о лишних расходах? Никогда не знаешь, как вести себя с капитаном Огилви. Иногда Старик начинает скучать от долгого плавания и намеренно выставляет тебя на посмешище.
Огилви поторопил его голосом, звенящим от раздражения:
— Второй, вы хотите что-то сказать?
— Сэр, нам придется пройти семьсот лишних миль.
— Двадцать тысяч фунтов, — согласился Огилви.
Второй офицер с сомнением кивнул, набрался храбрости и выпалил:
— Может быть, и все тридцать тысяч, сэр.
— Благодарю вас, второй, — сказал Огилви, отпуская его.
Второй офицер почти непроизвольно пожал плечами. Он высказал возражение без всяких последствий для себя. Но когда он выходил в дверь, Огилви окликнул его:
— Возможно, вам удастся найти способ уменьшить расходы!
Черт побери! Второй офицер поспешил в штурманскую рубку. В конце концов старик загнал его в ловушку. Он, вероятно, уже рассчитал новый курс и знал до пенни, сколько это будет стоить. Если он не сумеет повторить вычисления капитана, Огилви его затравит. Он боялся идти обедать, не решив задачу.
Офицер работал до полудня, ненадолго прервавшись, чтобы проглотить тарелку кэрри, которую принес в штурманскую рубку стюард-пакистанец. Затем он сменил на вахте третьего офицера, определил секстантом положение «Левиафана», проверил устройство спутниковой навигации и провел четыре часа вахты в размышлениях о том, как уменьшить стоимость плавания, огибая острова Зеленого Мыса с подветренной стороны.
Он ввел несколько возможных вариантов в корабельный компьютер, который имел доступ к сведениям о машинах, балласте и грузе «Левиафана», а также ветре, течениях, погоде и высоте волн океана, которые могли бы повлиять на условия плавания. На картах погоды отчетливо просматривался глубокий циклон, формирующийся в проливе Дрейка, в бурных штормовых водах между Антарктидой и мысом Горн на южной оконечности Америки. Этот циклон затронет их на новом курсе, если его не остановит антициклон в Южной Атлантике.
К концу своей вахты офицер разработал план и, обдумывая его, отправился обедать. Он искупался в корабельном бассейне и задремал перед ночной вахтой.
* * *
Когда «Левиафан» находился в открытом море, в офицерской кают-компании обедали в две смены. Младшие офицеры, а также третий офицер, чья вахта начиналась в восемь часов, обедали в семь. В это время старшие офицеры собирались в кабинете Огилви на коктейль.
Они переодевались к обеду, потому что сердцем Огилви все еще принадлежал «Пи энд Оу», а одной из традиций этой старой английской судоходной компании был «аравийский костюм» — офицерская одежда для тропического климата. Офицеры надевали открытые белые рубашки с короткими рукавами — несмотря на то, что работал кондиционер и в кабинете было прохладно — и знаками отличия на плечах, черные индийские кушаки и парадные брюки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61