– Казалось ли тебе когда-нибудь, что ты видишь... маму? – медленно спросила она.
На лице Морин отразилось потрясение.
– Что?
– Казалось ли тебе когда-нибудь, что ты видишь... маму? – повторила Джесс, стараясь говорить спокойным голосом, стараясь не смотреть в испуганные глаза Морин. – Знаешь, в толпе. Или на другой стороне улицы. – Ее голос прервался. Неужели она говорит так же нелепо, как и чувствует себя?
– Наша мама умерла, – твердо произнесла Морин.
– Я просто имела в виду...
– Зачем ты мучаешь так себя?
– Я ничего плохого себе не делаю.
– Посмотри на меня, Джесс, – попросила Морин, и Джесс неохотно повернулась в сторону сестры. Две женщины, каждая из которых держала на руках младенца, всматривались в карие глаза друг друга, находясь на разных концах комнаты. – Наша мама умерла, – повторила Морин, в то время как Джесс чувствовала, как немеет ее тело.
Они услышали звонок в дверь.
– Это отец, – сказала Джесс, горя желанием вырваться из-под пытливого взгляда сестры.
Но Морин не отрывала от нее глаз.
– Джесс, думаю, что тебе надо встретиться со Стефани Банэк.
Джесс слышала, как открылась парадная дверь, слышала, как в прихожей отец обменялся любезностями с Барри.
– Стефани Банэк? Зачем мне с ней встречаться? Она – твоя приятельница.
– Она еще и врач.
– Мне не нужен врач.
– Думаю, что он тебе нужен. Послушай, я напишу на бумажке для тебя ее телефон. Хочу, чтобы ты ей позвонила.
Джесс хотела возразить, но передумала, когда услышала шаги отца, поднимавшегося по лестнице.
– Вот, посмотрите-ка на них! – зашумел отец прямо с порога. – Все мои замечательные девочки собрались в одной комнате. – Он подошел к Джесс, заключил ее в объятия, поцеловал в щеку. – Как ты, куколка?
– Нормально, папа, – ответила Джесс, впервые за весь день почувствовав, что, может быть, так оно и есть.
– А как моя другая куколка? – спросил он Морин, теперь обнимая ее. – А как мои маленькие куколки? – продолжал он спрашивать, стягивая всех в одну кучу. Он взял Кло из рук матери, покрыв – лицо ребенка поцелуями. – О мои сладкие! Вы мои ягодки! – приговаривал он. – Как я люблю вас! Да, очень люблю. – Он замолчал, улыбаясь своим собственным двум девочкам. – То же самое я сказал вчера вечером девочке постарше, – сообщил он им, потом отступил на шаг и стал ждать, как они к этому отнесутся.
– Что ты такое сказал? – спросила Морин.
Джесс промолчала. Морин опередила ее своим вопросом.
Глава 5
Первый час после ухода из дома сестры Джесс потратила на то, что колесила в своей машине по улицам Эванстона, стараясь не думать о том, что говорил отец за обедом. Но, понятно, ни о чем другом она не могла думать.
– То же самое я сказал вчера вечером девочке постарше, – объявил он спокойным, довольным и уверенным голосом. Как будто влюбиться было обычным делом, как будто он объявлял о таких вещах чуть ли не каждый день.
– Расскажи нам все о ней, – попросила его Морин за обеденным столом, наливая подобие черепашьего супа, а Джесс пыталась стереть из памяти видение искалеченной черепашки. – Мы хотим узнать о ней абсолютно все. Как ее зовут? Как она выглядит? Где ты с ней познакомился? Когда ты ее покажешь нам?
Нет, подумала Джесс, не говори нам больше ничего.
– Ее зовут Шерри Хасек, – гордо объявил отец. – Она такая миленькая. Невысокая, худощавая, темные, почти черные волосы. Думаю, она красится...
Джесс удалось отправить в рот ложку супа, от которого онемел кончик языка, она обожгла небо. Ее мать была высокая, пышногрудая, красивые каштановые волосы подернулись сединой. Она всегда ненавидела крашеные в черный цвет волосы, говорила, что они кажутся ей фальшивыми. Отец с этим соглашался. Неужели он мог забыть, недоумевала она, преодолевая желание напомнить ему об этом, чувствуя, как суп горячим комом опускается в желудок. Картина безголовой черепашки стояла у нее перед глазами.
– Мы встретились полгода назад на занятиях по живописи, – продолжал он.
– Не говорите только, что она натурщица, – засмеялся Барри, склонившись над своей тарелкой супа.
– Нет, она такая же учащаяся, как и я. Всегда любила живопись, но не находила времени для этого занятия. Как я.
– Она вдова? – спросила Морин. – Что такое, Джесс? Тебе не нравится суп?
Нет, она не была вдовой. Разведена. Уже почти пятнадцать лет. Пятидесяти восьми лет, мать трех взрослых сыновей. Работала в антикварном магазине. Ей нравились яркие цвета. Она носила длинные развевающиеся юбки и сандалии фирмы «Биркенсток». Она первая предложила выпить по чашечке кофе после занятий. Видно, она разбиралась в стоящих вещах. Арт Костэр определенно был стоящим человеком.
Джесс повернула за угол и опять оказалась на Шератон-роуд, с одной стороны которой расположились величественные дома, а с другой – озеро Мичиган. Сколько времени она колесила по темным улицам Эванстона? Должно быть, долго. Уже начал накрапывать дождь. Ей пришлось включить на машине «дворники». Один из них заклинило, он прополз по стеклу с огромным усилием. Все-таки дождь, а не снег, подумала она, не зная, что лучше. С озера накатывал туман.
Октябрь – самый неверный месяц, время привидений и теней.
Люди всегда радуются великолепным цветам осени, красным, оранжевым и желтым, которые изменяют летние зеленые тона, а потом вообще приходят им на смену. Джесс никогда этого не понимала. Для нее перемена в окраске означала только одно: листья умирали. И сейчас деревья почти полностью обнажились. Те листья, которые еще держались, выцвели, сморщились, потеряв свою прелесть. Жалкие остатки когда-то цветущей природы, как люди, покинутые в старых домах, они могли ждать теперь только одного посетителя – смерти. Как одинокие люди, которым недостает любви.
Конечно, ее отец заслуживал того, чтобы обрести любовь, думала Джесс, поворачивая направо и въезжая на улицу, которую не узнала. Она поискала глазами табличку с названием, но не нашла и на следующем перекрестке повернула налево. Опять нет таблички с названием улицы. Что случилось с людьми, которые живут в пригороде? Разве они не хотят, чтобы другие знали, где находятся?
Она всегда жила в центре города, всегда в радиусе одних и тех же трех кварталов, за исключением того периода, когда она была замужем за Доном. В детстве, когда ее отец работал оптовым покупателем для сети магазинов женской одежды, они жили в двухэтажной квартире на улице Хауи. Когда ей исполнилось десять лет, они переехали, отец к тому времени стал удачливым управляющим своего собственного магазина. Они переехали в отдельный дом на улице Берлинг, всего в квартале от прежней квартиры. Ничего особенного, ничего новаторского или сколько-нибудь примечательного в архитектуре. Конечно, не особняк Майеса ван дер Ро или Фрэнка Ллойда Райта. Просто уютный дом. Такой дом, в который приятно войти. Они полюбили его, собирались остаться в нем навсегда. А потом однажды в августе после обеда мать пошла на прием к доктору и не вернулась.
После этого пути всех разошлись: Морин вернулась в Гарвард, Джесс в юридический колледж и вышла замуж за Дона, отец все чаще стал ездить в Европу за новыми товарами. Полюбившийся когда-то дом опустел. В конце концов отец собрался с духом и продал его. Он не мог продолжать жить в этом доме один.
А теперь в жизни все изменилось, рассуждала Джесс, поворачивая на очередном перекрестке и снова оказываясь на Шератон-роуд. Удивляет другое: почему он ждал восемь долгих лет. Женщины всегда находили его привлекательным. Конечно, он ничем особенным не выделялся, и от волос на голове у него почти ничего не осталось, но в его карих глазах все еще горел огонек, и смех готов был слететь с его уст.
Но ему не приходилось смеяться очень часто.
В течение многих дней и даже месяцев после исчезновения Лауры Костэр Арт Костэр оставался главным и единственным подозреваемым в деле об исчезновении. Несмотря на то, что в тот момент в городе его не было, что он находился в деловой поездке, когда она пропала, полиция отказалась исключить его возможное участие в этом деле. В конце концов он мог кого-нибудь нанять для этого, говорили они, расследуя семейную жизнь ее родителей, опрашивая соседей и друзей, копаясь в его торговых и финансовых делах.
Ладили ли они друг с другом? Ссорились ли? Если да, то как часто? По поводу денег? Часто ли он отсутствовал? Были ли у него другие женщины? Конечно, рассуждали в полиции, Арт Костэр что-то им говорил. Не часто, но, возможно, больше, чем отдавал себе в этом отчет. Он не говорил о чем-то важном. Не говорил о деньгах. Не рассказывал об эпизодических деловых поездках. И, конечно же, помалкивал относительно других женщин. Потому что других женщин не было, объяснил он полиции. Он настоял на проверке с помощью детектора лжи. Успешно прошел ее. Полиция восприняла это с удивлением. В конце концов у нее не осталось иного выхода, как поверить ему.
У самой Джесс сомнений никогда не было. Ее отец был невиновен. Все очень просто. Что бы ни случилось с матерью, отец не имел к этому отношения.
Прошли годы, пока Арт Костэр вошел в прежний ритм будничной жизни. Он отошел от старых друзей, потом совсем порвал с ними. Он редко общался с кем-либо, не назначал свиданий. Он переехал в квартиру на набережной, часами смотрел на озеро Мичиган, думая только о Джесс, Доне и Морин. Каждый относился к другому заботливо и предусмотрительно. Не унывай, я не оставлю тебя. Надо взять себя в руки. Для нас нет никого дороже, кроме нас самих.
Возможно, сочетание замужества Морин и развода Джесс вернули Арта Костэра к нормальному ритму жизни. Известие о разводе Джесс с Доном так же расстроило его, как в свое время расстроила их помолвка. Не то чтобы Дон не нравился ему. Он нравился. Очень нравился. Ему просто хотелось, чтобы Джесс подождала еще немного. Она была ведь такой юной. Она только начинала заниматься в юридическом колледже. Дон был старше ее на одиннадцать лет, уже твердо стоял на ногах. А Джесс нужно было время, чтобы встать на ноги, он говорил ей об этом, вторя настроениям матери, как это ему всегда было свойственно.
И все же, как он позже признавался, он был благодарен судьбе – ей есть куда приклониться после исчезновения матери. Это облегчило его собственное бремя. А Дон хорошо заботился о младшей дочери Арта Костэра. Арт искренне сожалел, что они расстались. Он сожалел, но не осуждал. Как всегда. Он оказался рядом с Джесс, когда понадобился ей, возобновил свою отеческую роль покровителя, сопровождал ее на обеды, в театр, оперу. Заботился о том, чтобы она не стала отшельником в собственной квартире, чтобы не пыталась похоронить себя в работе, что она намеревалась сделать. Смотрел, чтобы она правильно питалась. Вел проигрышную борьбу.
А когда Морин родила первого внука, ему показалось, что все встало на свои места. Возможно, время сыграло свою роль, думала Джесс, продолжая вести машину на север, подальше от города, от своих проблем. И дело не в том, что время – великий лекарь, как говорят все. И в итоге вам не остается ничего другого, как шагать вместе со временем. А теперь ее отец влюбился.
Вдруг с правой стороны от нее появился студенческий городок университета Нортвестерн. Джесс проехала мимо обсерватории с гигантским телескопом, направленным в космос, первые жилые дома, здание драматического театра, художественный центр, разбухшие от дождя теннисные корты. Она проехала мимо пляжа с маяком, искоса посмотрев поверх плохо работающего «дворника» на здание маяка, который когда-то предупреждал моряков об опасных скалах, потом повернула налево, на Центральную улицу, проехала несколько кварталов до Ридж-роуд, медленно поднимаясь к верхней точке крутого склона, мимо остановки Эл, которая, по словам Барри, служила для переброски преступности в пригороды, мимо больницы, муниципальных площадок для игры в гольф, пересекла мост через реку Чикаго, проехала мимо стадиона «Дайк», где регбисты университета Нортвестерн постоянно проигрывали приезжавшим командам, миновала кошерную точку продажи «хотдогс», известную как последний ларек закусок и сладостей, пока не показались кинотеатры Эванстона, а весь этот путь протянулся не больше мили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61