милашки, по-другому не скажешь. Сучат лапками – вот и колет. Трещат крыльями – вот и жжет. Чертовы твари перемалывают Микины внутренности, как лед в шейкере, взбивают микину кровь, как яичные желтки в миксере… Мика, прочитавшая тысячу книг, смутно догадывается о причинах столь необычных тектонических сдвигов в ее организме – подумать об этом означало бы обречь себя на никому не нужные душевные страдания. Куда уж ей тягаться с Васькой – смуглой, дерзкой, сексуальной. Или лучше сказать – сексапильной? Мика до сих пор путается в понятиях.
К тому же Васька моложе ее на десять безнадежных лет.
– В любом случае я рада за свою сестру. – Правдоподобно ли ее вранье?
Мику нисколько это не волнует.
– Правда?
– Конечно. Хотя наши отношения не назовешь безоблачными…
– Я знаю.
– Надеюсь, с твоим появлением что-то изменится. И потом… Она говорила тебе о квартире?
– О какой квартире?
– Об этой. О нашей.
– Что-то такое было, но в подробности я не вникал.
– Она хочет разменять ее, но я – против.
– Это разумно.
Кофе давно выпит, о бутерброде с тунцом никто больше не вспоминает. Странные волны внизу живота мешают Мике сосредоточиться: разумно менять квартиру или разумно оставить всё, как есть?
– Я хотел сказать, что лишиться такой квартиры было бы неправильным шагом.
– Значит, ты на моей стороне?
– …она большая. Удобная. – Кажется, этот парень совсем не слышит Мику, а разговаривает сам с собой. – В ней чувствуется что-то…
– Мистическое, – подсказывает Мика. – Как и в любой старой петербургской квартире.
– Может быть. Не-ет, менять ее нельзя. Есть уйма других способов решить вопрос.
– Например?
– Например? Убить.
– Кого? – Микино горло мгновенно пересыхает, притом что волны внизу усиливаются и накатывают одна за одной. Без передышки.
– Ее или тебя. Оставшаяся и получит эту замечательную жилплощадь в безраздельное пользование. И ничего разменивать не придется.
Лицо этого парня безмятежно, в суженных азиатских глазах (с тех пор, как ящерицы и богомолы перебрались к Мике) нет ничего, кроме пустоты.
– Это шутка? – недоверчиво спрашивает Мика.
– Почти. Но на твоем месте я бы задумался.
– О чем?
– О том, что я сказал.
Мысли о Шаброле и о провинциальном поместье в духе Шаброля вовсе не были такими уж случайными и немотивированными – теперь Мика убедилась в этом окончательно. Возможно, этот парень и выглядит чересчур экзотично, но все остальное – в пределах нормы. Кинематографической, снятой широкоугольником, нормы: край стола больше не невинен – он так и ждет, чтобы кто-то (Мика или Васька) со всей дури стукнулся о него виском. Консервный нож больше не банален – он так и ждет, чтобы кто-то (Мика или Васька) со всей дури пропорол им внутренности. Даже на простенький деревянный молоток для отбивки мяса нельзя положиться: несколько сильных ударов по затылку (Микиному или Васькиному), и перелом основания черепа обеспечен.
А добить жертву можно, обмотав ее горло проводом от тостера.
Веселенькая перспектива.
– Если тебя… Или ее… волнует проблема, как избавиться от тела… – Он никак не хочет уняться, ну что за наказание!
– Не волнует…
– Так это и не проблема вовсе. В мастерской уйма укромных уголков, да и здесь их можно найти, если постараться.
Под укромными уголками он, очевидно, подразумевает садово-парковую скульптуру, оставшуюся от деда. Ее реестра не существует, как не существует подробного описания каждого, отдельно взятого экземпляра. Но даже Мике (не посещавшей мастерскую несколько лет) известно: некоторые скульптуры полые внутри. И как получилось, что вполне мирный и местами приятельский разговор перешел в такую опасную плоскость? Она впервые видит этого парня, не прошло и часа с тех пор, как они познакомились – и вот, пожалуйста, трупы, убийства, сокрытие улик.
Дичь какая-то.
– Это ведь шутка, правда?..
Неужели этот парень не сжалится над Микой?
– Ну, конечно! А ты испугалась?
– Не то, чтобы…
– Да нет, ты испугалась, я же вижу. Ты вся дрожишь…
– Нет.
– Прости. Никто из работавших на скотобойне не произвел на свет ни одной приличной шутки. Проверено опытным путем. С юмором у меня напряг.
– Ты… – Мика силится что-то выговорить, но комок, подступивший к горлу, мешает ей. Задействованы ли в образовании комка богомолы и ящерицы – неясно.
– Я мудак. Согласен, согласен.
Этот парень улыбается Мике. Вернее, просто растягивает губы, ни на секунду не размыкая их.
– Иди сюда, – тихонько зовет он.
– Зачем?
– Просто хочу тебя успокоить. По-родственному. Мы ведь почти родственники. Разве ты забыла?
Здравый смысл подсказывает Мике: не стоит приближаться к этому парню. А лучше вообще отойти на безопасное расстояние, ни на секунду не выпуская татуированное тело из виду. Выскользнуть из кухни, выскользнуть из квартиры, выскользнуть из города. И очнуться в самолете, совершающем рейс на бело-синий греческий остров Санторин.
За двадцать минут до посадки в аэропорту назначения.
Скорее всего, на Санторине нет аэропорта, – есть только причалы для яхт, катеров и прогулочных пароходиков, а этот парень все улыбается и улыбается.
Руки у него такие же цепкие, такие же длинные, как и пальцы ног.
Разглядеть их волнующие подробности Мика не успевает. Белая жилеточная ткань вовсе Не такая гладкая, какой казалась издалека. И древесная кожа этого парня тоже совсем негладкая. Совсем. Больше всего она смахивает на наждак, малейшее прикосновение к ней приносит Мике страдание и боль. И татуировки – они перестали быть плоскими. Они выпустили усики и выбросили споры подобно растениям-паразитам. Если бы Микино тело состояло из рыбок, рыбешек, рыбин, когда-то придуманных Васькой, – все они оказались бы сейчас на крючке.
И Мика оказалась на крючке.
Висит, не трепыхается.
– Ты и вправду дрожишь, – ласково шепчет этот парень, обнимая Мику.
– Ты не боишься, что сюда придет… моя сестра?
– Нисколько. Мы ведь не делаем ничего дурного, правда?
Правда, – такая прозаическая и жестокая мысль исторгает из Микиной груди вздох сожаления. Что с ней происходит в самом деле? Что, что?..
– Думаю, она не придет. Думаю, она спит и видит сны.
– С тобой в главной роли? – иронией в голосе Мики даже не пахнет.
– Конечно. Ты чудесная. Когда мы вернемся из свадебного путешествия, то обязательно привезем тебе эспарденьяс.
– Что такое эспарденьяс?
– Узнаешь, – он улыбается и кладет ладонь ей на губы.
– Хочешь, я расскажу тебе, какой она была в детстве? Моя сестра… – Высвободиться из-под его ладони не так-то легко.
– У нас еще будет время. Мы теперь будем часто видеться. Каждый день. И каждую ночь… Ты не против?
Мика молчит.
– А кофе был просто замечательный. – Этот парень осторожно (очень осторожно) и нежно (очень нежно) целует ее в лоб.
– Я вообще хорошо готовлю. – Мике кажется: еще секунда и она потеряет сознание. – Я работаю в ресторане. Она говорила тебе?
– Что-то такое было, но в подробности я не вникал. Теперь Мика знает, что ей делать. И как она раньше не сообразила – ресторан! Кухня, где все и вся подчинено только ей. Соусы, которые развязывают языки. Мясные блюда, количество ингредиентов в которых никак не меньше тридцати. Салаты с мятным листком. Имбирь ничуть не хуже пака-ити, а фенхель даст сто очков вперед пака-нуи, и где ты будешь тогда, смуглая, дерзкая, сексуальная Васька?..
Тебя останется только пожалеть.
Но теперь пусть это делают другие, пусть это делает гипсовая лошадь маршала Рокоссовского, а Мика умывает руки.
И берет в руки нож, нее-ет – сразу три ножа: омелу, мирт, тимьян. И… И…
– Я бы хотела пригласить тебя…
– В свой ресторан?
– Да. Приготовлю тебе что-нибудь особенное. Седло ягненка, например. Ты не против?
– Нет.
– Ты придешь?
– Конечно.
Теперь уже не этот, парень – Мика целует его в лоб. Осторожно. Нежно.
Что такое эспарденьяс?..
Часть 2
СТРАХОВОЧНЫЙ ТРОС. ВАСЬКА
* * *
… – Она пригласила меня в свой ресторан, – сказал Ямакаси. – Смех, да и только.
– Что же здесь смешного? – хмуро спросила Васька.
– Ты, наверное, переживала все эти дни? Места себе не находила?
– Еще чего!
– Не злись. Ты должна мне доверять. Тем более, что несколько событий уже произошло.
Он переспал с ней – вот и событие. Чем не событие? Эпохальное событие. Но Васька не унизится до расспросов о том, как это произошло.
– Потерпи немного, и я расскажу тебе о них. Пока мы будем пить шампанское и ждать развязки. А может, ты предпочитаешь «Совиньон Бланк»? Помнишь «Совиньон Бланк»?
– И думать о нем забыла.
– Ты тогда испугалась, признайся.
– Нисколько не испугалась.
– Испугалась, я знаю. Хочешь узнать, как я подцепил твою сестру на крючок?
– Нет.
– Мне и часа не понадобилось, чтобы влюбить ее в себя. Но если честно, я произвел на нее впечатление уже в первую секунду. Когда стоял к ней задницей.
– Ну, конечно. Твоя задница неподражаема. Перед ней невозможно устоять.
– И татуировки тоже. Ты забыла про татуировки.
– Ты меня уже достал со своими татуировками.
– Ты могла бы быть со мной повежливее, кьярида миа… Учитывая то, что я делаю для тебя. И что еще собираюсь сделать.
Оба они – Васька и Ямакаси – висели на тросах в метрах ста от земли. Ваське давно хотелось опробовать, распечатать именно это здание. Недостроенный небоскреб в центре города – то ли зародыш будущего бизнес-центра, то ли элитный жилой комплекс, так сразу и не распознаешь. Территория стройки была огорожена забором, а у самых ворот висел щит с выходными данными строения. Выходные данные – как и все прочие данные, – выведенные буквами, украшенные цифрами, – всегда оставались за гранью Васькиного понимания.
Проклятье.
Да нет же, она умеет справляться со всем этим. И справлялась всегда. Только в последнее время приступы неконтролируемой, плохо сдерживаемой ярости становятся все чаще.
Приходится признать, что мир устроен несправедливо.
Конечно, в нем есть прекрасные вещи: это парение на стометровой высоте, например. Или спуск по горной реке – она впервые попробовала спуститься по горной реке, когда ей не было еще семнадцати. Незабываемые ощущения. Ей нужно было остаться там – на Алтае. Или в Сибири. Или – позднее – в Петропавловске-Камчатском. В любом месте, где есть горы, скалы, неоседланные снежные склоны, опасная вода, засасывающий песок. В любом месте, где с бешеной скоростью вырабатывается адреналин, где вообще существует скорость, высота, глубина.
Она не осталась. Вернулась в Город.
Не в этот конкретно, вообще – в Город. Ее собственный город (Васька всегда это подозревала) мало отличается от всех остальных, таких же ленивых, заплывших жиром, дряблых, немощных городов. Жеманные фитнес-клубы – вот и все, что они могут предложить. Растрясание телес на обкуренных open-air в парке культуры и отдыха – вот и все, что они могут предложить. Уличные гонки на шестидесяти километрах в час – вот и все, что они могут предложить.
Дерьмо.
При известной изобретательности можно найти выход и из этой ситуации: лазание без страховки по фасадам (Васька делала это раз пятьдесят), прыжки с парашютом, прыжки с тарзанки, прыжки с крыши на крышу (Васька делала это раз пятьсот); количество спусков на сноуборде и полетов на дельтаплане в ближайших к городу окрестностях исчислению не поддаются.
Ничто не может утолить Васькину жажду экстрима.
Экстрим – единственное, что ей остается в мире, напичканном информацией, считывать которую она не в состоянии. Она неспособна прочесть название самого заурядного фильма на афише, неспособна без посторонней помощи заполнить самую элементарную анкету. Посторонняя помощь – вот что Васька ненавидит больше всего.
За исключением сестры, разумеется.
Блаженная дурочка Мика – вот главный источник ненависти.
– Ты спал с ней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
К тому же Васька моложе ее на десять безнадежных лет.
– В любом случае я рада за свою сестру. – Правдоподобно ли ее вранье?
Мику нисколько это не волнует.
– Правда?
– Конечно. Хотя наши отношения не назовешь безоблачными…
– Я знаю.
– Надеюсь, с твоим появлением что-то изменится. И потом… Она говорила тебе о квартире?
– О какой квартире?
– Об этой. О нашей.
– Что-то такое было, но в подробности я не вникал.
– Она хочет разменять ее, но я – против.
– Это разумно.
Кофе давно выпит, о бутерброде с тунцом никто больше не вспоминает. Странные волны внизу живота мешают Мике сосредоточиться: разумно менять квартиру или разумно оставить всё, как есть?
– Я хотел сказать, что лишиться такой квартиры было бы неправильным шагом.
– Значит, ты на моей стороне?
– …она большая. Удобная. – Кажется, этот парень совсем не слышит Мику, а разговаривает сам с собой. – В ней чувствуется что-то…
– Мистическое, – подсказывает Мика. – Как и в любой старой петербургской квартире.
– Может быть. Не-ет, менять ее нельзя. Есть уйма других способов решить вопрос.
– Например?
– Например? Убить.
– Кого? – Микино горло мгновенно пересыхает, притом что волны внизу усиливаются и накатывают одна за одной. Без передышки.
– Ее или тебя. Оставшаяся и получит эту замечательную жилплощадь в безраздельное пользование. И ничего разменивать не придется.
Лицо этого парня безмятежно, в суженных азиатских глазах (с тех пор, как ящерицы и богомолы перебрались к Мике) нет ничего, кроме пустоты.
– Это шутка? – недоверчиво спрашивает Мика.
– Почти. Но на твоем месте я бы задумался.
– О чем?
– О том, что я сказал.
Мысли о Шаброле и о провинциальном поместье в духе Шаброля вовсе не были такими уж случайными и немотивированными – теперь Мика убедилась в этом окончательно. Возможно, этот парень и выглядит чересчур экзотично, но все остальное – в пределах нормы. Кинематографической, снятой широкоугольником, нормы: край стола больше не невинен – он так и ждет, чтобы кто-то (Мика или Васька) со всей дури стукнулся о него виском. Консервный нож больше не банален – он так и ждет, чтобы кто-то (Мика или Васька) со всей дури пропорол им внутренности. Даже на простенький деревянный молоток для отбивки мяса нельзя положиться: несколько сильных ударов по затылку (Микиному или Васькиному), и перелом основания черепа обеспечен.
А добить жертву можно, обмотав ее горло проводом от тостера.
Веселенькая перспектива.
– Если тебя… Или ее… волнует проблема, как избавиться от тела… – Он никак не хочет уняться, ну что за наказание!
– Не волнует…
– Так это и не проблема вовсе. В мастерской уйма укромных уголков, да и здесь их можно найти, если постараться.
Под укромными уголками он, очевидно, подразумевает садово-парковую скульптуру, оставшуюся от деда. Ее реестра не существует, как не существует подробного описания каждого, отдельно взятого экземпляра. Но даже Мике (не посещавшей мастерскую несколько лет) известно: некоторые скульптуры полые внутри. И как получилось, что вполне мирный и местами приятельский разговор перешел в такую опасную плоскость? Она впервые видит этого парня, не прошло и часа с тех пор, как они познакомились – и вот, пожалуйста, трупы, убийства, сокрытие улик.
Дичь какая-то.
– Это ведь шутка, правда?..
Неужели этот парень не сжалится над Микой?
– Ну, конечно! А ты испугалась?
– Не то, чтобы…
– Да нет, ты испугалась, я же вижу. Ты вся дрожишь…
– Нет.
– Прости. Никто из работавших на скотобойне не произвел на свет ни одной приличной шутки. Проверено опытным путем. С юмором у меня напряг.
– Ты… – Мика силится что-то выговорить, но комок, подступивший к горлу, мешает ей. Задействованы ли в образовании комка богомолы и ящерицы – неясно.
– Я мудак. Согласен, согласен.
Этот парень улыбается Мике. Вернее, просто растягивает губы, ни на секунду не размыкая их.
– Иди сюда, – тихонько зовет он.
– Зачем?
– Просто хочу тебя успокоить. По-родственному. Мы ведь почти родственники. Разве ты забыла?
Здравый смысл подсказывает Мике: не стоит приближаться к этому парню. А лучше вообще отойти на безопасное расстояние, ни на секунду не выпуская татуированное тело из виду. Выскользнуть из кухни, выскользнуть из квартиры, выскользнуть из города. И очнуться в самолете, совершающем рейс на бело-синий греческий остров Санторин.
За двадцать минут до посадки в аэропорту назначения.
Скорее всего, на Санторине нет аэропорта, – есть только причалы для яхт, катеров и прогулочных пароходиков, а этот парень все улыбается и улыбается.
Руки у него такие же цепкие, такие же длинные, как и пальцы ног.
Разглядеть их волнующие подробности Мика не успевает. Белая жилеточная ткань вовсе Не такая гладкая, какой казалась издалека. И древесная кожа этого парня тоже совсем негладкая. Совсем. Больше всего она смахивает на наждак, малейшее прикосновение к ней приносит Мике страдание и боль. И татуировки – они перестали быть плоскими. Они выпустили усики и выбросили споры подобно растениям-паразитам. Если бы Микино тело состояло из рыбок, рыбешек, рыбин, когда-то придуманных Васькой, – все они оказались бы сейчас на крючке.
И Мика оказалась на крючке.
Висит, не трепыхается.
– Ты и вправду дрожишь, – ласково шепчет этот парень, обнимая Мику.
– Ты не боишься, что сюда придет… моя сестра?
– Нисколько. Мы ведь не делаем ничего дурного, правда?
Правда, – такая прозаическая и жестокая мысль исторгает из Микиной груди вздох сожаления. Что с ней происходит в самом деле? Что, что?..
– Думаю, она не придет. Думаю, она спит и видит сны.
– С тобой в главной роли? – иронией в голосе Мики даже не пахнет.
– Конечно. Ты чудесная. Когда мы вернемся из свадебного путешествия, то обязательно привезем тебе эспарденьяс.
– Что такое эспарденьяс?
– Узнаешь, – он улыбается и кладет ладонь ей на губы.
– Хочешь, я расскажу тебе, какой она была в детстве? Моя сестра… – Высвободиться из-под его ладони не так-то легко.
– У нас еще будет время. Мы теперь будем часто видеться. Каждый день. И каждую ночь… Ты не против?
Мика молчит.
– А кофе был просто замечательный. – Этот парень осторожно (очень осторожно) и нежно (очень нежно) целует ее в лоб.
– Я вообще хорошо готовлю. – Мике кажется: еще секунда и она потеряет сознание. – Я работаю в ресторане. Она говорила тебе?
– Что-то такое было, но в подробности я не вникал. Теперь Мика знает, что ей делать. И как она раньше не сообразила – ресторан! Кухня, где все и вся подчинено только ей. Соусы, которые развязывают языки. Мясные блюда, количество ингредиентов в которых никак не меньше тридцати. Салаты с мятным листком. Имбирь ничуть не хуже пака-ити, а фенхель даст сто очков вперед пака-нуи, и где ты будешь тогда, смуглая, дерзкая, сексуальная Васька?..
Тебя останется только пожалеть.
Но теперь пусть это делают другие, пусть это делает гипсовая лошадь маршала Рокоссовского, а Мика умывает руки.
И берет в руки нож, нее-ет – сразу три ножа: омелу, мирт, тимьян. И… И…
– Я бы хотела пригласить тебя…
– В свой ресторан?
– Да. Приготовлю тебе что-нибудь особенное. Седло ягненка, например. Ты не против?
– Нет.
– Ты придешь?
– Конечно.
Теперь уже не этот, парень – Мика целует его в лоб. Осторожно. Нежно.
Что такое эспарденьяс?..
Часть 2
СТРАХОВОЧНЫЙ ТРОС. ВАСЬКА
* * *
… – Она пригласила меня в свой ресторан, – сказал Ямакаси. – Смех, да и только.
– Что же здесь смешного? – хмуро спросила Васька.
– Ты, наверное, переживала все эти дни? Места себе не находила?
– Еще чего!
– Не злись. Ты должна мне доверять. Тем более, что несколько событий уже произошло.
Он переспал с ней – вот и событие. Чем не событие? Эпохальное событие. Но Васька не унизится до расспросов о том, как это произошло.
– Потерпи немного, и я расскажу тебе о них. Пока мы будем пить шампанское и ждать развязки. А может, ты предпочитаешь «Совиньон Бланк»? Помнишь «Совиньон Бланк»?
– И думать о нем забыла.
– Ты тогда испугалась, признайся.
– Нисколько не испугалась.
– Испугалась, я знаю. Хочешь узнать, как я подцепил твою сестру на крючок?
– Нет.
– Мне и часа не понадобилось, чтобы влюбить ее в себя. Но если честно, я произвел на нее впечатление уже в первую секунду. Когда стоял к ней задницей.
– Ну, конечно. Твоя задница неподражаема. Перед ней невозможно устоять.
– И татуировки тоже. Ты забыла про татуировки.
– Ты меня уже достал со своими татуировками.
– Ты могла бы быть со мной повежливее, кьярида миа… Учитывая то, что я делаю для тебя. И что еще собираюсь сделать.
Оба они – Васька и Ямакаси – висели на тросах в метрах ста от земли. Ваське давно хотелось опробовать, распечатать именно это здание. Недостроенный небоскреб в центре города – то ли зародыш будущего бизнес-центра, то ли элитный жилой комплекс, так сразу и не распознаешь. Территория стройки была огорожена забором, а у самых ворот висел щит с выходными данными строения. Выходные данные – как и все прочие данные, – выведенные буквами, украшенные цифрами, – всегда оставались за гранью Васькиного понимания.
Проклятье.
Да нет же, она умеет справляться со всем этим. И справлялась всегда. Только в последнее время приступы неконтролируемой, плохо сдерживаемой ярости становятся все чаще.
Приходится признать, что мир устроен несправедливо.
Конечно, в нем есть прекрасные вещи: это парение на стометровой высоте, например. Или спуск по горной реке – она впервые попробовала спуститься по горной реке, когда ей не было еще семнадцати. Незабываемые ощущения. Ей нужно было остаться там – на Алтае. Или в Сибири. Или – позднее – в Петропавловске-Камчатском. В любом месте, где есть горы, скалы, неоседланные снежные склоны, опасная вода, засасывающий песок. В любом месте, где с бешеной скоростью вырабатывается адреналин, где вообще существует скорость, высота, глубина.
Она не осталась. Вернулась в Город.
Не в этот конкретно, вообще – в Город. Ее собственный город (Васька всегда это подозревала) мало отличается от всех остальных, таких же ленивых, заплывших жиром, дряблых, немощных городов. Жеманные фитнес-клубы – вот и все, что они могут предложить. Растрясание телес на обкуренных open-air в парке культуры и отдыха – вот и все, что они могут предложить. Уличные гонки на шестидесяти километрах в час – вот и все, что они могут предложить.
Дерьмо.
При известной изобретательности можно найти выход и из этой ситуации: лазание без страховки по фасадам (Васька делала это раз пятьдесят), прыжки с парашютом, прыжки с тарзанки, прыжки с крыши на крышу (Васька делала это раз пятьсот); количество спусков на сноуборде и полетов на дельтаплане в ближайших к городу окрестностях исчислению не поддаются.
Ничто не может утолить Васькину жажду экстрима.
Экстрим – единственное, что ей остается в мире, напичканном информацией, считывать которую она не в состоянии. Она неспособна прочесть название самого заурядного фильма на афише, неспособна без посторонней помощи заполнить самую элементарную анкету. Посторонняя помощь – вот что Васька ненавидит больше всего.
За исключением сестры, разумеется.
Блаженная дурочка Мика – вот главный источник ненависти.
– Ты спал с ней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56