Татуированный павлиний шлейф тянется за ним там, внизу; здесь, на крыше, он совсем не павлин, а…
А кто?
Васька растеряна, она теряется в догадках – и чертов Ямакаси не горит желанием ей помочь. Он как будто измеряет на прочность ее плечевой пояс и крепость позвоночника, и силу рук. Теперь он кажется Ваське бортмехаником в шлеме и очках, совсем как Джуд Лоу в фильме «Небесный капитан и мир будущего», на начало сеанса Васька тогда опоздала.
Нуда, такой себе Джуд Лоу, только подретушированный. Скорректированный для проката в абсолютно самодостаточных странах Юго-Восточной Азии.
Он не очень-то доволен осмотром Васькиного фюзеляжа, подкрылков, лонжеронов; Васькины аэродинамические характеристики далеки от совершенства – потому он и пытается видоизменить устройство прямо на ходу. Ничем другим объяснить прикосновения его рук невозможно. Они подкручивают невидимые гайки, подтягивает невидимые болты, продувает клапаны, ослабляет сцепления, меняет углы плоскостей. И по мере того, как вся эта угрожающая машинерия перестраивается и приходит в движение, Васька чувствует себя все легче и легче.
Такой легкой она не была никогда, законов притяжения для нее больше не существует.
– Ты со всеми такое проделываешь? – спрашивает Васька, не поворачивая головы.
– Нет.
– Есть какая-то определенная система?
– Никакой системы.
– Значит, я тебе нравлюсь? – Предположение насколько смелое, настолько же и беспочвенное.
– Если бы ты мне нравилась, я бы предпочел видеть тебя в койке и голой, а не на крыше и в кроссовках.
– Кстати, что ты скажешь о кроссовках? Кроссовки – Васькина гордость. Профессиональные, высокотехнологичные, они стоили Ваське месячной зарплаты в «Ноле» (чаевые ей отродясь не давали, даже когда она – недолгое время – работала официанткой).
– Ну… Таким кроссовкам можно только позавидовать.
В чем был сам Ямакаси? Стоя к нему спиной, Васька пытается вспомнить эту ничего не значащую деталь: кажется, из-под белого брючного полотна проглядывали такие же белые парусиновые сандалеты с подошвой, которая показалась Ваське чуть толще обычной и слишком мягкой – веревочной или пеньковой. «Чуть толще» – с этим все понятно, Ямакаси невысок, но хочет казаться таким, как все; вот ты и попался, дружок, – даже человек-ядро не чужд обычным мужским комплексам.
Легкость, поселившаяся в теле Васьки, никуда не уходит, и уже из-за одного этого можно простить Ямакаси его дешевые прихваты с обувью.
– Ты готова?..
– Похоже, что да.
– Тогда идем.
– А… разве мы не стоим на исходной точке? – Теперь десятиметровая пропасть между этой и соседней крышами кажется для Васьки пустяком.
– Нет. Выберем что-нибудь попроще. Для начала. Он наконец отпускает Ваську и поднимается вверх;
странно, но кровля под его ногами не прогибается и не дрожит, не издает ни одного звука, как если бы по ней расхаживали голуби или ангелы. Удивительный человек, думает Васька, Чук и Гек были правы…
Чук и Гек оказались ровно на том месте, где Васька оставила их: за кирпичной, в копоти трубой. После модернизации, наскоро проведенной Ямакаси, Ваське неожиданно открылись новые знания. Или, скорее, – ощущения. Или – предчувствия.
Чук и Гек слишком тяжелы.
Слишком неуклюжи для грядущих свершений. Наскоро склепанный дельтаплан еще выдержал бы их тупую мышечную массу, и велосипедное седло выдержало бы, и доска для серфинга, но с потоками воздуха им не справиться. Ни налокотники, ни наколенники, ни дурацкие шлемы не помогут. Ни любое другое приспособление, которым набиты их рюкзаки.
– Ну как? – спросили Чук и Гек, стоило только Ваське приблизиться к ним.
– Что – как?
– Как тебе он?
Фраза звучит прелюдией к предложению. Васька так и видит, как этот накачанный тяни-толкай (ЧукГек) вытаскивает из ушной раковины кольцо и пытается водрузить его на Васькин палец. Жемчужина в кольце стоит баснословно дорого и так хороша, что имеет собственное имя – «Ямакаси». Блеск жемчужины призван заворожить любую женщину и вырвать у нее однозначное «да».
Не дождетесь, мальчики.
– Как тебе он, а?
– Самый обыкновенный парень.
Они разочарованы, но все еще бодрятся.
– А что он сказал тебе?
– Он должен был что-то сказать?
– У него есть волшебное слово. Или заклинание. Или что-то вроде того. Оно помогает ему… Прыгать по крышам. Он не открыл его тебе?
– Нет. С чего бы ему делиться со мной своим волшебным словом? Ведь вы его друзья – не я.
Васька сильно сомневается, что у этого азиатского Джуда Лоу, у хохлатого голубя, у ангела с хорошо законспирированными крыльями, вообще есть друзья.
– Ну да, ну да, – мнутся Чук и Гек. – Хочешь сказать, вы молчали целых полчаса?
Полчаса. Васька и не заметила, что прошло полчаса. Расстояния всегда меньше, чем кажутся. Может, та же хреновина происходит и со временем?
– Не молчали, говорили. О вас.
– Интересное кино, – произносят Чук и Гек, как всегда – синхронно.
Гораздо менее интересное, чем «Небесный капитан и мир будущего», хотя к началу сеанса Васька и опоздала.
– Он считает, вам не нужно прыгать по крышам.
– Почему?
– Не знаю. Просто считает и все.
Об обладателях железобетонных мускулов Ямакаси даже не заикнулся, оно и понятно: какое ему дело, что Чук и Гек слишком тяжелы, что они могут разбиться или покалечиться, – сами виноваты, сидели бы лучше на своем Гоа, на юго-западной оконечности Португалии. Но Ваське – Ваське не все равно: Чук и Гек – душки, обаяшки, зайцы-«Энерджайзеры», она спала с обоими и воспоминания, оставшиеся об этом, не самые плохие.
– Он думает, что у вас ничего не получится. И пробовать не стоит. Вот так.
– Пошел он в жопу, – щерит зубы Чук, не ожидавший такого вероломства от человека-ядра.
– Или еще куда подальше, – добавляет преданный человеком-кошкой Гек.
Жемчужина «Ямакаси» подложила им свинью, обломала всю малину, а они так на нее надеялись, придурки.
Даже будучи придурками, Чук и Гек небезразличны Ваське. А она знает, что если ЧукГек решат покуражиться, погнуть понты перед бывшей-любимой девушкой, то обязательно разобьются насмерть, ни опыт серфера, ни опыт дайвера им не помогут. Васька же еще может их спасти, стащить с крыши прямо сейчас, увлечь идеей культпохода в Манеж, на выставку современного японского искусства (часы и дни работы выставки давно закончились, да и черт с ней); увлечь идеей поездки на озера в Каннельярве, да мало ли что еще можно сочинить на скорую руку, включая оперативный секс?
Чук и Гек небезразличны Ваське.
Но вечереющее небо, подоткнутое темными разломами крыш, небезразлично еще больше. Ямакаси неплохо поработал над ее телом, но кое-что от прежней Васьки все же осталось. Дрожь в пальцах, дрожь в груди, сведенный живот и пульсирующие молоточки в висках. Так бывает всегда, когда Ваське хочется попробовать что-то новое, испытать себя. И стоит ли менять такие чудесные, такие сверхъестественные ощущения на придурков Чука и Гека?
Не стоит.
Пошли они в жопу.
– Смотрите сами, перцы, – сказала Васька. – Я просто хотела предупредить.
Ждать ответа она не стала, она даже не обернулась на жалобные стенания кровельных листов: это Чук и Гек топтались на месте, решая, как им поступить.
– Эй, Васька! Эй!.. – кто из них крикнул, кто позвал ее, Васька так и не узнала.
Она перемахнула через гребень крыши и, спустя секунду, и думать забыла о Чуке и Геке: прямо перед ней, в центре окружности, соединяющей Гоа и Португалию, стоял Ямакаси.
Что произошло потом?
Он легко и беззвучно оттолкнулся пятками от поверхности и взмыл в воздух. Впереди вверх, локти чуть расставлены, ноги чуть согнуты в коленях; казалось, он попал на середину почти невидимого, овальной формы, коридора. А может, он сам и создал этот коридор? В любом случае основные воздушные потоки обтекали его, вихрились и становились плотнее у самых границ. От безотчетного страха за Ямакаси Васька крепко зажмурила глаза, а, когда открыла их, – он был уже на соседней крыше. Он смотрел на Ваську и улыбался. А потом помахал ей рукой и крикнул:
– Давай!..
Он предлагал Ваське сделать то же, что сделал он: перед лицом вечереющего неба, перед темными разломами крыш.
– Давай, ну же!..
Если она не решится на это сейчас, то не решится уже никогда. Именно эта мысль гвоздем сидела сейчас в Васькиной голове, никакая другая. Выдернуть его можно только в одном случае – последовав за Ямакаси. А не выдернешь, так вечно будешь натыкаться на проклятый гвоздь, царапать кожу до крови и горько сожалеть о несбывшемся.
Коридор.
Васька до сих пор видит его. Она, конечно, не такая ловкая, как азиат, купол Троицкого собора слева, купол Исаакия – справа; Васька бежит под горку, к краю крыши. И, оттолкнувшись от края (впереди вверх!), взлетает. Она рассчитывала на пустоту под ногами – ничего подобного, все дело в спасительном коридоре: он слишком плотен, он не даст ей упасть.
Не смотреть вниз.
Она и не смотрит, она сосредоточена на себе, на пьянящем чувстве полета (неизвестно, сколько он продлится).
Васькино сердце готово выпрыгнуть из груди, разум ликует, никогда еще она не была так счастлива.
Так свободна.
Впрочем, абсолютная свобода длится недолго, всего-то несколько мгновений. И за эти мгновения ее (ставший необыкновенно цепким) взгляд выхватывает мельчайшие подробности, мельчайшие детали ландшафта:
вот площадка, на которую Васька, скорее всего, приземлится,
вот вбитый в основание трубы крюк, за него можно ухватиться, чтобы сохранить равновесие,
вот металлический шест с антенной – еще один вариант подстраховки.
Слуховые окна, невысокие бордюры, швы в месте соединения листов металла, обрывки пожарных лестниц – всё служит отправной и конечной точкой одновременно, всё соединено между собой, небесный маршрут, вот как это называется.
Страстное желание снова и снова ощутить чувство полета, чувство абсолютной свободы, гонит Ваську вперед, по небесному маршруту. Каждый мускул ее тела напряжен и находится под жестким контролем, и прямо на ее глазах частокол труб превращается в чудесный лес, где главное – не потерять тропинку, иначе сгинешь навсегда. На тонких прутьях антенн сидят диковинные птицы, из-за кирпичных стволов выглядывают единороги, вепри и олени с расписанными граффити боками, – жаль, что Васька не может прочесть из них ни строчки; нет ничего прекраснее этих железных холмов. Нет ничего прекраснее огромного, чисто вымытого неба над ними.
А самое прекрасное заключается в отсутствии цели.
Движение – вот главная цель.
Кажется, оно никогда не кончится, хотя у Васьки уже гудят руки и ноги, а один раз она чуть не сорвалась с пожарной лестницы, бездумно понадеявшись на ее крепость.
Васька останавливается внезапно, как перед обрывом. Это и есть обрыв, крыши кончились. Прямо перед ней – свинцовое тело реки. Если Васька правильно сориентировалась в пространстве, это должна быть Фонтанка.
Ямакаси сидит на самом краю, уперевшись пеньковой (веревочной) ногой в водосточную трубу.
– Здорово, – подходя к нему, говорит Васька.
К чему относится это Васькино «здорово» – неясно. К реке, к крышам; к тому, что она как минимум трижды могла рухнуть вниз, но не рухнула; к единорогам, которые промелькнули перед ней подобно теням в волшебном фонаре; к диковинным птицам на прутьях антенн – и когда только им, наконец, раздадут листы с нотами и текстом песни «How Deep Is The Ocean – How High Is The Sky»?
Никогда.
Васька собирается жить долго. По крайней мере, до тех пор, пока на свете существуют крыши.
– И правда неплохо, – Ямакаси достает из кармана жилетки мятую сигарету и протягивает Ваське. После всего случившегося Васька нисколько не удивилась, если бы он добыл огонь из указательного пальца. Ничего такого не происходит: Ямакаси совершенно прозаически щелкает одноразовой зажигалкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
А кто?
Васька растеряна, она теряется в догадках – и чертов Ямакаси не горит желанием ей помочь. Он как будто измеряет на прочность ее плечевой пояс и крепость позвоночника, и силу рук. Теперь он кажется Ваське бортмехаником в шлеме и очках, совсем как Джуд Лоу в фильме «Небесный капитан и мир будущего», на начало сеанса Васька тогда опоздала.
Нуда, такой себе Джуд Лоу, только подретушированный. Скорректированный для проката в абсолютно самодостаточных странах Юго-Восточной Азии.
Он не очень-то доволен осмотром Васькиного фюзеляжа, подкрылков, лонжеронов; Васькины аэродинамические характеристики далеки от совершенства – потому он и пытается видоизменить устройство прямо на ходу. Ничем другим объяснить прикосновения его рук невозможно. Они подкручивают невидимые гайки, подтягивает невидимые болты, продувает клапаны, ослабляет сцепления, меняет углы плоскостей. И по мере того, как вся эта угрожающая машинерия перестраивается и приходит в движение, Васька чувствует себя все легче и легче.
Такой легкой она не была никогда, законов притяжения для нее больше не существует.
– Ты со всеми такое проделываешь? – спрашивает Васька, не поворачивая головы.
– Нет.
– Есть какая-то определенная система?
– Никакой системы.
– Значит, я тебе нравлюсь? – Предположение насколько смелое, настолько же и беспочвенное.
– Если бы ты мне нравилась, я бы предпочел видеть тебя в койке и голой, а не на крыше и в кроссовках.
– Кстати, что ты скажешь о кроссовках? Кроссовки – Васькина гордость. Профессиональные, высокотехнологичные, они стоили Ваське месячной зарплаты в «Ноле» (чаевые ей отродясь не давали, даже когда она – недолгое время – работала официанткой).
– Ну… Таким кроссовкам можно только позавидовать.
В чем был сам Ямакаси? Стоя к нему спиной, Васька пытается вспомнить эту ничего не значащую деталь: кажется, из-под белого брючного полотна проглядывали такие же белые парусиновые сандалеты с подошвой, которая показалась Ваське чуть толще обычной и слишком мягкой – веревочной или пеньковой. «Чуть толще» – с этим все понятно, Ямакаси невысок, но хочет казаться таким, как все; вот ты и попался, дружок, – даже человек-ядро не чужд обычным мужским комплексам.
Легкость, поселившаяся в теле Васьки, никуда не уходит, и уже из-за одного этого можно простить Ямакаси его дешевые прихваты с обувью.
– Ты готова?..
– Похоже, что да.
– Тогда идем.
– А… разве мы не стоим на исходной точке? – Теперь десятиметровая пропасть между этой и соседней крышами кажется для Васьки пустяком.
– Нет. Выберем что-нибудь попроще. Для начала. Он наконец отпускает Ваську и поднимается вверх;
странно, но кровля под его ногами не прогибается и не дрожит, не издает ни одного звука, как если бы по ней расхаживали голуби или ангелы. Удивительный человек, думает Васька, Чук и Гек были правы…
Чук и Гек оказались ровно на том месте, где Васька оставила их: за кирпичной, в копоти трубой. После модернизации, наскоро проведенной Ямакаси, Ваське неожиданно открылись новые знания. Или, скорее, – ощущения. Или – предчувствия.
Чук и Гек слишком тяжелы.
Слишком неуклюжи для грядущих свершений. Наскоро склепанный дельтаплан еще выдержал бы их тупую мышечную массу, и велосипедное седло выдержало бы, и доска для серфинга, но с потоками воздуха им не справиться. Ни налокотники, ни наколенники, ни дурацкие шлемы не помогут. Ни любое другое приспособление, которым набиты их рюкзаки.
– Ну как? – спросили Чук и Гек, стоило только Ваське приблизиться к ним.
– Что – как?
– Как тебе он?
Фраза звучит прелюдией к предложению. Васька так и видит, как этот накачанный тяни-толкай (ЧукГек) вытаскивает из ушной раковины кольцо и пытается водрузить его на Васькин палец. Жемчужина в кольце стоит баснословно дорого и так хороша, что имеет собственное имя – «Ямакаси». Блеск жемчужины призван заворожить любую женщину и вырвать у нее однозначное «да».
Не дождетесь, мальчики.
– Как тебе он, а?
– Самый обыкновенный парень.
Они разочарованы, но все еще бодрятся.
– А что он сказал тебе?
– Он должен был что-то сказать?
– У него есть волшебное слово. Или заклинание. Или что-то вроде того. Оно помогает ему… Прыгать по крышам. Он не открыл его тебе?
– Нет. С чего бы ему делиться со мной своим волшебным словом? Ведь вы его друзья – не я.
Васька сильно сомневается, что у этого азиатского Джуда Лоу, у хохлатого голубя, у ангела с хорошо законспирированными крыльями, вообще есть друзья.
– Ну да, ну да, – мнутся Чук и Гек. – Хочешь сказать, вы молчали целых полчаса?
Полчаса. Васька и не заметила, что прошло полчаса. Расстояния всегда меньше, чем кажутся. Может, та же хреновина происходит и со временем?
– Не молчали, говорили. О вас.
– Интересное кино, – произносят Чук и Гек, как всегда – синхронно.
Гораздо менее интересное, чем «Небесный капитан и мир будущего», хотя к началу сеанса Васька и опоздала.
– Он считает, вам не нужно прыгать по крышам.
– Почему?
– Не знаю. Просто считает и все.
Об обладателях железобетонных мускулов Ямакаси даже не заикнулся, оно и понятно: какое ему дело, что Чук и Гек слишком тяжелы, что они могут разбиться или покалечиться, – сами виноваты, сидели бы лучше на своем Гоа, на юго-западной оконечности Португалии. Но Ваське – Ваське не все равно: Чук и Гек – душки, обаяшки, зайцы-«Энерджайзеры», она спала с обоими и воспоминания, оставшиеся об этом, не самые плохие.
– Он думает, что у вас ничего не получится. И пробовать не стоит. Вот так.
– Пошел он в жопу, – щерит зубы Чук, не ожидавший такого вероломства от человека-ядра.
– Или еще куда подальше, – добавляет преданный человеком-кошкой Гек.
Жемчужина «Ямакаси» подложила им свинью, обломала всю малину, а они так на нее надеялись, придурки.
Даже будучи придурками, Чук и Гек небезразличны Ваське. А она знает, что если ЧукГек решат покуражиться, погнуть понты перед бывшей-любимой девушкой, то обязательно разобьются насмерть, ни опыт серфера, ни опыт дайвера им не помогут. Васька же еще может их спасти, стащить с крыши прямо сейчас, увлечь идеей культпохода в Манеж, на выставку современного японского искусства (часы и дни работы выставки давно закончились, да и черт с ней); увлечь идеей поездки на озера в Каннельярве, да мало ли что еще можно сочинить на скорую руку, включая оперативный секс?
Чук и Гек небезразличны Ваське.
Но вечереющее небо, подоткнутое темными разломами крыш, небезразлично еще больше. Ямакаси неплохо поработал над ее телом, но кое-что от прежней Васьки все же осталось. Дрожь в пальцах, дрожь в груди, сведенный живот и пульсирующие молоточки в висках. Так бывает всегда, когда Ваське хочется попробовать что-то новое, испытать себя. И стоит ли менять такие чудесные, такие сверхъестественные ощущения на придурков Чука и Гека?
Не стоит.
Пошли они в жопу.
– Смотрите сами, перцы, – сказала Васька. – Я просто хотела предупредить.
Ждать ответа она не стала, она даже не обернулась на жалобные стенания кровельных листов: это Чук и Гек топтались на месте, решая, как им поступить.
– Эй, Васька! Эй!.. – кто из них крикнул, кто позвал ее, Васька так и не узнала.
Она перемахнула через гребень крыши и, спустя секунду, и думать забыла о Чуке и Геке: прямо перед ней, в центре окружности, соединяющей Гоа и Португалию, стоял Ямакаси.
Что произошло потом?
Он легко и беззвучно оттолкнулся пятками от поверхности и взмыл в воздух. Впереди вверх, локти чуть расставлены, ноги чуть согнуты в коленях; казалось, он попал на середину почти невидимого, овальной формы, коридора. А может, он сам и создал этот коридор? В любом случае основные воздушные потоки обтекали его, вихрились и становились плотнее у самых границ. От безотчетного страха за Ямакаси Васька крепко зажмурила глаза, а, когда открыла их, – он был уже на соседней крыше. Он смотрел на Ваську и улыбался. А потом помахал ей рукой и крикнул:
– Давай!..
Он предлагал Ваське сделать то же, что сделал он: перед лицом вечереющего неба, перед темными разломами крыш.
– Давай, ну же!..
Если она не решится на это сейчас, то не решится уже никогда. Именно эта мысль гвоздем сидела сейчас в Васькиной голове, никакая другая. Выдернуть его можно только в одном случае – последовав за Ямакаси. А не выдернешь, так вечно будешь натыкаться на проклятый гвоздь, царапать кожу до крови и горько сожалеть о несбывшемся.
Коридор.
Васька до сих пор видит его. Она, конечно, не такая ловкая, как азиат, купол Троицкого собора слева, купол Исаакия – справа; Васька бежит под горку, к краю крыши. И, оттолкнувшись от края (впереди вверх!), взлетает. Она рассчитывала на пустоту под ногами – ничего подобного, все дело в спасительном коридоре: он слишком плотен, он не даст ей упасть.
Не смотреть вниз.
Она и не смотрит, она сосредоточена на себе, на пьянящем чувстве полета (неизвестно, сколько он продлится).
Васькино сердце готово выпрыгнуть из груди, разум ликует, никогда еще она не была так счастлива.
Так свободна.
Впрочем, абсолютная свобода длится недолго, всего-то несколько мгновений. И за эти мгновения ее (ставший необыкновенно цепким) взгляд выхватывает мельчайшие подробности, мельчайшие детали ландшафта:
вот площадка, на которую Васька, скорее всего, приземлится,
вот вбитый в основание трубы крюк, за него можно ухватиться, чтобы сохранить равновесие,
вот металлический шест с антенной – еще один вариант подстраховки.
Слуховые окна, невысокие бордюры, швы в месте соединения листов металла, обрывки пожарных лестниц – всё служит отправной и конечной точкой одновременно, всё соединено между собой, небесный маршрут, вот как это называется.
Страстное желание снова и снова ощутить чувство полета, чувство абсолютной свободы, гонит Ваську вперед, по небесному маршруту. Каждый мускул ее тела напряжен и находится под жестким контролем, и прямо на ее глазах частокол труб превращается в чудесный лес, где главное – не потерять тропинку, иначе сгинешь навсегда. На тонких прутьях антенн сидят диковинные птицы, из-за кирпичных стволов выглядывают единороги, вепри и олени с расписанными граффити боками, – жаль, что Васька не может прочесть из них ни строчки; нет ничего прекраснее этих железных холмов. Нет ничего прекраснее огромного, чисто вымытого неба над ними.
А самое прекрасное заключается в отсутствии цели.
Движение – вот главная цель.
Кажется, оно никогда не кончится, хотя у Васьки уже гудят руки и ноги, а один раз она чуть не сорвалась с пожарной лестницы, бездумно понадеявшись на ее крепость.
Васька останавливается внезапно, как перед обрывом. Это и есть обрыв, крыши кончились. Прямо перед ней – свинцовое тело реки. Если Васька правильно сориентировалась в пространстве, это должна быть Фонтанка.
Ямакаси сидит на самом краю, уперевшись пеньковой (веревочной) ногой в водосточную трубу.
– Здорово, – подходя к нему, говорит Васька.
К чему относится это Васькино «здорово» – неясно. К реке, к крышам; к тому, что она как минимум трижды могла рухнуть вниз, но не рухнула; к единорогам, которые промелькнули перед ней подобно теням в волшебном фонаре; к диковинным птицам на прутьях антенн – и когда только им, наконец, раздадут листы с нотами и текстом песни «How Deep Is The Ocean – How High Is The Sky»?
Никогда.
Васька собирается жить долго. По крайней мере, до тех пор, пока на свете существуют крыши.
– И правда неплохо, – Ямакаси достает из кармана жилетки мятую сигарету и протягивает Ваське. После всего случившегося Васька нисколько не удивилась, если бы он добыл огонь из указательного пальца. Ничего такого не происходит: Ямакаси совершенно прозаически щелкает одноразовой зажигалкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56