В наше время ни один уличный торговец не продаст вам хорошо очищенный наркотик. Пока зелье дойдет до наркомана, не один посредник нагреет на нем руки. Эти двое старых приятелей по игле, страдавшие теперь в приемном покое, ввели себе в вены несравненно более сильный наркотик, чем те препараты, которые потребляют двести тысяч городских любителей героина. Когда они наконец сообразили вызвать скорую помощь, один из них уже посинел. Старший дежурный врач оставил их на попечение опытных врачей-индийцев и вместе с Мейером поднялся по лестнице на второй этаж.
Там в палате лежала старушка, которую два дня назад привезли в Неотложку. Старший дежурный врач намеревался отправиться в Мэн завтра днем в четыре часа. Задолго до того, как в больницу хлынет многократно увеличивающийся в конце рабочей недели поток искромсанных и кровоточащих тел пострадавших. А тут еще подвернулся детектив, который ни с того ни с сего заинтересовался старушенцией и, возможно, поможет установить ее личность. Черт бы ее побрал.
— Она все время вспоминает какую-то Полли, — сказал старший дежурный врач. — Но, по ее словам, дочерей у нее нет. Отсюда мы сделали вывод, что Полли — наверное, сиделка. Со старухиной одежды спороты все метки. По ним можно было бы найти частную лечебницу или богадельню, где она жила. Вы меня понимаете?
— Да, — ответил Мейер.
Но если она была в частной лечебнице, почему тамошняя администрация не заявила об этом в полицию?
— У нее ко всему еще и диабет. Тот, кто подкинул ее нам, возможно, не знал об этом. А, может быть, ему было на это наплевать.
— Откуда вы это взяли?
— Ее не снабдили никакими лекарствами. Карманы абсолютно пустые. Даже сумочки у нее не было.
— Во что она была одета? — поинтересовался Мейер.
— Ночная сорочка, комнатные тапочки, трусики, полотенце и платье.
— И с тапочек спороты метки?
— Да.
— Иногда они забывают это сделать.
— На этот раз не забыли. Мы пришли.
Дежурный врач вошел в палату так, как это обычно делают врачи. Без стука, даже не спросил «разрешите войти?».
Больной в это время мог сидеть на унитазе или ковырять в носу — без разницы. Стыдливость и свои привычки он должен оставить за порогом больницы.
Женщина, не помнящая родства, сидела на стуле возле кровати и смотрела по телевизору какую-то дребедень. Сериал для пенсионеров — так это, кажется, называется. Все в нашей стране имеет деликатное название. А Мейер все никак не мог придумать деликатный синоним слову «лысый». Эта старушка не была лысой. У нее на голове росла масса волос.
Совершенно седых. Поглощенная теледейством, она даже не обернулась.
— Прошу прощения, — произнес врач. Но вовсе не для того, чтобы извиниться за неожиданное вторжение. Он просто хотел привлечь к себе ее внимание. Его слова не произвели желаемого эффекта. Тогда он взял блок дистанционного управления и выключил изображение. Старуха повернулась и сердито посмотрела на него. Видно, хотела протестовать, но передумала, и с тяжелым вздохом снова уселась на стуле.
В ее глазах Мейер увидел безнадежную покорность старого человека, привыкшего к бесцеремонности и помыканию.
— С вами хочет поговорить полицейский, — без всяких вступлений обратился к ней врач. — Детектив Мейер. Из 87-го участка.
— Как поживаете, мэм? — спросил Мейер.
Старуха кивнула головой.
— Я хотел бы с вашего позволения задать вам несколько вопросов, — продолжал детектив.
— Валяйте, — ответила она и неприязненно посмотрела на Мейера.
— Кто такая Полли?
Он задал этот вопрос напрямик. Когда людей захватывают врасплох, у них неожиданно проясняется память.
— Она заботилась обо мне, — ответила старуха.
— Где?
— Дома.
Но что она имеет в виду под словом «дом»? Свое жилище? Частную лечебницу? Богадельню?
— А где он? — спросил Мейер. — Ваш дом.
— Не знаю.
— Кто привез вас сюда, мэм?
— Полицейские.
— Где они вас нашли?
— Не знаю.
Он смущенно посмотрел на старуху. На вид ей 80 — 85 лет. Слишком много неожиданного произошло с ней, и она была в замешательстве. Вместо того чтобы сидеть и смотреть доступную ее пониманию телевизионную передачу, она вынуждена выслушивать вопросы какого-то полицейского.
Вопросы, на которые она не знала ответов.
— Вы помните железнодорожную станцию?
— Нет.
— Вы помните, кто привез вас на железнодорожную станцию?
— Нет. Я помню только, что тогда сверкали молнии.
— Если я опишу вам внешность мужчины, это поможет вам что-нибудь вспомнить?
— Может быть. Но это так трудно. Вспоминать.
— Ему 40 — 45 лет, — начал Мейер, повторяя то, что услышал утром от Чарли. — Ростом около 180 см. Темноволосый, кареглазый.
— Бадди, — произнесла старуха.
— Она уже называла это имя, — вмешался в разговор врач. — Бадди. Мы думаем, что это ее внук.
— Бадди. А дальше как, мэм? — допытывался Мейер. — Можете ли вы сказать мне его фамилию?
— Я не помню ее.
— От был одет в синие джинсы, коричневую куртку?..
— Не помню, как он был одет.
— Желтая рубашка?..
— Я же сказала вам, что не помню, — отрезала старуха.
Было видно, что она сердится на самое себя. Сердится из-за того, что не может вспомнить то, о чем ее спрашивали.
— Мэм, железнодорожная станция находится близко к вашему дому?
— Я ехала на машине, — вспомнила старуха.
— Ив этой машине с вами ехал еще кто-то?
— Да. И сверкали молнии.
— Вы ехали из дома?
— Да.
— Где он находится, мэм?
— Не помню, — ответила старуха.
К ее глазам подступали слезы. Вот-вот заплачет от расстройства и отчаяния. Мейер не хотел, чтобы она плакала.
— Благодарю вас, мэм, — сказал он. — Прошу прощения за беспокойство.
Он взял блок дистанционного управления и включил телевизор. В коридоре попросил врача показать ему старухины вещи. Они спустились по лестнице на первый этаж и вошли в помещение, которое, как показалось Мейеру, выполняло те же функции, что и Отдел учета имущества в полицейском управлении. Врач попросил кладовщицу показать мистеру Мейеру вещи, которые были на больной из 305-й палаты в тот день, когда полицейские привезли ее в больницу. Потом он извинился перед детективом и вернулся в приемный покой.
Иногда в частных лечебницах и богадельнях ставят метки на одежду пациентов, чтобы не перепутать вещи, получаемые из прачечной. Мейер не нашел меток лечебницы или прачечной ни на старухином платье, ни на ее ночной сорочке.
Их не было ни на тапочках, ни на полотенце. На всех вещах были явственно видны следы от споротых меток. И на внутренних поверхностях подошв тапочек остались правильные четырехугольные пятна на тех местах, где прежде были приклеены метки.
Ничто так и не пролило свет на личность старой дамы.
* * *
Жену второго покойника звали Дебра Уилкинс.
Маленькая зеленоглазая блондинка с короткой мальчишеской стрижкой. Около 35 лет, определили детективы на глаз ее возраст. Имя и адрес ее убитого мужа Паркер и Клинг узнали, заглянув в его водительские права, найденные в бумажнике, а номер домашнего телефона нашли в телефонном справочнике. Когда накануне около девяти полицейские позвонили ей по телефону, Дебра спешила на тренировку. Но вместо этого ей пришлось встретиться с детективами в больничном морге. Они почти ничего не узнали от нее вчера. Дебра не владела собой от горя. Заливаясь слезами, женщина опознала труп мужа, Питера Уилкинса.
Они сидели в гостиной трехэтажного кирпичного дома Уилкинсов в Олбермарльском тупиковом проулке, выходящем на Серебрянорудничную дорогу, на северной границе территории их участка. Из окон гостиной была отчетливо видна Речная Гавань, на воду опускались сумерки. Пора приступать к делу.
— Миссис Уилкинс, — осторожно начал Клинг. — Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но мне нужно кое-что выяснить с вашей помощью.
— Я уже успокоилась, — сказала она. — Простите меня за вчерашнее.
Она только что вернулась из похоронного бюро. Ее давешняя истерика дала убийце хорошую фору, подумал Паркер. С этой проклятой бабой невозможно было разговаривать. Стоило упомянуть имя ее мужа, как она разражалась воплями. Сейчас Дебра, казалось, овладела собой. На ней был синий брючный костюм простого покроя, на ногах — синие туфли-лодочки. Покрасневшими от слез глазами она смотрела на Клинга, ожидая, когда он задаст ей первый вопрос.
— Миссис Уилкинс, — начал детектив, — вашего мужа нашли возле...
Ее губы задрожали.
С ней нужно поделикатнее, подумал Клинг.
— Возле Тростникового въезда на Речное шоссе, — продолжал он. — Перед заброшенным домом № 1227 на Харлоу. Это приблизительно в двух километрах отсюда. Судмедэксперты считают, что смерть наступила... — он прокашлялся, посмотрел на ее дрожащие губы; только бы она снова не ударилась в истерику, — ...во вторник около полуночи. Всю ночь шел дождь, он шел и вчера утром, когда мы приехали туда. Мэм, если бы вы могли сказать нам, когда вы его видели в последний раз и что он сказал вам перед тем, как уйти.
Может быть, он дал вам что...
— Мы расстались во вторник вечером после ужина. Он ушел из дома в половине девятого. Сказал, что пойдет в кино на какой-то детективный фильм. Меня подобная чепуха никогда не интересовала.
— В котором часу он должен был вернуться домой?
— В одиннадцать или в половине двенадцатого.
— Но так и не вернулся.
— Да, не вернулся.
Она отвернулась.
— Вот почему я позвонила в полицию.
Клинг посмотрел на Паркера, тот кивнул головой: можно.
— Когда? — спросил он.
— В полночь. Я очень встревожилась. Шел дождь, но кинотеатр находится в нескольких кварталах от нас, на Стеммлере. Это всего лишь в десяти минутах ходьбы. Питер не из тех... был не из тех мужчин, которые по дороге домой заходят в бары. Я... я встревожилась, набрала номер девять-один-один, описала им его... во что он был одет... и сказала, что он уже давно должен был прийти домой. Я не знаю, что они предприняли.
Центральное полицейское управление немедленно задействовало соответствующий участок. Им оказался 87-й. Но там не нашлось сержанта, который направил бы своих патрульных на поиски чьего-то мужа, припозднившегося всего лишь на полчаса.
— Когда вы вчера утром позвонили мне, — продолжала Дебра, — я подумала... подумала, что вы что-то о нем узнали. Я не ожи... никак не ожидала услышать то, что вы сообщили мне. Что он мертв.
Сдерживается, хотя нижняя губа предательски дрожит.
Она не заплачет. На нее можно рассчитывать, она поможет им. Клинг восхищался ею, а Паркер недоумевал, что в этом было особенного. Во многих отношениях Паркер и Клинг составляли на удивление слаженную команду, несмотря на то что Паркер был плохим полицейским, а Клинг — хорошим.
— Можете ли вы описать нам, как он был одет, когда выходил из дома? — спросил Клинг.
— Синие джинсы, футболка, простая куртка. Именно так он и был одет, когда его нашли, раскрашенного серебряной и золотой красками, с тремя дырами в голове.
— Он пошел в кино один? — поинтересовался Паркер.
— Да?
Вопросительная интонация ее ответа подсказала ему, что он совершил бестактность. Уж не подумал ли он, что?..
— Он пошел с приятелем или с кем-нибудь еще? — поправился Паркер, балансируя на грани другого шаворскизма.
— Один, — ответила Дебра.
— Ваша машина находится в городе? — задал вопрос Клинг.
— Нет. Когда нам нужна машина, мы берем ее напрокат.
— Интересно, как же он тогда оказался за пару километров от дома. Да еще в дождь.
— А не пошел ли он с дружком или с кем-нибудь другим, — допытывался Паркер. — В кино, я хочу сказать.
— Нет. В кино он пошел один.
— Мало кто любит ходить в кино не в компании, — продолжал Паркер. — Ходят с приятелями, — он выдержал паузу и выпалил, пристально посмотрев на женщину:
— Или с подругами.
— Он ушел один, — повторила Дебра.
— Ваш муж занимался какими-нибудь малярными работами в доме? — спросил Паркер.
— Малярными работами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50