Никому не нравится, когда приходят незваные гости с огнем и мечом, а хан Гирей постоянно нападает на соседей.
В узелке оказалось несколько ячменных лепешек, кусок овечьего сыра и четыре крупных яблока. Изголодавшийся беглец с удовольствием принялся за хлеб и сыр.
— Понимаю, — задумчиво протянул Наиль. — Гирей хочет, чтобы его красное знамя с вышитыми на нем золотыми нитками яблоком и изречениями из Корана, реяло над множеством побежденных стран. Мой несчастный сын уже заплатил за это своей головой.
— Он погиб? — перестал жевать серб. — Хан как-нибудь отблагодарил тебя за то, что ты отдал ему сына?
— Хан? — горько усмехнулся старик. — Да, он меня отблагодарил. Моя жена умерла от горя, а мубаширы насчитали мне огромную недоимку в уплате податей. А чем платить, если у меня на руках остались невестка и маленькая внучка? Тогда сеймены забрали мою красавицу невестку и продали в гарем какого-то богатого турка. Не знаю, что будет с крошкой Юлдуз, когда Аллах призовет меня к себе… Такова ханская благодарность.
Он замолчал и уставился невидящим взглядом на торчавший из земли пень, сплошь усеянный маленькими желтыми ядовитыми грибами. Солнце уже село, и темнота сгущалась с каждой минутой, словно наползая на опушку из чащи леса.
Серб положил руку на высохшее плечо старика:
— Вот за то, что я не хотел, чтобы гибли татары и урусы, греки и болгары, Азис-мурза посадил меня в застенок
— Бедному и простому человеку везде плохо, — нарочито закашлялся Наиль и украдкой вытер выступившие на глазах слезы.
Ивко понял: старый татарин стесняется своей слабости, и отвернулся, щадя его самолюбие. Разломив яблоко, он сунул половинку в руку старика. Тот взял, но не стал есть. Все так же глядя на пень, он глухо продолжил:
— Нет денег — ничего нет. Вся власть в руках хана, нурадин и калга его родня, мурзы кормятся войной и смотрят в рот Гирею, муллы изолгались, толкуя Коран в угоду богатым… А зачем мне война с урусами, если она отняла у меня все: любимую жену, единственного сына, дорогую невестку? Что получил я взамен? Рабов, сундуки с золотом, табуны коней? Или, может быть, прекрасный дом, сад, отары овец? Нет, я нищий и даже более несчастен, чем раньше.
— Поэтому ты помог мне?
— Враг хана — мой друг, — зло засмеялся старик — Да ты кушай, кушай. Ночью в лесу холодно, надо быть сытым, чтобы не мерзнуть.
— Стражники тебе поверили? — спросил серб и бережно завернул в платок остатки еды.
Наиль молча расстегнул халат, задрал рубаху и повернулся к нему спиной: даже в сумерках были заметны темные полосы на смуглой дряблой коже — следы ударов плетью.
— Очень злились, что не смогли тебя поймать, — сказал татарин, приводя одежду в порядок. — Будь осторожен, они до сих пор рыскают!
— Ты можешь купить мне коня?
— Коня? — озадаченно переспросил Наиль. — Извини, но у меня нет таких денег. Даже старая кобыла, которая нас везла, и та не моя.
Серб достал кошелек и высыпая на ладонь горсть монет. Слегка подбросил их, зазвенев серебром.
— Деньги есть.
— А как я объясню, откуда у меня вдруг появились деньги на коня? Сказать Азис-мурзе, что я нашел клад? — Старик сдвинул шапку на лоб и поскреб ногтями в затылке. — Тогда меня будут пороть за то, что я не отдал найденное в ханскую казну. Ты ускачешь, а меня спросят, куда подевался купленный мною конь. Если я попаду в руки палачей, что будет с моей внучкой, крошкой Юлдуз?
— Ты думал о ней, когда я прыгнул в твою повозку?
— Некогда было, — отмахнулся татарин. — А теперь мне страшно. Лучше уходи куда-нибудь подальше, где тебя никто не знает.
— Далеко ли уйдешь без коня? — вздохнул серб. — Ведь ты не сможешь долго носить мне лепешки, тебя выследят. И тогда придет конец нам обоим. Конечно, ты и так очень помог мне и в полном праве сказать: все, хватит, теперь у каждого своя дорога. Но мне кажется, ты так не поступишь.
— Не знаю, — буркнул Наиль. Подняв прутик, он поворошил им в траве, словно отыскивая что-то.
В лесу стало совсем темно, и собеседники почти не различали лиц друг друга. Серб терпеливо ждал, что решит старик: от этого зависело очень многое. Одно, когда ты можешь рассчитывать хоть на какую-то помощь. И совсем другое, если полагаешься только на себя.
Не стоит обижаться, услышав твердое «нет». Татарин и так много раз рисковал головой, и нельзя понуждать или уговаривать, чтобы он подставил голову снова. Азис-мурзе достаточно лишь намека, что Наиль знает, где скрывается серб. Старика немедленно схватят, и начальник ханской стражи поставит его перед выбором: жизнь крошки Юлдуз или голова беглеца.
— А если я найду тебе лодку? — прервал затянувшееся молчание татарин. — Мой племянник — рыбак.
— До моря еще нужно добраться. И можно ли доверять твоему племяннику?
— Можно, — уверенно ответил Наиль. — За одну ночь под парусом уйдешь далеко. Потом сойдешь на берег, купишь коня и поскачешь куда хочешь.
Ивко задумался. Старик прав: при попутном ветре за ночь можно пройти большое расстояние, но согласится ли племянник Наиля плыть к Азову? Побоится! Да и как ему потом объяснить стражникам свое долгое отсутствие, если они начнут допытываться, где он пропадал столько времени? Покупать для беглеца коня старику опасно. Значит, единственная возможность — доплыть с племянником Наиля до Гнилых вод у Перекопа, потом добывать лошадь и подаваться к Азову через Дикое поле. Отправляться одному в такой дальний и нелегкий путь почти безумие, но в его положении выбирать не приходится. Он должен сообщить Паршину, что на Спиридона больше рассчитывать нельзя, и донести горькую весть об измене.
— Где меня подберет лодка? — спросил серб.
— У двуглавой горы. Там есть удобная маленькая бухта. Но добираться туда тебе придется самому.
— Хорошо. Как я узнаю, что все готово?
— Утром я поговорю с племянником. Перед заходом солнца приходи к шалашу. Если к жердям будет привязана тряпка, то в полночь тебя ждут в бухте.
— А если тряпки не будет?
— Тогда ты поймешь, что старый Наиль осел и не умеет разбираться в людях. Все, мне пора.
Поднявшись, татарин легко коснулся руки Ивко и скрылся в темноте. Чуть слышно прошуршала под его ногами трава на краю поляны, и серб остался один.
Весь следующий день он провел в чаще. Съел остатки принесенных Наилем лепешек, напился воды из родничка и долго лежал в высокой траве, дожидаясь вечера. Как только тени деревьев удлинились, а между кустов начал разливаться прохладный сумрак, Ивко отправился к поляне. Его снедало нетерпение: хотелось поскорее увидеть, есть ли на шалаше заветный условный знак.
Выйдя на опушку, он спрятался в кустах и впился взглядом в покосившийся шалаш, но заходящее солнце слепило, и раздосадованный серб перебрался на другое место. Раздвинул ветви и снова выглянул. Из его груди вырвался вздох облегчения — на жердях болталась выцветшая синяя тряпка. Старик не подвел!
Решив не ждать, пока полностью стемнеет, Ивко сразу же отправился к морю: предстояло пройти немалое расстояние, и зря терять время не следовало. Сегодня судьба была к нему благосклонна, и серб достиг побережья без происшествий. Спустившись к воде, он услышал, как кто-то негромко стучал камнем о камень. Наиль?
Подобрав пару обкатанных волнами голышей, Ивко тоже стукнул ими один о другой. Из расщелины в скале появился старик и позвал:
— Иди сюда!
Сделав несколько шагов, Ивко увидел наполовину вытащенную на берег лодку. Рядом с ней стоял исполинского роста человек. Вся его одежда состояла из коротких, едва доходивших до колен, широких штанов. Опершись на весло, он застыл как изваяние.
— Куда ты хочешь плыть? — спросил старик.
— К Перекопу.
— Якши! Три монеты, — гулким басом сказал исполин.
— У него большая семья, — вздохнул Наиль.
Ивко достал кошелек и отдал рыбаку пять монет. Тот молча взял их и засунул за щеку. Обернувшись к старику, серб ощупью нашел его ладонь и тоже вложил в нее пять монет.
— Зачем? — запротестовал тот, пытаясь вернуть деньги. — Не надо.
— Купишь подарок Юлдуз. — Ивко обнял его на прощание — Спасибо за все.
— Да хранит тебя Аллах! — Наиль на мгновение прижался щекой к плечу серба.
Ивко не успел и глазом моргнуть, как могучие руки подхватили его, подняли и бережно перенесли в лодку. Рыбак ухватился за ее нос и столкнул в пенистую воду. Усевшись на корме, он сильно отпихнулся от камней веслом и начал выгребать навстречу волнам. Вскоре берег растворился в кромешной тьме. Рыбак поставил мачту и распустил парус.
— Вода, хлеб. — Он показал на бочонок и сверток рядом с ним.
Видимо, исполин не отличался особой разговорчивостью. Серб улегся на свернутые сети и задремал.
Почти двое суток они плыли на север. Днем — под палящими лучами солнца, ночью — под широким черным пологом неба, усеянного яркими точками звезд. Когда ветер ослабевал, рыбак садился на весла и неутомимо гнал лодку вперед. За все время плавания он не сказал ни слова. Только утром третьего дня показал мускулистой рукой на прибрежные заросли камыша и прогудел:
— Тебе туда.
С треском ломая сухие стебли, нос лодки врезался в плавни. Перевалившись через борт, Ивко по пояс в воде пошел к берегу.
— Стой! — неожиданно окликнул его рыбак.
Серб обернулся. Татарин протянул ему остатки хлеба.
— Возьми.
— А как же ты? — удивился Ивко.
— В море рыба, — лаконично ответил исполин. Вспенивая мутную воду мощными гребками, он быстро вывел лодку из зарослей и направил в открытое море. И вот она уже превратилась в маленькую точку, трудноразличимую среди искрящихся в солнечном свете волн.
Выбравшись на берег, серб вылил из сапог воду и просушил одежду. Всухомятку пожевал хлеба, оделся и пошел, держа направление на северо-восток. Вокруг расстилалась безлюдная степь. Солнце поднималось все выше и начинало припекать. Мучительно хотелось напиться чистой холодной воды и завалиться в тенечке, пусть даже на голой земле, лишь бы только не мерить шагами прокаленную, пахнущую пылью равнину.
Где его высадил рыбак? Ясно, что недалеко от Перекопа, но где он, Перекоп, — уже за спиной или еще впереди? И поблизости никаких признаков жилья, а там, где нет жилья, не найдешь ни воды, ни коня. Но без коня никогда не добраться до Азова — пешком степь не перейти, замучит жажда и спалит солнце.
Заметив на горизонте тоненькую струйку дыма, Ивко сначала не поверил глазам: уж не наваждение ли? Бывает, что от бесконечного пекла начинает мутиться в голове и чудится всякое — то стаи птиц, то зеленые дубравы. Он зажмурился и отвернулся, а потом вновь посмотрел туда, где заметил струйку дыма. Она не исчезла! Значит, там люди, вода и, конечно, лошади! Серб побежал, но вскоре перешел на шаг и, наконец, остановился; куда он торопится? Летит, как неразумный мотылек на огонь, не подумав, что разжечь его в степи могут только ордынцы. Нет, нужно быть осторожным. Зорко осматриваясь, он начал забирать левее, чтобы выйти к костру с наветренной стороны: если у татар есть собаки, они не сразу учуют запах чужого человека и не успеют поднять лай. Хорошо, если это костер одинокого табунщика. Впрочем, не стоит загадывать.
Когда ветер донес до него запах дыма, Ивко лег на землю и пополз, прячась в траве. Вскоре он услышал голоса и сердитое ворчание собаки. Приподнявшись, увидел сидящих у костра трех татар. Чуть поодаль, навострив уши, беспокойно вертел головой лохматый пес, стараясь уловить, откуда исходит настороживший его запах чужака.
Над огнем булькало в казане какое-то варево. Один татарин — малорослый, с плоским, как у каменной бабы, лицом — помешивал деревянной ложкой в казане. Двое других сидели к сербу спинами, небрежно бросив свои луки на траву. В стороне паслись заседланные лошади. Лошади!
— Заткнись! — прикрикнул на пса плосколицый. Пес обиженно притих, положил морду на вытянутые лапы, но тут же вновь поднял голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
В узелке оказалось несколько ячменных лепешек, кусок овечьего сыра и четыре крупных яблока. Изголодавшийся беглец с удовольствием принялся за хлеб и сыр.
— Понимаю, — задумчиво протянул Наиль. — Гирей хочет, чтобы его красное знамя с вышитыми на нем золотыми нитками яблоком и изречениями из Корана, реяло над множеством побежденных стран. Мой несчастный сын уже заплатил за это своей головой.
— Он погиб? — перестал жевать серб. — Хан как-нибудь отблагодарил тебя за то, что ты отдал ему сына?
— Хан? — горько усмехнулся старик. — Да, он меня отблагодарил. Моя жена умерла от горя, а мубаширы насчитали мне огромную недоимку в уплате податей. А чем платить, если у меня на руках остались невестка и маленькая внучка? Тогда сеймены забрали мою красавицу невестку и продали в гарем какого-то богатого турка. Не знаю, что будет с крошкой Юлдуз, когда Аллах призовет меня к себе… Такова ханская благодарность.
Он замолчал и уставился невидящим взглядом на торчавший из земли пень, сплошь усеянный маленькими желтыми ядовитыми грибами. Солнце уже село, и темнота сгущалась с каждой минутой, словно наползая на опушку из чащи леса.
Серб положил руку на высохшее плечо старика:
— Вот за то, что я не хотел, чтобы гибли татары и урусы, греки и болгары, Азис-мурза посадил меня в застенок
— Бедному и простому человеку везде плохо, — нарочито закашлялся Наиль и украдкой вытер выступившие на глазах слезы.
Ивко понял: старый татарин стесняется своей слабости, и отвернулся, щадя его самолюбие. Разломив яблоко, он сунул половинку в руку старика. Тот взял, но не стал есть. Все так же глядя на пень, он глухо продолжил:
— Нет денег — ничего нет. Вся власть в руках хана, нурадин и калга его родня, мурзы кормятся войной и смотрят в рот Гирею, муллы изолгались, толкуя Коран в угоду богатым… А зачем мне война с урусами, если она отняла у меня все: любимую жену, единственного сына, дорогую невестку? Что получил я взамен? Рабов, сундуки с золотом, табуны коней? Или, может быть, прекрасный дом, сад, отары овец? Нет, я нищий и даже более несчастен, чем раньше.
— Поэтому ты помог мне?
— Враг хана — мой друг, — зло засмеялся старик — Да ты кушай, кушай. Ночью в лесу холодно, надо быть сытым, чтобы не мерзнуть.
— Стражники тебе поверили? — спросил серб и бережно завернул в платок остатки еды.
Наиль молча расстегнул халат, задрал рубаху и повернулся к нему спиной: даже в сумерках были заметны темные полосы на смуглой дряблой коже — следы ударов плетью.
— Очень злились, что не смогли тебя поймать, — сказал татарин, приводя одежду в порядок. — Будь осторожен, они до сих пор рыскают!
— Ты можешь купить мне коня?
— Коня? — озадаченно переспросил Наиль. — Извини, но у меня нет таких денег. Даже старая кобыла, которая нас везла, и та не моя.
Серб достал кошелек и высыпая на ладонь горсть монет. Слегка подбросил их, зазвенев серебром.
— Деньги есть.
— А как я объясню, откуда у меня вдруг появились деньги на коня? Сказать Азис-мурзе, что я нашел клад? — Старик сдвинул шапку на лоб и поскреб ногтями в затылке. — Тогда меня будут пороть за то, что я не отдал найденное в ханскую казну. Ты ускачешь, а меня спросят, куда подевался купленный мною конь. Если я попаду в руки палачей, что будет с моей внучкой, крошкой Юлдуз?
— Ты думал о ней, когда я прыгнул в твою повозку?
— Некогда было, — отмахнулся татарин. — А теперь мне страшно. Лучше уходи куда-нибудь подальше, где тебя никто не знает.
— Далеко ли уйдешь без коня? — вздохнул серб. — Ведь ты не сможешь долго носить мне лепешки, тебя выследят. И тогда придет конец нам обоим. Конечно, ты и так очень помог мне и в полном праве сказать: все, хватит, теперь у каждого своя дорога. Но мне кажется, ты так не поступишь.
— Не знаю, — буркнул Наиль. Подняв прутик, он поворошил им в траве, словно отыскивая что-то.
В лесу стало совсем темно, и собеседники почти не различали лиц друг друга. Серб терпеливо ждал, что решит старик: от этого зависело очень многое. Одно, когда ты можешь рассчитывать хоть на какую-то помощь. И совсем другое, если полагаешься только на себя.
Не стоит обижаться, услышав твердое «нет». Татарин и так много раз рисковал головой, и нельзя понуждать или уговаривать, чтобы он подставил голову снова. Азис-мурзе достаточно лишь намека, что Наиль знает, где скрывается серб. Старика немедленно схватят, и начальник ханской стражи поставит его перед выбором: жизнь крошки Юлдуз или голова беглеца.
— А если я найду тебе лодку? — прервал затянувшееся молчание татарин. — Мой племянник — рыбак.
— До моря еще нужно добраться. И можно ли доверять твоему племяннику?
— Можно, — уверенно ответил Наиль. — За одну ночь под парусом уйдешь далеко. Потом сойдешь на берег, купишь коня и поскачешь куда хочешь.
Ивко задумался. Старик прав: при попутном ветре за ночь можно пройти большое расстояние, но согласится ли племянник Наиля плыть к Азову? Побоится! Да и как ему потом объяснить стражникам свое долгое отсутствие, если они начнут допытываться, где он пропадал столько времени? Покупать для беглеца коня старику опасно. Значит, единственная возможность — доплыть с племянником Наиля до Гнилых вод у Перекопа, потом добывать лошадь и подаваться к Азову через Дикое поле. Отправляться одному в такой дальний и нелегкий путь почти безумие, но в его положении выбирать не приходится. Он должен сообщить Паршину, что на Спиридона больше рассчитывать нельзя, и донести горькую весть об измене.
— Где меня подберет лодка? — спросил серб.
— У двуглавой горы. Там есть удобная маленькая бухта. Но добираться туда тебе придется самому.
— Хорошо. Как я узнаю, что все готово?
— Утром я поговорю с племянником. Перед заходом солнца приходи к шалашу. Если к жердям будет привязана тряпка, то в полночь тебя ждут в бухте.
— А если тряпки не будет?
— Тогда ты поймешь, что старый Наиль осел и не умеет разбираться в людях. Все, мне пора.
Поднявшись, татарин легко коснулся руки Ивко и скрылся в темноте. Чуть слышно прошуршала под его ногами трава на краю поляны, и серб остался один.
Весь следующий день он провел в чаще. Съел остатки принесенных Наилем лепешек, напился воды из родничка и долго лежал в высокой траве, дожидаясь вечера. Как только тени деревьев удлинились, а между кустов начал разливаться прохладный сумрак, Ивко отправился к поляне. Его снедало нетерпение: хотелось поскорее увидеть, есть ли на шалаше заветный условный знак.
Выйдя на опушку, он спрятался в кустах и впился взглядом в покосившийся шалаш, но заходящее солнце слепило, и раздосадованный серб перебрался на другое место. Раздвинул ветви и снова выглянул. Из его груди вырвался вздох облегчения — на жердях болталась выцветшая синяя тряпка. Старик не подвел!
Решив не ждать, пока полностью стемнеет, Ивко сразу же отправился к морю: предстояло пройти немалое расстояние, и зря терять время не следовало. Сегодня судьба была к нему благосклонна, и серб достиг побережья без происшествий. Спустившись к воде, он услышал, как кто-то негромко стучал камнем о камень. Наиль?
Подобрав пару обкатанных волнами голышей, Ивко тоже стукнул ими один о другой. Из расщелины в скале появился старик и позвал:
— Иди сюда!
Сделав несколько шагов, Ивко увидел наполовину вытащенную на берег лодку. Рядом с ней стоял исполинского роста человек. Вся его одежда состояла из коротких, едва доходивших до колен, широких штанов. Опершись на весло, он застыл как изваяние.
— Куда ты хочешь плыть? — спросил старик.
— К Перекопу.
— Якши! Три монеты, — гулким басом сказал исполин.
— У него большая семья, — вздохнул Наиль.
Ивко достал кошелек и отдал рыбаку пять монет. Тот молча взял их и засунул за щеку. Обернувшись к старику, серб ощупью нашел его ладонь и тоже вложил в нее пять монет.
— Зачем? — запротестовал тот, пытаясь вернуть деньги. — Не надо.
— Купишь подарок Юлдуз. — Ивко обнял его на прощание — Спасибо за все.
— Да хранит тебя Аллах! — Наиль на мгновение прижался щекой к плечу серба.
Ивко не успел и глазом моргнуть, как могучие руки подхватили его, подняли и бережно перенесли в лодку. Рыбак ухватился за ее нос и столкнул в пенистую воду. Усевшись на корме, он сильно отпихнулся от камней веслом и начал выгребать навстречу волнам. Вскоре берег растворился в кромешной тьме. Рыбак поставил мачту и распустил парус.
— Вода, хлеб. — Он показал на бочонок и сверток рядом с ним.
Видимо, исполин не отличался особой разговорчивостью. Серб улегся на свернутые сети и задремал.
Почти двое суток они плыли на север. Днем — под палящими лучами солнца, ночью — под широким черным пологом неба, усеянного яркими точками звезд. Когда ветер ослабевал, рыбак садился на весла и неутомимо гнал лодку вперед. За все время плавания он не сказал ни слова. Только утром третьего дня показал мускулистой рукой на прибрежные заросли камыша и прогудел:
— Тебе туда.
С треском ломая сухие стебли, нос лодки врезался в плавни. Перевалившись через борт, Ивко по пояс в воде пошел к берегу.
— Стой! — неожиданно окликнул его рыбак.
Серб обернулся. Татарин протянул ему остатки хлеба.
— Возьми.
— А как же ты? — удивился Ивко.
— В море рыба, — лаконично ответил исполин. Вспенивая мутную воду мощными гребками, он быстро вывел лодку из зарослей и направил в открытое море. И вот она уже превратилась в маленькую точку, трудноразличимую среди искрящихся в солнечном свете волн.
Выбравшись на берег, серб вылил из сапог воду и просушил одежду. Всухомятку пожевал хлеба, оделся и пошел, держа направление на северо-восток. Вокруг расстилалась безлюдная степь. Солнце поднималось все выше и начинало припекать. Мучительно хотелось напиться чистой холодной воды и завалиться в тенечке, пусть даже на голой земле, лишь бы только не мерить шагами прокаленную, пахнущую пылью равнину.
Где его высадил рыбак? Ясно, что недалеко от Перекопа, но где он, Перекоп, — уже за спиной или еще впереди? И поблизости никаких признаков жилья, а там, где нет жилья, не найдешь ни воды, ни коня. Но без коня никогда не добраться до Азова — пешком степь не перейти, замучит жажда и спалит солнце.
Заметив на горизонте тоненькую струйку дыма, Ивко сначала не поверил глазам: уж не наваждение ли? Бывает, что от бесконечного пекла начинает мутиться в голове и чудится всякое — то стаи птиц, то зеленые дубравы. Он зажмурился и отвернулся, а потом вновь посмотрел туда, где заметил струйку дыма. Она не исчезла! Значит, там люди, вода и, конечно, лошади! Серб побежал, но вскоре перешел на шаг и, наконец, остановился; куда он торопится? Летит, как неразумный мотылек на огонь, не подумав, что разжечь его в степи могут только ордынцы. Нет, нужно быть осторожным. Зорко осматриваясь, он начал забирать левее, чтобы выйти к костру с наветренной стороны: если у татар есть собаки, они не сразу учуют запах чужого человека и не успеют поднять лай. Хорошо, если это костер одинокого табунщика. Впрочем, не стоит загадывать.
Когда ветер донес до него запах дыма, Ивко лег на землю и пополз, прячась в траве. Вскоре он услышал голоса и сердитое ворчание собаки. Приподнявшись, увидел сидящих у костра трех татар. Чуть поодаль, навострив уши, беспокойно вертел головой лохматый пес, стараясь уловить, откуда исходит настороживший его запах чужака.
Над огнем булькало в казане какое-то варево. Один татарин — малорослый, с плоским, как у каменной бабы, лицом — помешивал деревянной ложкой в казане. Двое других сидели к сербу спинами, небрежно бросив свои луки на траву. В стороне паслись заседланные лошади. Лошади!
— Заткнись! — прикрикнул на пса плосколицый. Пес обиженно притих, положил морду на вытянутые лапы, но тут же вновь поднял голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114