— Мой попутчик тоже, небось, свою смерть с собой потащит. Так что квиты будем.
— А вот и последний подарок Любомира. — Фрол достал свернутую в махонький узелок чистую тряпку, развернул и показал Павлину несколько темных крупинок, похожих на зерна конопли: — Бросишь одну маковку в напиток, и человек заснет как убитый. Кидать можно в воду, вино, пиво. У этого снадобья нет ни вкуса, ни запаха, и растворяется сразу, будто ничего не было. Если бросишь все маковки, то больше человек не проснется.
— Спать-то крепко будет? — Стрелец бережно спрятал узелок.
— Любомир говорил, каленым железом можно жечь — все одно не почует…
Вскоре Павлин отправился в обратный путь. Вместе с ним из Варшавы выехал невзрачный, тщедушный мужичонка, назвавшийся Ильей. Он свободно и чисто говорил по-русски, виртуозно матерился, и умело обращался с лошадьми. Кроме тощей дорожной котомки, никаких вещей у него не имелось.
Он оказался хорошим попутчиком: ловко сидел в седле, стойко переносил долгие переходы, не жаловался на зной и пыль, а самое главное — не докучай пустыми разговорами и расспросами. Его вполне удовлетворило то, что Павлин сообщил о себе: зовут его, мол, Прохор, он приказчик богатого московского купца, а теперь возвращается домой. В ответ «охотник» дал три золотых и обещал дать еще пять, когда доберутся до Вязьмы. Тархов чувствовал, что попутчик поначалу вел себя настороженно, однако потом вроде успокоился: все шло гладко, приказчик не проявлял досужего любопытства, а его богатырская стать невольно внушала уважение и доверие. Обычно люди, от природы наделенные громадной физической силой, по натуре добродушны и не отличаются хитростью.
Приглядываясь к Илье, стрелец опытным взглядом определил, что тот практически безоружен, если не считать ножа за голенищем. В отличие от него, Павлин имел саблю и пистолеты, а за пазухой прятал подарок Любомира — двуствольную немецкую игрушку. Попутчику стрелец объяснил, что оружие он носит для защиты от лихих людей. Как-никак, везет хозяину выручку и нераспроданные остатки дорогого товара.
— И ты рискнул ехать один в такую даль? — усмехнулся Илья.
— Вдвоем ехали, — вздохнул Тархов. — Да второй приказчик дорогой занедужил и вернулся. А торговлишка дело такое: упустил время — упустил выгоду!
Зашитую в кожу шкатулку, кошель с выручкой и самые дорогие из оставшихся непроданными украшений Павлин постоянно таскал с собой в большой суме, висевшей через плечо. Ночью он клал ее под голову, а под подушку прятал два пистолета. Попутчик относился к этому с полным пониманием, и сам проверял, хорошо ли закрыты ставни и задвинут ли засов на двери. Ночевали они обычно в одной комнате, столовались тоже вместе. Тархова так и подмывало проверить вещички Ильи, но решился он на это только за Могилевом.
К вечеру остановились на постоялом дворе, расседлали лошадей, поставили их в конюшню, отнесли тюки в амбар и пошли ужинать. Павлин заранее достал одну крупинку из узелка Любомира и, улучив удобный момент, бросил ее в кружку попутчика. Тот выпил.
Когда поднялись в отведенную им комнату, Илья начал зевать, глаза у него слипались, и он, не раздеваясь, повалился на кровать, пробормотав, что жара и дорога его сегодня порядком измотали. Вскоре он начал похрапывать. Стрелец немного выждал и попытался растолкать попутчика, но тот никак на это не реагировал. Тархов запер дверь, завесил окно, стянул с Ильи сапоги и одежду и при свете лучины старательно прощупал все швы, подкладку на портах, кафтане и рубахе, вытащил стельки из сапог, однако ничего не обнаружил. Распарывать швы и отдирать подметки он не решился. Неужели Илья ничего не везет? Павлин повертел в руках его нож. Обыкновенная деревянная рукоятка, в которой ничего не спрячешь, и на клинке никаких надписей нет.
Любомир не обманул: его зелье действовало сильно и безотказно. Тархов раздел Илью догола и проверил исподнее, но и в нем не нашел тайного послания. Оставался только нательный крест на гайтане — большой, массивный, чем-то похожий на наперсные кресты священников. Не в нем ли таится разгадка? Приподняв голову безмятежно посапывающего попутчика, Павлин снял с него гайтан и подивился, каким легким оказался массивный на вид крест. Надо полагать, внутри он пустой и должен как-то открываться. Но сколько стрелец ни бился, обнаружить потайную защелку или разобрать крест ему не удалось. Пришлось вновь накинуть гайтан на шею Ильи и натянуть на него исподнее.
Тархов разделся и лег, задул лучину и долго ворочался с боку на бок. С каждым днем они все ближе к родной стороне, с каждой пройденной верстой все ближе граница. Скоро наступит день и час встряхнуть ничего не подозревающего попутчика: Павлин и Фрол под руководством хитроумного Любомира приготовили для Ильи небольшую западню, не предполагая, какие потрясения готовит для них самих переменчивая и коварная судьба…
Через несколько дней они были уже за Минском. Тархов старательно считал дни и отмечал, какие деревушки они проехали, чтобы не пропустить заранее условного места. Постоялые дворы он выбирал сам, попутчик полностью доверял ему в этом — интересовался только, сколько верст отмахали за день и сколько еще ехать до Вязьмы.
О внезапно сморившем его сне Илья не вспоминал. Утром он встал с тяжелой головой, жаловался на сухость во рту и бесовские сновидения, мучившие всю Ночь напролет. Павлин объяснил это тем, что в дороге напекло голову, — палило и вправду немилосердно, стояла великая сушь, земля растрескалась без дождей, и с деревьев раньше времени начал падать сухой лист, словно наступила осень. Хлеба, не успев созреть, осыпались на корню, и по церквам служили молебны о ниспослании дождя.
В тот вечер все было как обычно. Лишь только солнце начало клониться за лес, Тархов предложил подумать о ночлеге. Еще до наступления сумерек они доехали до постоялого двора, где и остановились на ночь. Стрелец проследил, как поставили лошадей, проверил товар, осмотрел комнату и отправился ужинать. Проезжих оказалось немного, и хозяин постоялого двора подсел за стол к торговым гостям. Он жадно выспрашивал последние новости: как там, в больших городах, почем товар на базарах и правда ли, что в Пинске бунтовали и чуть не убили тамошнего пана каштеляна?
Илья только ухмылялся, работал ложкой да прихлебывал из кружки бражку, поднесенную хозяином. Тархов успокоил корчмаря: в Пинске ничего такого они не видали и разговоры о бунте сплошное вранье, — а потом подробно рассказал о ценах на разный товар. Сам он поинтересовался, не шалят ли на дорогах и почем здесь нынче мера овса для лошаденок.
Поужинав, поднялись наверх. Перед тем как лечь, Павлин отправился проведать лошадей. Пройдя через слабо освещенный луной двор, он свернул за угол конюшни и трижды гукнул, подражая крику филина. В ответ из зарослей за плетнем дважды тихонько свистнули. Успокоившись, стрелец заглянул в конюшню и вернулся в дом. Илья еще не лег. Тархов запер дверь, скинул кафтан и начал стягивать сапоги.
— Ну вот. — Он поглядел на попутчика. — Бог даст, завтра доберемся до Смоленска. Там и заночуем.
— Хорошо бы, — согласился Илья. Он тоже разделся, улегся на лавку и задул лучину.
Под утро их разбудили вопли хозяина, причитания его жены и топот ног внизу. Сквозь щели в ставнях пробивался серый предрассветный сумрак. Где-то прокричал ястреб, суля ясный день и возвещая о начале своей охоты на пернатую мелочь. Глаза еще слипались от сладкого сна, и вставать не хотелось, но вопли не умолкали.
— Пожар, что ли? — Павлин поднял голову и прислушался.
— Не похоже, — отозвался Илья. — Воют, как по покойнику… — Он сунул ноги в сапоги, накинул на плечи кафтан и выскочил за дверь.
Тархов не успел даже потянуться, как попутчик вернулся. Лицо его было хмурым:
— Беда, Прохор! Коней свели ночью!
— Что? — Павлин даже подпрыгнул и как был, босой и в исподнем, бросился во двор.
Бледный, заспанный хозяин метался около пустой конюшни. Его жена причитала на крыльце, а по двору бестолково сновали другие постояльцы, тоже оставшиеся безлошадными.
— Товар?! — выпучив глаза, заорал Тархов и схватил хозяина постоялого двора за грудки. Рванул так, что у того затрещала рубаха и голова замоталась, как у тряпичной куклы. — Товар цел?! Кони где? Убью!
Хозяйка завизжала от ужаса, к Павлину кинулись постояльцы и успевший спуститься вниз Илья. Повисли на руках, оторвали от хозяина, увели в сторону и начали увещевать:
— Он же не виноватый, у всех коней свели, не только у тебя! Товар цел, амбар не тронули.
Стрелец покорился, дал себя увести и посадить на лавку. Обхватив голову руками, он застонал:
— Разорение какое, Господи! Что купцу скажу? В кабалу теперя идти?
— Ах, чтоб их в мать… — Илья зло сплюнул. — И надо было им сюда заглянуть! Нет бы, еще день обождали.
— Чего теперь делать? — Павлин поднял на него полные слез глаза.
— Новых коней покупать.
— Да? А на какие шиши? Хозяйскую выручку тратить? И как теперь с товаром? На горбу тягать до Москвы?
— Надо добыть хоть ледащую лошаденку, — настойчиво повторил Илья.
— Красть мы не обучены, — хмуро буркнул стрелец. — Где ее добудешь? Теперь надо договариваться, чтобы хозяин товар на сбережение принял.
— Добудь хоть какую животинку, — упрямо твердил попутчик. — Нам бы только до одного места добраться. Это тут, недалеко. А там будут нам лошади. И товар свой заберешь, и до Москвы доедешь.
— Ладно. — Павлин тяжело поднялся. — Слезами горю не поможешь, а в доме вещички без призора осталися…
«Ловко Фрол сработал, — подумал он, глядя, как постояльцы роют носом землю, надеясь найти следы своих пропавших лошадей. — Только бы его не поймали, не то забьют до смерти. Мужики, они на конокрадов лютые».
Одевшись, стрелец перекусил, взял свою суму и отправился искать лошадей. Илья остался на постоялом дворе: он обещал сговориться с хозяином о сбережении товара.
Вернулся Павлин в середине дня. Он притащил за веревочную узду низкорослого крестьянского маштачка с выпирающими ребрами и грустными глазами.
— Вот, лучше не нашлось.
— М-да. — Илья обошел вокруг маштака, с кислой миной разглядывая облезлый хвост, разбитые копыта и свалявшуюся шерсть. — Хоть бы второго купил.
— Нету, — сердито буркнул Павлин. — Насчет товара договорился?
Услышав утвердительный ответ, он немного смягчился, но все же сам переговорил с хозяином постоялого двора. В том, что лошадей здесь достать невозможно, Илью лучше всего убедили завистливые взгляды оставшихся безлошадными проезжих и предложения перепродать дряхлого одра. За него предлагали цену хорошего жеребца. Но он отказался.
После обеда кое-как вдвоем взгромоздились на одра и погнали его по дороге на Смоленск. Под тяжестью огромного стрельца маштачок приседал и всхрапывал, но трусил тряской рысцой, шлепая разбитыми копытами по сухой, выжженной зноем земле. Вскоре начались знакомые места. Тархов вертел по сторонам головой, узнавая непроходимые дебри, в которые он забирался на ночлег. Тут недалеко и затерявшаяся в лесу могилка Терентия Микулина. Заехать бы, поклониться, да нельзя сейчас сворачивать.
Однако сидевший впереди Илья сам дернул веревочные поводья и заставил маштачка повернуть. Но не налево, где стрельцы похоронили гонца, а направо. Сердце Павлина сжало нехорошее предчувствие: уж не к болотному ли гнезду разбойничков ладится его попутчик? А ну, как оно не сгорело, и там сейчас остался кто-то из тех, кто приезжал в ту страшную ночь на постоялый двор Исая? Тогда каюк! Если после ночной схватки в корчме его могли не запомнить, то уж после их налета с Иваном на охотничий домик точно узнают.
— Куда это мы? — толкнул он в бок Илью. — Лес кругом.
— Ничего, не бойся, — усмехнулся тот. — И в лесу жилье бывает.
«Не добраться, видно, нам до Вязьмы, — с тоской подумал стрелец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
— А вот и последний подарок Любомира. — Фрол достал свернутую в махонький узелок чистую тряпку, развернул и показал Павлину несколько темных крупинок, похожих на зерна конопли: — Бросишь одну маковку в напиток, и человек заснет как убитый. Кидать можно в воду, вино, пиво. У этого снадобья нет ни вкуса, ни запаха, и растворяется сразу, будто ничего не было. Если бросишь все маковки, то больше человек не проснется.
— Спать-то крепко будет? — Стрелец бережно спрятал узелок.
— Любомир говорил, каленым железом можно жечь — все одно не почует…
Вскоре Павлин отправился в обратный путь. Вместе с ним из Варшавы выехал невзрачный, тщедушный мужичонка, назвавшийся Ильей. Он свободно и чисто говорил по-русски, виртуозно матерился, и умело обращался с лошадьми. Кроме тощей дорожной котомки, никаких вещей у него не имелось.
Он оказался хорошим попутчиком: ловко сидел в седле, стойко переносил долгие переходы, не жаловался на зной и пыль, а самое главное — не докучай пустыми разговорами и расспросами. Его вполне удовлетворило то, что Павлин сообщил о себе: зовут его, мол, Прохор, он приказчик богатого московского купца, а теперь возвращается домой. В ответ «охотник» дал три золотых и обещал дать еще пять, когда доберутся до Вязьмы. Тархов чувствовал, что попутчик поначалу вел себя настороженно, однако потом вроде успокоился: все шло гладко, приказчик не проявлял досужего любопытства, а его богатырская стать невольно внушала уважение и доверие. Обычно люди, от природы наделенные громадной физической силой, по натуре добродушны и не отличаются хитростью.
Приглядываясь к Илье, стрелец опытным взглядом определил, что тот практически безоружен, если не считать ножа за голенищем. В отличие от него, Павлин имел саблю и пистолеты, а за пазухой прятал подарок Любомира — двуствольную немецкую игрушку. Попутчику стрелец объяснил, что оружие он носит для защиты от лихих людей. Как-никак, везет хозяину выручку и нераспроданные остатки дорогого товара.
— И ты рискнул ехать один в такую даль? — усмехнулся Илья.
— Вдвоем ехали, — вздохнул Тархов. — Да второй приказчик дорогой занедужил и вернулся. А торговлишка дело такое: упустил время — упустил выгоду!
Зашитую в кожу шкатулку, кошель с выручкой и самые дорогие из оставшихся непроданными украшений Павлин постоянно таскал с собой в большой суме, висевшей через плечо. Ночью он клал ее под голову, а под подушку прятал два пистолета. Попутчик относился к этому с полным пониманием, и сам проверял, хорошо ли закрыты ставни и задвинут ли засов на двери. Ночевали они обычно в одной комнате, столовались тоже вместе. Тархова так и подмывало проверить вещички Ильи, но решился он на это только за Могилевом.
К вечеру остановились на постоялом дворе, расседлали лошадей, поставили их в конюшню, отнесли тюки в амбар и пошли ужинать. Павлин заранее достал одну крупинку из узелка Любомира и, улучив удобный момент, бросил ее в кружку попутчика. Тот выпил.
Когда поднялись в отведенную им комнату, Илья начал зевать, глаза у него слипались, и он, не раздеваясь, повалился на кровать, пробормотав, что жара и дорога его сегодня порядком измотали. Вскоре он начал похрапывать. Стрелец немного выждал и попытался растолкать попутчика, но тот никак на это не реагировал. Тархов запер дверь, завесил окно, стянул с Ильи сапоги и одежду и при свете лучины старательно прощупал все швы, подкладку на портах, кафтане и рубахе, вытащил стельки из сапог, однако ничего не обнаружил. Распарывать швы и отдирать подметки он не решился. Неужели Илья ничего не везет? Павлин повертел в руках его нож. Обыкновенная деревянная рукоятка, в которой ничего не спрячешь, и на клинке никаких надписей нет.
Любомир не обманул: его зелье действовало сильно и безотказно. Тархов раздел Илью догола и проверил исподнее, но и в нем не нашел тайного послания. Оставался только нательный крест на гайтане — большой, массивный, чем-то похожий на наперсные кресты священников. Не в нем ли таится разгадка? Приподняв голову безмятежно посапывающего попутчика, Павлин снял с него гайтан и подивился, каким легким оказался массивный на вид крест. Надо полагать, внутри он пустой и должен как-то открываться. Но сколько стрелец ни бился, обнаружить потайную защелку или разобрать крест ему не удалось. Пришлось вновь накинуть гайтан на шею Ильи и натянуть на него исподнее.
Тархов разделся и лег, задул лучину и долго ворочался с боку на бок. С каждым днем они все ближе к родной стороне, с каждой пройденной верстой все ближе граница. Скоро наступит день и час встряхнуть ничего не подозревающего попутчика: Павлин и Фрол под руководством хитроумного Любомира приготовили для Ильи небольшую западню, не предполагая, какие потрясения готовит для них самих переменчивая и коварная судьба…
Через несколько дней они были уже за Минском. Тархов старательно считал дни и отмечал, какие деревушки они проехали, чтобы не пропустить заранее условного места. Постоялые дворы он выбирал сам, попутчик полностью доверял ему в этом — интересовался только, сколько верст отмахали за день и сколько еще ехать до Вязьмы.
О внезапно сморившем его сне Илья не вспоминал. Утром он встал с тяжелой головой, жаловался на сухость во рту и бесовские сновидения, мучившие всю Ночь напролет. Павлин объяснил это тем, что в дороге напекло голову, — палило и вправду немилосердно, стояла великая сушь, земля растрескалась без дождей, и с деревьев раньше времени начал падать сухой лист, словно наступила осень. Хлеба, не успев созреть, осыпались на корню, и по церквам служили молебны о ниспослании дождя.
В тот вечер все было как обычно. Лишь только солнце начало клониться за лес, Тархов предложил подумать о ночлеге. Еще до наступления сумерек они доехали до постоялого двора, где и остановились на ночь. Стрелец проследил, как поставили лошадей, проверил товар, осмотрел комнату и отправился ужинать. Проезжих оказалось немного, и хозяин постоялого двора подсел за стол к торговым гостям. Он жадно выспрашивал последние новости: как там, в больших городах, почем товар на базарах и правда ли, что в Пинске бунтовали и чуть не убили тамошнего пана каштеляна?
Илья только ухмылялся, работал ложкой да прихлебывал из кружки бражку, поднесенную хозяином. Тархов успокоил корчмаря: в Пинске ничего такого они не видали и разговоры о бунте сплошное вранье, — а потом подробно рассказал о ценах на разный товар. Сам он поинтересовался, не шалят ли на дорогах и почем здесь нынче мера овса для лошаденок.
Поужинав, поднялись наверх. Перед тем как лечь, Павлин отправился проведать лошадей. Пройдя через слабо освещенный луной двор, он свернул за угол конюшни и трижды гукнул, подражая крику филина. В ответ из зарослей за плетнем дважды тихонько свистнули. Успокоившись, стрелец заглянул в конюшню и вернулся в дом. Илья еще не лег. Тархов запер дверь, скинул кафтан и начал стягивать сапоги.
— Ну вот. — Он поглядел на попутчика. — Бог даст, завтра доберемся до Смоленска. Там и заночуем.
— Хорошо бы, — согласился Илья. Он тоже разделся, улегся на лавку и задул лучину.
Под утро их разбудили вопли хозяина, причитания его жены и топот ног внизу. Сквозь щели в ставнях пробивался серый предрассветный сумрак. Где-то прокричал ястреб, суля ясный день и возвещая о начале своей охоты на пернатую мелочь. Глаза еще слипались от сладкого сна, и вставать не хотелось, но вопли не умолкали.
— Пожар, что ли? — Павлин поднял голову и прислушался.
— Не похоже, — отозвался Илья. — Воют, как по покойнику… — Он сунул ноги в сапоги, накинул на плечи кафтан и выскочил за дверь.
Тархов не успел даже потянуться, как попутчик вернулся. Лицо его было хмурым:
— Беда, Прохор! Коней свели ночью!
— Что? — Павлин даже подпрыгнул и как был, босой и в исподнем, бросился во двор.
Бледный, заспанный хозяин метался около пустой конюшни. Его жена причитала на крыльце, а по двору бестолково сновали другие постояльцы, тоже оставшиеся безлошадными.
— Товар?! — выпучив глаза, заорал Тархов и схватил хозяина постоялого двора за грудки. Рванул так, что у того затрещала рубаха и голова замоталась, как у тряпичной куклы. — Товар цел?! Кони где? Убью!
Хозяйка завизжала от ужаса, к Павлину кинулись постояльцы и успевший спуститься вниз Илья. Повисли на руках, оторвали от хозяина, увели в сторону и начали увещевать:
— Он же не виноватый, у всех коней свели, не только у тебя! Товар цел, амбар не тронули.
Стрелец покорился, дал себя увести и посадить на лавку. Обхватив голову руками, он застонал:
— Разорение какое, Господи! Что купцу скажу? В кабалу теперя идти?
— Ах, чтоб их в мать… — Илья зло сплюнул. — И надо было им сюда заглянуть! Нет бы, еще день обождали.
— Чего теперь делать? — Павлин поднял на него полные слез глаза.
— Новых коней покупать.
— Да? А на какие шиши? Хозяйскую выручку тратить? И как теперь с товаром? На горбу тягать до Москвы?
— Надо добыть хоть ледащую лошаденку, — настойчиво повторил Илья.
— Красть мы не обучены, — хмуро буркнул стрелец. — Где ее добудешь? Теперь надо договариваться, чтобы хозяин товар на сбережение принял.
— Добудь хоть какую животинку, — упрямо твердил попутчик. — Нам бы только до одного места добраться. Это тут, недалеко. А там будут нам лошади. И товар свой заберешь, и до Москвы доедешь.
— Ладно. — Павлин тяжело поднялся. — Слезами горю не поможешь, а в доме вещички без призора осталися…
«Ловко Фрол сработал, — подумал он, глядя, как постояльцы роют носом землю, надеясь найти следы своих пропавших лошадей. — Только бы его не поймали, не то забьют до смерти. Мужики, они на конокрадов лютые».
Одевшись, стрелец перекусил, взял свою суму и отправился искать лошадей. Илья остался на постоялом дворе: он обещал сговориться с хозяином о сбережении товара.
Вернулся Павлин в середине дня. Он притащил за веревочную узду низкорослого крестьянского маштачка с выпирающими ребрами и грустными глазами.
— Вот, лучше не нашлось.
— М-да. — Илья обошел вокруг маштака, с кислой миной разглядывая облезлый хвост, разбитые копыта и свалявшуюся шерсть. — Хоть бы второго купил.
— Нету, — сердито буркнул Павлин. — Насчет товара договорился?
Услышав утвердительный ответ, он немного смягчился, но все же сам переговорил с хозяином постоялого двора. В том, что лошадей здесь достать невозможно, Илью лучше всего убедили завистливые взгляды оставшихся безлошадными проезжих и предложения перепродать дряхлого одра. За него предлагали цену хорошего жеребца. Но он отказался.
После обеда кое-как вдвоем взгромоздились на одра и погнали его по дороге на Смоленск. Под тяжестью огромного стрельца маштачок приседал и всхрапывал, но трусил тряской рысцой, шлепая разбитыми копытами по сухой, выжженной зноем земле. Вскоре начались знакомые места. Тархов вертел по сторонам головой, узнавая непроходимые дебри, в которые он забирался на ночлег. Тут недалеко и затерявшаяся в лесу могилка Терентия Микулина. Заехать бы, поклониться, да нельзя сейчас сворачивать.
Однако сидевший впереди Илья сам дернул веревочные поводья и заставил маштачка повернуть. Но не налево, где стрельцы похоронили гонца, а направо. Сердце Павлина сжало нехорошее предчувствие: уж не к болотному ли гнезду разбойничков ладится его попутчик? А ну, как оно не сгорело, и там сейчас остался кто-то из тех, кто приезжал в ту страшную ночь на постоялый двор Исая? Тогда каюк! Если после ночной схватки в корчме его могли не запомнить, то уж после их налета с Иваном на охотничий домик точно узнают.
— Куда это мы? — толкнул он в бок Илью. — Лес кругом.
— Ничего, не бойся, — усмехнулся тот. — И в лесу жилье бывает.
«Не добраться, видно, нам до Вязьмы, — с тоской подумал стрелец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114