Я сплю довольно крепко. Но я видел достаточно. Когда появляется кровь, что-либо доказывать бесполезно. Так почему сейчас ничего больше не делают?
— Я не могу говорить за других. Но я могу предположить только одно: никто не знает по-настоящему, что нужно делать, поэтому они и не хотят бесполезного вмешательства.
— Пожалуй, я соглашусь с вами, — проговорил Чип. — Да, возможно, именно это и есть правильный путь. Доктор Ивз кажется достаточно компетентной. Может быть, у Кэсси симптомы — как это называется — недоразвитой болезни?
— Абортивные формы болезни — симптомы исчезают, не достигнув полного развития.
— Абортивные. — Он улыбнулся. — Медики придумывают больше эвфемизмов, чем кто-либо другой... Молю Бога, чтобы симптомы действительно исчезали, не развившись. С превеликим удовольствием оставил бы неразгаданной эту медицинскую тайну при условии, что Кэсси наконец станет здоровой. Но теперь уже с трудом в это веришь.
— Чип, — сказал я. — Меня вызвали не потому, что кто-то считает, что болезнь Кэсси психосоматического характера. Моя работа сводится к тому, чтобы помочь ей справиться с беспокойствами и болью. Я хочу нанести вам визит на дом, чтобы укрепить взаимопонимание с девочкой, — только в этом случае я смогу оказаться полезным, если вдруг потребуюсь.
— О да, конечно, — согласился он. — Я понимаю.
Он посмотрел на потолок и принялся отбивать дробь одной ногой. Мимо нас прошла пара медсестер. Он проводил их рассеянным взглядом.
— С чем мне действительно трудно справляться, так это с иррациональностью, — вновь заговорил Чип. — Как будто все мы дрейфуем по кругу в каком-то море случайных событий. Что же, черт возьми, вызывает ее болезнь? — Он со всей силы ударил кулаком по стене.
Я чувствовал, что любая моя реплика только осложнит ситуацию, но я знал также, что и молчание не особенно улучшит дело.
Дверь лифта открылась, мы вошли.
— Раздраженные родители, — покачал он головой, с силой нажав кнопку «вниз». — Не очень-то приятно в конце трудового дня.
— Это моя работа.
— Ничего себе работа.
— Похлеще любой физической.
Он улыбнулся.
Я указал на чашку, которую он все еще держал в руке:
— Уже остыл. Что, если мы выпьем немного свежего месива?
На секунду он задумался.
— Отлично, почему бы и нет?
* * *
Кафетерий был закрыт, поэтому мы прошли по коридору мимо комнаты отдыха врачей и раздевалки с отдельными шкафчиками к ряду торговых автоматов. Нас обогнала худенькая молодая женщина в хирургическом костюме с полными пригоршнями леденцов. Мы с Чипом взяли кофе, а он еще купил пакетик шоколадного печенья.
Дальше по коридору можно было присесть — стулья, покрытые оранжевым пластиком, были расставлены буквой "L", рядом расположился низкий белый столик с рассыпанными на нем обертками от пищи и старыми журналами. Прозекторская находилась совсем рядом. Я подумал о сынишке Чипа и о том, вызовет ли ее близость какую-либо реакцию у него. Но он медленно подошел к стульям и, позевывая, опустился на один из них. Развернув печенье, окунул его в кофе:
— Пища, которая придает силы, — и откусил намокшую часть.
Я сидел напротив него и потягивал кофе. Напиток был просто ужасен, но тем не менее странно успокаивал — как несвежее дыхание любимого дядюшки.
— Итак, — начал Чип, опять окуная печенье, — позвольте мне рассказать вам о моей дочери. Превосходный характер, прекрасный аппетит, отличный сон — она спала фактически в течение пяти недель. Для кого-нибудь другого было бы замечательно, согласны? Но после того, что случилось с Чэдом, это перепугало нас до смерти. Мы хотели видеть ее бодрствующей — по очереди ходили к ней и будили нашу несчастную крошку. Но что меня удивляет, так это ее способность быстро восстанавливать свои силы, то, как она каждый раз моментально возвращается в норму. Трудно поверить, что такая малышка может быть такой выносливой. Я считаю, — продолжал Чип, — что просто смешно обсуждать ее состояние с психологом. Она ведь еще младенец, Господи, какой вообще у нее может быть невроз? Хотя, конечно, учитывая то, что с ней происходит, все может закончиться всяческими нервными заболеваниями, правда? Все эти потрясения. Вы считаете, что она обречена до конца жизни серьезно лечиться у психотерапевта?
— Нет.
— А кто-нибудь занимался изучением этого вопроса?
— В этой области довольно много научных исследований, — объяснил я. — Хронически больные дети умеют справляться со своим состоянием намного лучше, чем предполагают эксперты — да и не только эксперты.
— Умеют справляться?
— Большинство из них.
Он улыбнулся:
— Ну да, понятно. Это не физическое состояние. Ладно, позволю себе немного оптимизма.
Он весь напрягся, затем расслабился — сознательно сделал это, будто был знаком с приемами медитации. Уронил руки вниз, покачал ими, вытянул ноги. Закинул голову назад и помассировал виски.
— А вам не надоедает? — поинтересовался он. — Целый день выслушивать людей? Понуждать себя одобрительно кивать, сочувствовать им и уверять, что у них все в порядке?
— Иногда, — ответил я. — Но обычно вы скоро узнаете людей и начинаете видеть их человеческую природу.
— О да! Это место как раз очень подходит для того, чтобы напоминать вам о ней: «Возвышенный дух не мог разбудить человеческую природу; но вы, боги, дали нам наши недостатки, чтобы сделать нас людьми». Слова Вилли Шекспира, курсив мой. Знаю, это звучит довольно претенциозно, но я нахожу, что этот старый бард успокаивает меня — у него всегда найдется пара фраз для любой ситуации. Интересно, приходилось ли ему лежать в больнице.
— Возможно. Он жил во времена, когда свирепствовала чума, так ведь?
— Да, так... Ну что ж, — Чип выпрямился и развернул второй пакетик печенья, — вы заслуживаете всяческой похвалы, я бы не смог так работать. Мне в любом случае нужно что-нибудь точное, чистое и теоретическое.
— Я никогда не думал, что социология — трудная наука.
— По большей части нет. Но формальная организация имеет множество изящных моделей и определенных гипотез. Иллюзия точности. Я постоянно ввожу сам себя в заблуждение.
— А чем именно вы занимаетесь? Управление промышленностью? Анализ систем?
Он покачал головой:
— Нет, это прикладные науки. Я занимаюсь теоретическими построениями, создаю — по сути, феноменологически — модели того, как функционируют группы и организации на структурном уровне, как цепляются друг за друга отдельные компоненты. Короче говоря, строю башню из слоновой кости, но я нахожу в этом большой интерес. Я ведь и учился в башне из слоновой кости.
— Где именно?
— В Йельском университете и в университете Коннектикута в аспирантуре. Но не закончил диссертацию, потому что обнаружил, что преподавание интересует меня больше, чем научные исследования. — Он уставился в пустоту коридора, наблюдая за одетыми в белое, похожими на призраков, изредка проходящими вдали фигурами. — Жутковато, — заметил он.
— Что жутковато?
— Это место. — Он зевнул, посмотрел на часы. — Я, наверное, поднимусь наверх и проведаю своих дам. Спасибо, что уделили мне время.
Мы поднялись.
— Если вам нужно будет переговорить со мной, вот номер моего служебного телефона.
Он поставил чашку и вынул из кармана индийскую серебряную прищепку для денег, отделанную бирюзой Сверху лежала двадцатидолларовая купюра, а снизу — кредитные карточки и разные бумажки. Раскрыв пачку, Чип порылся в ней и нашел белую визитную карточку. Положив ее на стол, он вынул из другого кармана дешевую одноразовую ручку, что-то написал на карточке и вручил ее мне.
На эмблеме изображен рычащий тигр, вокруг него надпись:
«Тигры МКУВ»
Чуть ниже:
Муниципальный колледж Уэст-Вэлли Отделение общественных наук (818) 509-3476
Внизу две пустые строки. Он подписал на них черными квадратными буквами:
ЧИП ДЖОНС добавочный номер 2359
— Если я буду на занятиях, то этот телефон соединит вас с коммутатором, где вы можете оставить информацию. Если вы хотите, чтобы я присутствовал при вашем визите к нам домой, то постарайтесь предупредить меня за день до него.
Прежде чем я успел ответить, звук тяжелых поспешных шагов, донесшийся с дальнего конца холла, заставил нас обернуться. К нам приближался незнакомец. Спортивная походка, темная куртка.
Черная кожаная куртка. Синие легкие брюки и шляпа. Один из наемных охранников, осматривающий коридоры педиатрического рая и выискивающий непорядки?
Человек подошел ближе. Усатый чернокожий мужчина с квадратным лицом и зоркими глазами. Я взглянул на его значок и понял, что это не охранник. Департамент полиции Лос-Анджелеса. Три нашивки. Сержант.
— Прошу прощения, джентльмены, — тихо начал полицейский, бегло оглядывая нас. На планке было написано его имя — Перкинс.
— В чем дело? — спросил Чип.
Полицейский взглянул на мой значок. Казалось, то, что он прочитал, смутило его:
— Вы врач?
Я кивнул.
— Джентльмены, сколько времени вы находились здесь, в холле?
Чип ответил:
— Минут пять — десять. А что случилось?
Взгляд Перкинса переместился на грудь Чипа, попутно отметив его бороду и сережку.
— Вы что, тоже врач?
— Он родитель, — ответил я. — Навещает своего ребенка.
— Есть ли у вас пропуск для посещения, сэр?
Чип вытащил пропуск и подержал его перед лицом полицейского.
Перкинс прикусил изнутри щеку и вновь повернулся ко мне. От него пахло парикмахерской.
— Заметил ли кто-нибудь из вас что-то необычное?
— Что, например? — спросил Чип.
— Все, что могло показаться необычным, сэр. Кого-нибудь, кто здесь был бы неуместен.
— Неуместен, — переспросил Чип. — Наверное, кто-нибудь из здоровых?
Глаза Перкинса превратились в щелочки.
— Мы ничего не видели, сержант, — произнес я. — Здесь было тихо. А почему вы спрашиваете?
— Благодарю вас, — ответил Перкинс и ушел.
Я заметил, что он немного замедлил шаг, проходя мимо прозекторской.
* * *
Мы с Чипом поднялись по лестнице в вестибюль. Толпа работающего в ночную смену медперсонала скопилась в восточной части холла, люди теснились у стеклянных дверей, ведущих наружу. По другую сторону дверей ночная темнота пересекалась вишнево-красным пульсированием полицейских мигалок и белыми огнями софитов.
— Что здесь происходит? — осведомился Чип.
Какая-то медсестра ответила, не поворачивая головы:
— На кого-то напали. На автостоянке.
— Напали? Кто?
Медсестра взглянула на Чипа. Увидела, что он не из числа персонала, и отошла.
Я огляделся, отыскивая хоть одно знакомое лицо. Никого. Слишком долго меня здесь не было.
Какой-то бледный и худой санитар с коротко остриженными волосами цвета платины и с белыми усами, как у Фу Маньчу, проговорил гнусавым голосом:
— Все, чего мне сейчас хочется, это отправиться домой.
Кто-то поддакнул ему.
По вестибюлю пронесся неразборчивый шепоток. По ту сторону стеклянной двери я увидел фигуру в униформе, загораживающую выход. Снаружи просочился внезапный всплеск переговоров по радио. Оживление на улице. Какой-то автомобиль на мгновение осветил фарами дверь и умчался прочь. Я успел прочесть промелькнувшую надпись: «СКОРАЯ ПОМОЩЬ». Но ни гудков, ни сирены не было.
— Почему они просто не принесут ее сюда? — спросил кто-то.
— А кто сказал, что это она?
— Это всегда она, — проговорила незнакомая мне женщина.
— Разве вы не слышали? Отъехали без сирены, — заметил еще кто-то. — Может быть, на этот раз не неотложный случай.
— А может быть, — заявил блондин, — в сирене уже нет необходимости.
Толпа вздрогнула, как гель в чашке Петри. Кто-то произнес:
— Я пытался выйти через заднюю дверь, но они и ее закрыли. Мы как в ловушке.
— Мне показалось, что один из полицейских сказал, что это был доктор.
— Какой доктор?
— Я больше ничего не слышал.
Гудение. Шепот.
— Изумительно, — проговорил Чип и, внезапно повернувшись, начал пробираться сквозь толпу обратно в вестибюль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Я не могу говорить за других. Но я могу предположить только одно: никто не знает по-настоящему, что нужно делать, поэтому они и не хотят бесполезного вмешательства.
— Пожалуй, я соглашусь с вами, — проговорил Чип. — Да, возможно, именно это и есть правильный путь. Доктор Ивз кажется достаточно компетентной. Может быть, у Кэсси симптомы — как это называется — недоразвитой болезни?
— Абортивные формы болезни — симптомы исчезают, не достигнув полного развития.
— Абортивные. — Он улыбнулся. — Медики придумывают больше эвфемизмов, чем кто-либо другой... Молю Бога, чтобы симптомы действительно исчезали, не развившись. С превеликим удовольствием оставил бы неразгаданной эту медицинскую тайну при условии, что Кэсси наконец станет здоровой. Но теперь уже с трудом в это веришь.
— Чип, — сказал я. — Меня вызвали не потому, что кто-то считает, что болезнь Кэсси психосоматического характера. Моя работа сводится к тому, чтобы помочь ей справиться с беспокойствами и болью. Я хочу нанести вам визит на дом, чтобы укрепить взаимопонимание с девочкой, — только в этом случае я смогу оказаться полезным, если вдруг потребуюсь.
— О да, конечно, — согласился он. — Я понимаю.
Он посмотрел на потолок и принялся отбивать дробь одной ногой. Мимо нас прошла пара медсестер. Он проводил их рассеянным взглядом.
— С чем мне действительно трудно справляться, так это с иррациональностью, — вновь заговорил Чип. — Как будто все мы дрейфуем по кругу в каком-то море случайных событий. Что же, черт возьми, вызывает ее болезнь? — Он со всей силы ударил кулаком по стене.
Я чувствовал, что любая моя реплика только осложнит ситуацию, но я знал также, что и молчание не особенно улучшит дело.
Дверь лифта открылась, мы вошли.
— Раздраженные родители, — покачал он головой, с силой нажав кнопку «вниз». — Не очень-то приятно в конце трудового дня.
— Это моя работа.
— Ничего себе работа.
— Похлеще любой физической.
Он улыбнулся.
Я указал на чашку, которую он все еще держал в руке:
— Уже остыл. Что, если мы выпьем немного свежего месива?
На секунду он задумался.
— Отлично, почему бы и нет?
* * *
Кафетерий был закрыт, поэтому мы прошли по коридору мимо комнаты отдыха врачей и раздевалки с отдельными шкафчиками к ряду торговых автоматов. Нас обогнала худенькая молодая женщина в хирургическом костюме с полными пригоршнями леденцов. Мы с Чипом взяли кофе, а он еще купил пакетик шоколадного печенья.
Дальше по коридору можно было присесть — стулья, покрытые оранжевым пластиком, были расставлены буквой "L", рядом расположился низкий белый столик с рассыпанными на нем обертками от пищи и старыми журналами. Прозекторская находилась совсем рядом. Я подумал о сынишке Чипа и о том, вызовет ли ее близость какую-либо реакцию у него. Но он медленно подошел к стульям и, позевывая, опустился на один из них. Развернув печенье, окунул его в кофе:
— Пища, которая придает силы, — и откусил намокшую часть.
Я сидел напротив него и потягивал кофе. Напиток был просто ужасен, но тем не менее странно успокаивал — как несвежее дыхание любимого дядюшки.
— Итак, — начал Чип, опять окуная печенье, — позвольте мне рассказать вам о моей дочери. Превосходный характер, прекрасный аппетит, отличный сон — она спала фактически в течение пяти недель. Для кого-нибудь другого было бы замечательно, согласны? Но после того, что случилось с Чэдом, это перепугало нас до смерти. Мы хотели видеть ее бодрствующей — по очереди ходили к ней и будили нашу несчастную крошку. Но что меня удивляет, так это ее способность быстро восстанавливать свои силы, то, как она каждый раз моментально возвращается в норму. Трудно поверить, что такая малышка может быть такой выносливой. Я считаю, — продолжал Чип, — что просто смешно обсуждать ее состояние с психологом. Она ведь еще младенец, Господи, какой вообще у нее может быть невроз? Хотя, конечно, учитывая то, что с ней происходит, все может закончиться всяческими нервными заболеваниями, правда? Все эти потрясения. Вы считаете, что она обречена до конца жизни серьезно лечиться у психотерапевта?
— Нет.
— А кто-нибудь занимался изучением этого вопроса?
— В этой области довольно много научных исследований, — объяснил я. — Хронически больные дети умеют справляться со своим состоянием намного лучше, чем предполагают эксперты — да и не только эксперты.
— Умеют справляться?
— Большинство из них.
Он улыбнулся:
— Ну да, понятно. Это не физическое состояние. Ладно, позволю себе немного оптимизма.
Он весь напрягся, затем расслабился — сознательно сделал это, будто был знаком с приемами медитации. Уронил руки вниз, покачал ими, вытянул ноги. Закинул голову назад и помассировал виски.
— А вам не надоедает? — поинтересовался он. — Целый день выслушивать людей? Понуждать себя одобрительно кивать, сочувствовать им и уверять, что у них все в порядке?
— Иногда, — ответил я. — Но обычно вы скоро узнаете людей и начинаете видеть их человеческую природу.
— О да! Это место как раз очень подходит для того, чтобы напоминать вам о ней: «Возвышенный дух не мог разбудить человеческую природу; но вы, боги, дали нам наши недостатки, чтобы сделать нас людьми». Слова Вилли Шекспира, курсив мой. Знаю, это звучит довольно претенциозно, но я нахожу, что этот старый бард успокаивает меня — у него всегда найдется пара фраз для любой ситуации. Интересно, приходилось ли ему лежать в больнице.
— Возможно. Он жил во времена, когда свирепствовала чума, так ведь?
— Да, так... Ну что ж, — Чип выпрямился и развернул второй пакетик печенья, — вы заслуживаете всяческой похвалы, я бы не смог так работать. Мне в любом случае нужно что-нибудь точное, чистое и теоретическое.
— Я никогда не думал, что социология — трудная наука.
— По большей части нет. Но формальная организация имеет множество изящных моделей и определенных гипотез. Иллюзия точности. Я постоянно ввожу сам себя в заблуждение.
— А чем именно вы занимаетесь? Управление промышленностью? Анализ систем?
Он покачал головой:
— Нет, это прикладные науки. Я занимаюсь теоретическими построениями, создаю — по сути, феноменологически — модели того, как функционируют группы и организации на структурном уровне, как цепляются друг за друга отдельные компоненты. Короче говоря, строю башню из слоновой кости, но я нахожу в этом большой интерес. Я ведь и учился в башне из слоновой кости.
— Где именно?
— В Йельском университете и в университете Коннектикута в аспирантуре. Но не закончил диссертацию, потому что обнаружил, что преподавание интересует меня больше, чем научные исследования. — Он уставился в пустоту коридора, наблюдая за одетыми в белое, похожими на призраков, изредка проходящими вдали фигурами. — Жутковато, — заметил он.
— Что жутковато?
— Это место. — Он зевнул, посмотрел на часы. — Я, наверное, поднимусь наверх и проведаю своих дам. Спасибо, что уделили мне время.
Мы поднялись.
— Если вам нужно будет переговорить со мной, вот номер моего служебного телефона.
Он поставил чашку и вынул из кармана индийскую серебряную прищепку для денег, отделанную бирюзой Сверху лежала двадцатидолларовая купюра, а снизу — кредитные карточки и разные бумажки. Раскрыв пачку, Чип порылся в ней и нашел белую визитную карточку. Положив ее на стол, он вынул из другого кармана дешевую одноразовую ручку, что-то написал на карточке и вручил ее мне.
На эмблеме изображен рычащий тигр, вокруг него надпись:
«Тигры МКУВ»
Чуть ниже:
Муниципальный колледж Уэст-Вэлли Отделение общественных наук (818) 509-3476
Внизу две пустые строки. Он подписал на них черными квадратными буквами:
ЧИП ДЖОНС добавочный номер 2359
— Если я буду на занятиях, то этот телефон соединит вас с коммутатором, где вы можете оставить информацию. Если вы хотите, чтобы я присутствовал при вашем визите к нам домой, то постарайтесь предупредить меня за день до него.
Прежде чем я успел ответить, звук тяжелых поспешных шагов, донесшийся с дальнего конца холла, заставил нас обернуться. К нам приближался незнакомец. Спортивная походка, темная куртка.
Черная кожаная куртка. Синие легкие брюки и шляпа. Один из наемных охранников, осматривающий коридоры педиатрического рая и выискивающий непорядки?
Человек подошел ближе. Усатый чернокожий мужчина с квадратным лицом и зоркими глазами. Я взглянул на его значок и понял, что это не охранник. Департамент полиции Лос-Анджелеса. Три нашивки. Сержант.
— Прошу прощения, джентльмены, — тихо начал полицейский, бегло оглядывая нас. На планке было написано его имя — Перкинс.
— В чем дело? — спросил Чип.
Полицейский взглянул на мой значок. Казалось, то, что он прочитал, смутило его:
— Вы врач?
Я кивнул.
— Джентльмены, сколько времени вы находились здесь, в холле?
Чип ответил:
— Минут пять — десять. А что случилось?
Взгляд Перкинса переместился на грудь Чипа, попутно отметив его бороду и сережку.
— Вы что, тоже врач?
— Он родитель, — ответил я. — Навещает своего ребенка.
— Есть ли у вас пропуск для посещения, сэр?
Чип вытащил пропуск и подержал его перед лицом полицейского.
Перкинс прикусил изнутри щеку и вновь повернулся ко мне. От него пахло парикмахерской.
— Заметил ли кто-нибудь из вас что-то необычное?
— Что, например? — спросил Чип.
— Все, что могло показаться необычным, сэр. Кого-нибудь, кто здесь был бы неуместен.
— Неуместен, — переспросил Чип. — Наверное, кто-нибудь из здоровых?
Глаза Перкинса превратились в щелочки.
— Мы ничего не видели, сержант, — произнес я. — Здесь было тихо. А почему вы спрашиваете?
— Благодарю вас, — ответил Перкинс и ушел.
Я заметил, что он немного замедлил шаг, проходя мимо прозекторской.
* * *
Мы с Чипом поднялись по лестнице в вестибюль. Толпа работающего в ночную смену медперсонала скопилась в восточной части холла, люди теснились у стеклянных дверей, ведущих наружу. По другую сторону дверей ночная темнота пересекалась вишнево-красным пульсированием полицейских мигалок и белыми огнями софитов.
— Что здесь происходит? — осведомился Чип.
Какая-то медсестра ответила, не поворачивая головы:
— На кого-то напали. На автостоянке.
— Напали? Кто?
Медсестра взглянула на Чипа. Увидела, что он не из числа персонала, и отошла.
Я огляделся, отыскивая хоть одно знакомое лицо. Никого. Слишком долго меня здесь не было.
Какой-то бледный и худой санитар с коротко остриженными волосами цвета платины и с белыми усами, как у Фу Маньчу, проговорил гнусавым голосом:
— Все, чего мне сейчас хочется, это отправиться домой.
Кто-то поддакнул ему.
По вестибюлю пронесся неразборчивый шепоток. По ту сторону стеклянной двери я увидел фигуру в униформе, загораживающую выход. Снаружи просочился внезапный всплеск переговоров по радио. Оживление на улице. Какой-то автомобиль на мгновение осветил фарами дверь и умчался прочь. Я успел прочесть промелькнувшую надпись: «СКОРАЯ ПОМОЩЬ». Но ни гудков, ни сирены не было.
— Почему они просто не принесут ее сюда? — спросил кто-то.
— А кто сказал, что это она?
— Это всегда она, — проговорила незнакомая мне женщина.
— Разве вы не слышали? Отъехали без сирены, — заметил еще кто-то. — Может быть, на этот раз не неотложный случай.
— А может быть, — заявил блондин, — в сирене уже нет необходимости.
Толпа вздрогнула, как гель в чашке Петри. Кто-то произнес:
— Я пытался выйти через заднюю дверь, но они и ее закрыли. Мы как в ловушке.
— Мне показалось, что один из полицейских сказал, что это был доктор.
— Какой доктор?
— Я больше ничего не слышал.
Гудение. Шепот.
— Изумительно, — проговорил Чип и, внезапно повернувшись, начал пробираться сквозь толпу обратно в вестибюль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72