Еще несколько припадков, подобных тому, что вы видели, и может возникнуть угроза серьезного повреждения мозга. Мы не можем позволить себе отвлекаться на всякое междоусобное дерьмо.
Ее губы задрожали и надулись.
— Нет никакой необходимости ругаться.
— Простите. Что вы еще имеете против меня, не считая моего грязного языка?
— Ничего.
— Чепуха, Вики.
— На самом деле ничего...
— Вам не нравятся психологи, — проговорил я, — и моя интуиция подсказывает мне, что на то есть основательная причина.
Она откинулась на спинку кресла:
— Да?
Я кивнул:
— Сейчас развелась масса неквалифицированных психологов, с удовольствием забирающих ваши деньги и ничего не дающих взамен. По счастью, я не отношусь к таковым, но и не ожидаю, что вы поверите мне на слово.
Вики сжала губы. Затем расслабилась. Над верхней губой остались складки. Измученное лицо было покрыто подтеками туши и размазанной косметикой. Я чувствовал себя Великим Инквизитором.
— С другой стороны, — продолжал я, — может быть, вы настроены именно против меня — что-то вроде собственнического чувства по отношению к Кэсси, ваше желание быть главным лицом в этом запутанном случае.
— Дело вовсе не в этом!
— А в чем же, Вики?
Она не ответила. Опустила глаза на свои руки. Ногтем попыталась отодвинуть кожу в лунке пальца. На лице ее отсутствовало какое-либо выражение, но слезы не прекращались.
— Почему бы не высказать мне все откровенно и не покончить с этим? — предложил я. — Если проблема не имеет отношения к Кэсси, то ваши слова не покинут пределов этой комнаты.
Вики шмыгнула носом и ущипнула за его кончик.
Я придвинулся к ней и продолжил более мягким тоном:
— Послушайте, никакой необходимости в соперничестве нет. Я вовсе не стараюсь в чем-то вас разоблачить. Я просто хочу нормализовать ситуацию — найти настоящий путь к перемирию.
— Не покинут пределов этой комнаты, да? — На ее губах вновь заиграла самодовольная улыбка. — Я уже слышала об этом раньше.
Наши взгляды встретились. Она заморгала. Я не дрогнул.
Внезапно ее руки взлетели вверх. Сорвав с головы чепчик, она швырнула его в дальний угол комнаты, и он упал на пол. Вики начала было подниматься, но передумала.
— Пропадите вы пропадом! — прошипела она. Бывшая прическа напоминала теперь воронье гнездо.
Я свернул носовой платок и положил его к себе на колено. Такой опрятный парень, этот Инквизитор.
Вики зажала виски между ладонями.
Я поднялся и положил руку ей на плечо, ожидая, что она сбросит ее. Но она этого не сделала.
— Прошу прощения, — проговорил я.
Женщина зарыдала и начала свой рассказ, а мне ничего не оставалось, как выслушать ее.
* * *
Она рассказала не все. Вскрывала старые раны, но старалась при этом сохранить некоторое достоинство.
Реджи со своими преступными наклонностями превратился в «живого мальчика, испытывающего трудности в учебе».
«Он был достаточно способным, но просто не мог найти что-нибудь по душе, поэтому был очень рассеянным».
Мальчик рос и превращался в «беспокойного» молодого человека, который, «наверное, просто не мог найти своего места».
Множество мелких преступлений в ее пересказе оказались «кое-какими проблемами».
Она еще немного поплакала. И на сей раз взяла мой носовой платок.
В конце концов Вики частично выплакала, частично вышептала суть своего рассказа: ее единственный ребенок погиб в возрасте девятнадцати лет в результате «несчастного случая».
Освободив ее от семейной тайны, Инквизитор придерживал язык.
Она долго молчала, потом промокнула слезы, вытерла лицо и продолжила рассказ.
Муж-алкоголик поднялся до статуса героя «голубых воротничков». Умер в тридцать восемь лет, пал жертвой «высокого содержания холестерина».
— Слава Богу, что мы были владельцами дома, — говорила Вики. — Единственное, что оставил нам Джимми и что имело хоть какую-то ценность, — это дом и старый мотоцикл «харли-дэвидсон» — одна из этих трещалок. Он вечно возился с ним и разводил грязь. Сажал Реджи на заднее сиденье и носился с ним по окрестностям. Называл мотоцикл своим боровом. Реджи до четырех лет думал, что это на самом деле и есть боров. — Вики улыбнулась.
— Я продала эту вещь в первую очередь — не хотела, чтобы Реджи думал, будто ему по рождению дано право однажды выйти из дома и свернуть себе шею на шоссе. Он всегда любил скорость. Как и его отец. Поэтому я и продала мотоцикл одному из докторов больницы Футхилл-Сентрал. Я работала там до рождения Реджи. А после того как умер Джимми, мне пришлось опять вернуться туда.
— В педиатрию? — поинтересовался я.
Она покачала головой:
— В общую терапию — там не было педиатрии. Я бы, конечно, предпочла педиатрию, но мне нужна была работа поблизости от дома, чтобы быть рядом с Реджи — ему уже исполнилось десять лет, а он все еще не мог оставаться один. Мне хотелось побольше бывать с ним. Поэтому я работала по ночам. Обычно укладывала его в девять, ждала, когда он уснет, перехватывала часок сна и в десять сорок пять уходила, чтобы заступить на дежурство в одиннадцать. — Вики остановилась, ожидая моей реплики.
Но Инквизитор не сделал такого одолжения.
— Он был совсем один, — продолжила женщина. — Каждую ночь. Но я считала: пока он спит, все будет в порядке. Запирала его на ключ и уходила. Другого выхода не было — никто не мог бы мне помочь. Родственников не осталось, а такого учреждения, как детский центр, тогда не существовало. Можно было в специальном агентстве нанять приходящую на всю ночь няню, но ставки там были не меньше моей зарплаты. — Она вытерла лицо, вновь взглянула на плакат и сдержала слезы. — Я ни на минуту не переставала беспокоиться о моем мальчике. Но, когда он вырос, он обвинил меня в том, что я не заботилась о нем, заявил, что я оставляла его одного на ночь потому, что он был мне безразличен. Он даже придрался ко мне из-за продажи мотоцикла отца — изобразил это как подлый поступок.
— Трудно поднимать ребенка одной, — заметил я и покачал головой так, как — я надеялся — ею качают, выражая сочувствие.
— В семь часов утра я мчалась домой, надеясь, что Реджи все еще спит, а я разбужу его и притворюсь, что была дома всю ночь. Вначале это получалось, но очень скоро он понял, что к чему, и начал прятаться от меня. Это было что-то вроде игры — он запирался в ванной комнате... — Она сжала носовой платок, и на ее лице появилось ужасное выражение.
— Успокойтесь, — проговорил я. — Не нужно...
— У вас нет детей. Вы не можете понять этого чувства. Когда Реджи стал старше, подростком, он заимел привычку болтаться где-то по ночам. Иногда не появлялся по две ночи подряд. Когда я препятствовала ему, он все равно ускользал из дома. Просто смеялся над любым наказанием, которое я придумывала. Когда я пыталась поговорить с ним, он бросал мне в лицо упреки. Обвинял в том, что я постоянно работала и оставляла его одного. Око за око: раньше уходила ты — теперь ухожу я. Он никогда... — Вики покачала головой. — Ему никогда никто не помогал. Ни капельки. Ни один из вас. Экспертов. Советников, специалистов — назовите как угодно. Все были экспертами, кроме меня. Потому что я была проблемой, правильно? И все весьма успешно обвиняли. В этом они были настоящими экспертами. Хотя нельзя сказать, что кто-нибудь из них смог ему помочь — в школе он ничего не мог выучить. С каждым годом становилось все хуже и хуже, а мне удавалось добиться только отговорок. В конце концов я отвела Реджи к... одному из вас. Частный клоун. Аж в самом Энсино. Конечно, мне это было не по карману. — Она буквально выплюнула имя, которое мне ни о чем не говорило.
— Никогда не слышал о таком, — заметил я.
— Большая приемная, — продолжала Вики, не замечая моей реплики. — Вид на горы и всякие маленькие куколки вместо книг на полках. Шестьдесят долларов в час, а тогда это было очень и очень много. Да и сейчас тоже... особенно за напрасно потраченное время. Два года мошенничества — вот что я получила в результате.
— Где вы его разыскали?
— Он пришел по рекомендации — отличной рекомендации — одного из врачей Футхилла. Вначале и я подумала, что он хороший специалист. Он провел с Реджи пару недель, ничего мне не сообщал, а потом вызвал меня для обсуждения и заявил, что серьезные проблемы у Реджи возникли из-за того, в каких условиях он вырос. Сказал, что лечение займет длительное время, но он возьмется за этот случай. Если. Целый список «если». Если я не буду оказывать на Реджи никакого давления. Если я буду уважать Реджи как личность. Уважать его секреты. Я поинтересовалась: какова будет моя роль? Он ответил: оплачивать счета и заниматься своими собственными делами. Реджи должен развить в себе чувство ответственности — до тех пор, пока я все решаю за него, он не сможет выправиться. Нельзя сказать, что сам он сохранил в секрете то, что я сообщила ему о Реджи. Два года я платила этому мошеннику, и в конце концов передо мной предстал мальчик, который ненавидел меня из-за того, что этот человек внушил ему. Много позже я узнала, что тот тип пересказывал моему сыну все, что я сообщила о нем. Нещадно преувеличив и изобразив все намного хуже, чем было на самом деле.
— Вы подали на него жалобу?
— Зачем? В дураках оказалась я. Потому что поверила. Хотите знать, в каких дураках? После... после Реджи... после того как Реджи... после того как его не стало — год спустя, я обратилась к другому типу. Одному из вас. Потому что мой инспектор посчитала, что мне нужно это сделать, — конечно, не за ее счет. Не из-за того, что я плохо справлялась с обязанностями, я справлялась. Но плохо спала, плохо ела и не находила интереса ни в чем. Как будто вообще не жила. Поэтому она и дала мне направление. Я подумала, вдруг женщина может лучше судить о характере... Этот шутник был из Беверли-Хиллз. Сто двадцать долларов за час. Инфляция, конечно. Хотя качество работы не улучшилось. Но тем не менее я вначале подумала, что этот знает свое дело намного лучше. Спокойный. Вежливый. Настоящий джентльмен. И казалось, что он понимает меня. Я чувствовала... разговор с ним шел мне на пользу. Но так было вначале. Я ощутила, что снова могу работать. А потом... — Она замолчала, просто захлопнула рот. Перевела взгляд с меня на стены, на пол, на носовой платок, который держала в руках. И уставилась на намокшую ткань с удивлением и отвращением. Уронила его на колени, будто он был покрыт вшами.
— Не обращайте внимания, — наконец проговорила она. — Все это давно прошло.
Я согласно кивнул.
Вики бросила мне носовой платок, я поймал его.
— Боб-бейсболист, — словно по привычке вырвалось у нее. Она засмеялась и умолкла.
Я положил платок на стол:
— Боб-бейсболист?
— Мы когда-то так говорили, — объяснила Вики, словно в чем-то оправдываясь. — Джимми, я и Реджи. Когда Реджи был маленьким. Когда кто-нибудь ловко ловил что-то, его называли Боб-бейсболист. Смешно.
— У нас говорили: пойдешь ко мне в команду.
— Да, я слышала это выражение.
Мы сидели молча, смирившись друг с другом, как боксеры в тринадцатом раунде.
— Вот и все, — закончила Вики. — Все мои секреты. Счастливы?
Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
— Доктора Делавэра, пожалуйста, — проговорила оператор.
— Слушаю.
— Вас вызывает доктор Стерджис. Он разыскивает вас уже десять минут.
Вики поднялась с кресла.
Я сделал ей знак подождать.
— Скажите ему, что я сам перезвоню.
Я повесил трубку. Вики осталась стоять.
— Этот второй психолог, — начал я. — Он что, позволил себе плохо с вами обойтись?
— Плохо обойтись? — Казалось, эти слова вызвали у нее изумление. — Это наподобие «жестокого обращения с детьми»?
— Практически это одно и то же, не так ли? Нарушение доверия.
— Ничего себе, нарушение доверия. Не лучше ли сказать, что он разнес доверие в клочья. Но ничего. Теперь я ученая — это сделало меня сильнее. Теперь я осторожна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72