— Эта палата закрыта.
— Да, я вижу. До каких пор?
— Пока не откроют.
Я прошел мимо него и направился к тиковой двери.
— Вы ищете что-нибудь конкретное?
Я остановился и обернулся. Одна его рука лежала на кобуре, а другая сжимала дубинку.
Подавив желание рявкнуть: «Ну, стреляй, парень», я объяснил:
— Пришел навестить пациентку. Она лежала в этой палате.
* * *
В общем отделении я воспользовался телефоном, чтобы позвонить в пункт приема и выписки пациентов и получил подтверждение, что Кэсси была выписана час назад. По лестнице спустился на первый этаж и в автомате купил водянистую кока-колу. Со стаканчиком в руке я направился в вестибюль и там чуть не столкнулся с Джорджем Пламбом и Чарльзом Джонсом-вторым. Они шли очень быстро, так что Джонс еле успевал переставлять свои коротенькие кривые ноги. Мужчины громко смеялись. Вот вам и обеспокоенный дедушка.
Я выходил в вестибюль, а они как раз подходили к дверям. Джонс увидел меня, и его рот застыл. Через несколько секунд перестали двигаться и его ноги. Пламб тоже остановился, чуть-чуть позади хозяина. Розовый цвет его лица был ярче, чем когда-либо.
— Доктор Делавэр, — поприветствовал Джонс. Из-за природной скрипучести его голоса слова прозвучали как предупреждающее рычание.
— Мистер Джонс.
— Можете задержаться на минутку, доктор?
Застигнутый врасплох, я ответил:
— Конечно.
Бросив взгляд на Пламба, Джонс проговорил:
— Я догоню тебя, Джордж.
Пламб кивнул и удалился, размахивая руками.
Когда мы остались одни, Джонс спросил:
— Как чувствует себя моя внучка?
— Когда я видел ее в последний раз, она выглядела лучше.
— Отлично, отлично. Я как раз направляюсь к ней.
— Ее выписали.
Его седые брови неровно изогнулись, каждый стальной волосок встопорщился в понравившуюся ему сторону. Под бровями виднелась вспухшая, прорезанная морщинами кожа. Глаза стали крошечными. Впервые я заметил, что они были водянисто-карие.
— Да? Когда?
— Час тому назад.
— Вот проклятье. — Он сжал свой перебитый нос и повертел его за кончик. — Я приехал специально, чтобы навестить ее. Вчера не смог этого сделать — чертовы совещания целый день. Она моя единственная внучка, вы знаете. Хорошенькая крошка, правда?
— Да, безусловно. Было бы прекрасно, если бы она была здорова.
Он поднял голову и уставился на меня. Сунул руки в карманы и постучал носком ботинка по мраморному полу. Вестибюль был почти пуст, и звук быстро разнесся по нему. Джонс повторил чечетку. Его осанка стала чуть менее напряженной, но он быстро выпрямился вновь. Водянистые глаза запали.
— Давайте найдем место, где можно поговорить, — предложил он и рванулся через вестибюль, снова чувствуя уверенность в себе. Крепенький карлик, который держался так, будто какое-либо сомнение в собственных действиях вообще отсутствовало в его ДНК. На ходу Джонс чем-то позвякивал. — У меня здесь нет кабинета, — сообщил он. — При всех этих финансовых проблемах и нехватке помещений мне меньше всего хотелось бы, чтобы считали, что я злоупотребляю положением.
Как только мы подошли к лифтам, двери одного из них открылись. Магнатам везет. Джонс вошел в него, не сбавляя шага, как будто лифт именно для него и был заказан. Нажал на кнопку полуподвального этажа.
— Как насчет столовой, подойдет? — спросил он, пока мы спускались.
— Она закрыта.
— Знаю, что закрыта. Я и сократил часы ее работы.
Двери лифта открылись, он вышел и размашистым шагом направился к запертым дверям кафетерия. Достав из кармана брюк связку ключей — это они позвякивали во время ходьбы, — он перебрал их и вынул нужный.
— В самом начале мы произвели учет использования ресурсов. Исследование показало, что в эти часы столовая практически не посещается. — Он открыл дверь и придержал ее, пропуская меня вперед. — Привилегия администратора. Не особенно демократично, но в подобном месте демократия не работает.
Я вошел в комнату. В ней было абсолютно темно. Я поискал на стене выключатель, но Джонс направился прямо к рубильнику и включил его. Несколько люминесцентных ламп секунду помигали и загорелись.
Джонс указал на кабинку в центре комнаты. Я сел, а он зашел за стойку, налил в чашку воды из-под крана и опустил в нее дольку лимона. Затем достал что-то из-под стойки — как оказалось, бутерброд с сыром — и положил его на тарелку. Он двигался быстро, зная, где что лежит, будто возился в собственной кухне.
Затем подошел ко мне, откусил от бутерброда и удовлетворенно вздохнул.
— Она должна быть здорова, будь все проклято, — заявил Джонс. — Я в самом деле не понимаю, почему, черт возьми, она болеет, и никто не в состоянии дать мне ответ.
— Вы говорили с доктором Ивз?
— С Ивз, с другими, со всеми ними. Кажется, что никто ни черта не знает. А вы можете хоть что-нибудь сказать?
— Боюсь, что нет.
Он наклонился вперед:
— Больше всего мне непонятно вот что: почему пригласили вас? Я не имею в виду вас лично, просто не понимаю, почему в данном случае нужен психолог.
— На самом деле я не могу обсуждать это, мистер Джонс.
— Чак. Мистер Джонс — это песня того парня с курчавыми волосами, как там его зовут — Боб Дилан? — Подобие крохотной улыбки. — Удивляетесь, что я это знаю, да? Сейчас ваше время, а не мое. Но это семейная шутка. Еще с тех пор, как Чип учился в школе. Он высмеивал меня, сопротивлялся всему, что бы я ни говорил и ни делал. Вот так. — Он сцепил пальцы в замок, напряг мускулы, будто пытаясь разъединить руки. — Вот это были времена. — Он внезапно улыбнулся. — Чип — мой единственный ребенок, но в своем сопротивлении он не уступил бы и полудюжине. Если я вдруг пытался заставить его сделать что-то, что он не хотел делать, он становился на дыбы, взбрыкивал и заявлял мне, что я поступаю именно так, как в песне Дилана поступает тот тип, который не знает, что происходит вокруг, — этот мистер Джонс. И включал песню на всю громкость. Я практически никогда не мог услышать текст, но все же понимал, что к чему. А теперь мы с сыном лучшие друзья. И мы смеемся, вспоминая те дни.
Думая о дружбе, которая была сцементирована сделкой с недвижимостью, я улыбнулся.
— Он солидный парень, — продолжал мистер Джонс. — Серьга в ухе и длинные волосы — это просто часть имиджа. Вы знаете, что он преподаватель колледжа, да?
Я кивнул.
— Ребята, которых он учит, верят в подобные вещи. Он прекрасный преподаватель. Получил за это награды.
— Да?
— Множество. Вы никогда не услышите, чтобы он расхваливал сам себя. Он всегда был таким. Скромным. Так что мне приходится выполнять эту работу — расхваливать его. Он получал награды еще будучи студентом. Учился в Йеле. У него всегда была склонность к преподаванию. В своем общежитии натаскивал отстающих мальчиков и успешно подготовил их к выпуску. Занимался с учениками средней школы, за что его тоже отметили. Это дар.
Его пальцы все еще были сжаты — два крепких мясистых крюка. Он разнял их и веером разложил на столе. Вновь сжал пальцы. Разгладил клеенку.
— Мне кажется, вы очень гордитесь им, — заметил я.
— Совершенно верно, горжусь. И Синди тоже. Милая девушка, без всяких претензий. Они создали нечто крепкое, и доказательством того служит Кэсси. Я знаю, что необъективен, но эта малютка просто восхитительна, красива, такая умница. И к тому же у нее прекрасный характер.
— Это немалое достоинство, — согласился я. — Особенно если учитывать обстоятельства...
Глаза Джонса забегали. Он закрыл их, вновь открыл.
— Вы ведь знаете, мы потеряли одного ребенка? Красивого маленького мальчика... Синдром внезапной младенческой смерти. И до сих пор никто не знает, почему это происходит, правда?
Я кивнул головой.
— Это был ад на земле, доктор. Гром среди ясного неба — сегодня он с нами, а завтра... Я просто не могу понять, почему никто не может объяснить, что происходит с Кэсси.
— Потому что никто не знает, Чак.
Он отмахнулся от моих слов.
— И все же я не понимаю, почему вас втянули в это дело. Не принимайте это лично на свой счет. Я знаю, вы слышали разные ужасные истории по поводу упразднения психиатрического отделения. Но дело-то в том, что даже не стоял вопрос об одобрении или неодобрении лечения болезней мозга. Я, безусловно, за. Разве можно не одобрять его? Некоторые люди нуждаются в подобной помощи. Все дело в том, что слабые медсестры, работавшие в психиатрии, и понятия не имели, как составляется бюджет и как следует придерживаться сметы, уж не говоря о компетентном выполнении собственных обязанностей. А врачи дали мне ясно понять, что у них не такие уж большие способности. Конечно, если послушать их теперь, то все они были гениями, а мы уничтожили центр блестящих специалистов по психиатрии. — Мистер Джонс закатил глаза. — Ладно, неважно. Надеюсь, в один прекрасный день мы сможем создать хорошее, солидное отделение. Пригласим лучших специалистов. Вы ведь когда-то работали здесь, правильно?
— Несколько лет тому назад.
— Как бы вы посмотрели на то, чтобы вернуться?
Я покачал головой.
— Почему вы ушли?
— На то были разные причины.
— Свобода частной практики? Сам себе хозяин?
— Отчасти.
— Тогда, оглянувшись назад, вы сможете быть объективны и поймете, что я имею в виду. По поводу необходимости эффективной работы. Необходимости быть реалистами. Вообще я склонен полагать, что врачи, работающие в частном секторе, понимают это. Потому что, занимаясь частной практикой, занимаешься бизнесом. И только те, кто живет за счет... Но это не имеет значения. Возвращаясь к моим словам по поводу вашего участия в лечении моей внучки. Ни у кого не хватает нахальства заявить, что вся проблема заключается в ее головке, не так ли?
— Я в самом деле не могу обсуждать подробности, Чак.
— Почему нет, черт возьми?
— Вопрос врачебной этики.
— У Чипа и Синди нет от меня секретов.
— Мне нужно их подтверждение. Таков закон.
— Вы из породы несгибаемых, а?
— Не сказал бы, — улыбнулся я.
Джонс одарил меня ответной улыбкой. Вновь сцепил пальцы. Выпил воды.
— Хорошо. Это ваша работа, и вы должны придерживаться ее правил. Думаю, мне придется получить у них что-то вроде письменного разрешения.
— Думаю, да.
Он широко улыбнулся. Очень неровные желтые зубы.
— Но пока, я надеюсь, мне можно беседовать с вами? — продолжал он.
— Конечно.
Мистер Джонс уставился на мое лицо, изучая его со смесью интереса и скептицизма, как будто перед ним был квартальный отчет.
— Я просто делаю предположение: никто всерьез не задумывается о том, что проблемы Кэсси заключены в ее головке, потому что это выглядит просто смешно.
Пауза. Оценивает, попал ли в точку. Надежда на намек без слов?
Я заставил себя даже не пошевелиться.
Он продолжал:
— Итак, единственное, что я еще могу предположить, пытаясь объяснить ваше вмешательство в лечение девочки, будто кто-то думает, что есть какие-то сомнения в Синди или Чипе. Но это просто смешно.
Он откинулся на спинку стула, продолжая изучать меня. На его лице появилось торжествующее выражение. Я был уверен, что даже не сморгнул. Интересно, он что-то заметил или просто хитрит?
— Психиатров приглашают не только анализировать поведение больных, Чак, — возразил я. — Мы также оказываем поддержку людям, которые находятся в стрессовых ситуациях.
— Исполняете роль наемного друга, а? — Он снова подергал себя за кончик носа, встал, улыбнулся: — Ну что ж. Тогда будьте хорошим другом. Они хорошие ребята. Все трое.
22
Покидая больницу, я пытался определить, что именно хотел узнать Джонс и получил ли он от меня интересующую его информацию.
Хотел повидаться со мной, как обеспокоенный дедушка?
У Чипа и Синди нет от меня секретов.
Однако Чип и Синди не побеспокоились сообщить ему, что Кэсси выписывают. С каждой новой встречей с молодыми родителями я убеждался все больше и больше, что его избегают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72