Я направился в регистрационную комнату и попросил служащую-индианку в сари персикового цвета разыскать дело Дон Кент Херберт.
— Сожалею, сэр, но мы не даем сведений личного характера.
Я посверкал удостоверением клинического факультета, выданным медицинской школой, расположенной на другом конце города.
— Никакого личного характера здесь нет, мне просто нужно знать, на какое отделение она поступила. Это имеет отношение к работе. Проверка образования.
Служащая посмотрела мое удостоверение, попросила меня повторить имя Херберт и пошла разыскивать дело.
Через минуту она вернулась.
— Я нашла ее — аспирантка школы здравоохранения. Но ее регистрация прекращена.
Я знал, что школа здравоохранения находилась в корпусе наук о здоровье, но никогда там не был. Я сунул еще несколько монет в счетчик и направился в южную часть кампуса, мимо факультета психологии, где я научился тренировать крыс и слушать третьим ухом, пересек квадратную площадь Науки и вошел в центр с западной стороны, недалеко от школы дантистов.
Длинный коридор, который вел к отделению общественного здравоохранения, оказался неподалеку от библиотеки, где я недавно изучал академическую карьеру Эшмора. По стенам тянулись ряды групповых снимков всех выпущенных медицинской школой классов. Новоявленные доктора выглядели совершенными детьми. Новички в белых халатах, толпящиеся в коридорах школы, немногим отличались от них. К тому времени, когда я добрался до общественного здравоохранения, шум и сутолока в коридорах поутихли. Из канцелярии выходила женщина, я придержал для нее дверь и вошел.
Еще одна стойка, еще одна регистраторша, работающая в тесноте. Эта служащая была очень молодой, чернокожей, с выпрямленными, окрашенными хной волосами и с казавшейся искренней улыбкой. Пушистый свитер зеленого, как лайм, цвета, на котором вышит розово-желтый попугай. Птица тоже улыбалась.
— Я доктор Делавэр из Западной педиатрической больницы. Одна из ваших аспиранток работала в нашей больнице, и мне хотелось бы знать, кто был ее руководителем на факультете.
— О, конечно. Ее имя, пожалуйста.
— Дон Херберт.
Никакой реакции.
— На каком она отделении?
— Общественного здравоохранения.
Улыбка стала еще шире.
— Это школа здравоохранения. У нас несколько отделений, каждое со своим факультетом.
Она взяла из стопки около моего локтя брошюру, открыла ее и указала на перечень.
ОТДЕЛЕНИЯ ШКОЛЫ
Биостатистика.
Науки о здоровье населения.
Науки о здоровье окружающей среды.
Прикладные науки об окружающей среде.
Эпидемиология.
Служба здоровья.
Вспомнив о работе, которую выполнял Эшмор, я сказал:
— Или биостатистика, или эпидемиология.
Служащая направилась к папкам и вынула одну из них — голубую, в которую были вложены листы бумаги.
На корешке было написано: «БИОСТАТ».
— Да, вот здесь. Она работает по программе на звание доктора философии в области биостатистики, ее руководитель доктор Янош.
— Где я могу найти доктора Янош?
— Этажом ниже, кабинет "Б" триста сорок пять. Хотите, я позвоню и выясню, на месте ли она?
— Пожалуйста.
Девушка подняла трубку и набрала номер.
— Доктор Янош? Здравствуйте. Это Мэрили. Здесь врач местной больницы, он желает поговорить с вами об одной из ваших студенток... Дон Херберт... Ой... конечно. — Она нахмурилась. — Повторите еще раз ваше Имя, сэр.
— Делавэр. Из Западной педиатрической.
Она повторила мои данные в трубку.
— Да, конечно, доктор Янош... Могу ли я посмотреть какой-нибудь документ, удостоверяющий вашу личность, доктор Делавэр?
Опять я вынул пластиковую карту факультета.
— Да, он действительно тот, кем представился, доктор Янош. — Называет мое имя по буквам. — Хорошо доктор, я передам.
Повесив трубку, регистраторша сказала:
— У нее не так уж много времени, но сейчас она сможет принять вас. — Ее голос показался мне сердитым.
Когда я открывал дверь, служащая спросила:
— Ее убили?
— Боюсь, что так.
— Это ужасно.
* * *
Почти сразу же за дверью канцелярии, следом за погруженным в темноту лекционным залом, находился лифт. Я спустился на нем этажом ниже. Миновав несколько дверей слева от лифта, я нашел кабинет Б-345.
Закрыт на замок. Табличка гласила: «ЭЛИС ЯНОШ, магистр здравоохранения, доктор философии».
Я постучался. Тишина. Уже собрался было постучать вновь, но услышал голос:
— Одну минуту.
Пощелкиванье каблуков. Дверь открылась. Женщина лет пятидесяти приветствовала меня:
— Доктор Делавэр.
Я протянул руку. Она быстро пожала ее и отпустила. Маленькая пухлая блондинка со взбитой прической, умело наложенной косметикой, в хорошо сидящем на ней красном с белой отделкой платье. Красные туфли соответствовали цвету лака на ногтях. Золотые украшения. Ее личико было маленьким и миловидным, как у бурундучка; в молодости она, наверное, считалась самой привлекательной девочкой в школе.
— Входите, пожалуйста.
Европейский акцент. Интеллектуальная сестра Габор.
Я вошел в кабинет. Она оставила дверь открытой и последовала за мной. Необыкновенно аккуратная комната была обставлена минимальным количеством мебели, надушена и увешана художественными плакатами в хромированных рамах. Миро, Алберс и Стелла, запечатленный на фото вернисаж Гвасмея — Зигеля в Бостонском музее.
Открытая коробка шоколадных трюфелей стояла на круглом столе со стеклянной поверхностью. Подле нее лежала веточка мяты. На подставке, стоящей перпендикулярно письменному столу, находились компьютер и принтер, накрытые чехлами с застегнутой молнией. На принтере лежала красная кожаная модельная сумочка. Металлический письменный стол, стандартная университетская мебель, которую хозяйка кабинета постаралась сделать более нарядной при помощи расстеленной по диагонали кружевной дорожки, цветной промокательной бумаги и семейных фотографий. Большая семья. Похожий на Альберта Эйнштейна муж и пять красивых детей школьного возраста.
Женщина заняла место поблизости от шоколада и скрестила ноги в лодыжках. Я сел лицом к ней. Ее икры были крепкими, как у балерины.
— Вы терапевт?
— Психолог.
— И какое отношение вы имеете к мисс Херберт?
— Я консультирую в клинике одного пациента. Дон взяла медицинскую историю болезни единокровного брата этого пациента и не вернула ее. Я подумал, не могла ли она оставить ее здесь.
— Фамилия пациента?
Я замялся, но женщина заявила:
— Я не смогу помочь вам, если не буду знать, что следует искать.
— Джонс.
— Чарльз Лайман Джонс-четвертый?
Я удивился:
— Она у вас?
— Нет. Но вы уже второй, кто приходит по этому делу. Стоит ли вопрос о генетической проблеме? Почему это так важно? Типичность единокровных тканей или что-то в этом роде?
— Это сложный случай.
Она поменяла позицию ног.
— Первый посетитель тоже не дал мне удовлетворительного объяснения.
— Кто это был?
Она внимательно взглянула на меня и откинулась на стуле.
— Простите, доктор, но мне бы хотелось взглянуть на ваше удостоверение личности, которое вы только что показали Мэрили там, наверху.
В третий раз за последние полчаса я продемонстрировал свое факультетское удостоверение, прибавив к нему новенький больничный пропуск с цветной фотографией.
Надев очки в золотой оправе, она внимательно рассмотрела и то и другое. Больничный пропуск заинтересовал ее намного больше.
— Тот человек тоже имел одно из этих удостоверений. Он сказал, что возглавляет службу безопасности больницы.
— Хененгард?
Она кивнула:
— Кажется, вы дублируете друг друга.
— Когда он был здесь?
— В прошлый четверг. Западная педиатрическая больница оказывает персональные услуги такого рода всем своим пациентам?
— Как я уже сказал, это сложный случай.
Она улыбнулась:
— В каком смысле — медицинском или социально-культурном?
— Прошу прощения, — извинился я, — но я не могу обсуждать подробности.
— Психотерапевтическая этика?
Я согласно кивнул.
— Ну что ж. Безусловно, я понимаю вас, доктор Делавэр. Мистер Хененгард использовал другие слова, чтобы сохранить свои секреты. Он сказал, что это «сведения, не подлежащие разглашению». Мне показалось, это смахивает на что-то из сферы «плаща и кинжала», я так ему и сказала. Он не почувствовал иронии. Вообще-то довольно мрачный субъект.
— Вы отдали ему историю болезни?
— Нет, потому что ее у меня нет, доктор. Дон не оставляла здесь никаких медицинских карт. Сожалею, что ввела вас в заблуждение, но те волнения, которые в последнее время возникли из-за Дон, вынудили меня быть осторожной. И, конечно, ее убийство. Когда сюда прибыла полиция со всеми своими вопросами, я лично просмотрела содержимое ее аспирантского шкафчика. Я нашла там только учебники и компьютерные диски с материалами по ее диссертации.
— Вы вводили диски в компьютер?
— Относится ли этот вопрос к вашему сложному случаю болезни?
— Весьма возможно.
— Весьма возможно, — повторила она. — Что ж, по крайней мере, вы не пытаетесь оказать давление, как это делал мистер Хененгард. Он пытался заставить меня отдать их ему. — Сняв очки, она встала, возвратила мои удостоверения, закрыла дверь. Вернувшись на свой стул, продолжила: — Дон была замешана в каком-то неблаговидном деле?
— Может быть.
— Мистер Хененгард был намного откровенней, чем вы, доктор. Он прямо высказался по этому вопросу, сказав, что Дон украла историю болезни. Весьма повелительным тоном заявил, что мой долг постараться, чтобы она была возвращена. Мне пришлось попросить его удалиться.
— Его нельзя назвать Мистером Обаяние.
— Это очень слабо сказано, его обращение — чистейший КГБ. По-моему, он больше похож на полицейского, чем настоящие полицейские, которые расследовали дело Дон. Они были не так уж настойчивы: несколько формальных вопросов, и до свидания. Я ставлю им отметку три с минусом. Несколько недель спустя я позвонила, чтобы узнать, продвинулось ли расследование, — никто не захотел отвечать мне. Я оставила запрос, но мне даже не перезвонили.
— А что спрашивали о Дон полицейские?
— С кем она дружила, была ли она когда-либо связана с уголовниками, употребляла ли наркотики. К сожалению, я не могла ответить ни на один из них. Несмотря на то что она была моей студенткой в течение четырех лет. Я буквально ничего не знала о ней. Вы когда-нибудь работали в комиссиях по докторским диссертациям?
— Да, в нескольких.
— Тогда вы знаете. С некоторыми студентами вы знакомитесь довольно близко, другие проходят, не оставляя следа. Боюсь, что Дон была одна из них. Не потому, что у нее не хватало способностей. В математическом отношении у нее был чрезвычайно острый ум. Именно поэтому я и приняла ее, хотя у меня и были сомнения в отношении ее побуждений. Я всегда ищу женщин, которые не страшатся чисел, а у нее был истинный математический талант. Но мы так никогда и не... сблизились.
— А какие были проблемы с ее побуждениями?
— У нее их просто не было. Я всегда чувствовала, что она прибилась к аспирантуре потому, что это был путь наименьшего сопротивления. Она пробовала поступить в медицинскую школу, но ей отказали. Она продолжала пытаться поступить туда, даже когда уже училась здесь, — напрасные старания, потому что ее отметки — все, кроме математики, — были не слишком высокими, а баллы, полученные ею на вступительных экзаменах, оказались значительно ниже средних. Отметки по математике, однако, были такими высокими, что я решила принять ее. Я даже пошла на то, чтобы найти для нее фонд — стипендию для аспирантов. Но этой осенью мне пришлось отменить выплату. Тогда она нашла работу в вашей больнице.
— Это из-за плохого поведения?
— Из-за слабого продвижения в работе над диссертацией. Она окончила курс с приличными отметками, представила предложение по научной работе, которое выглядело обещающим, потом представила другое, бросила и его, и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Сожалею, сэр, но мы не даем сведений личного характера.
Я посверкал удостоверением клинического факультета, выданным медицинской школой, расположенной на другом конце города.
— Никакого личного характера здесь нет, мне просто нужно знать, на какое отделение она поступила. Это имеет отношение к работе. Проверка образования.
Служащая посмотрела мое удостоверение, попросила меня повторить имя Херберт и пошла разыскивать дело.
Через минуту она вернулась.
— Я нашла ее — аспирантка школы здравоохранения. Но ее регистрация прекращена.
Я знал, что школа здравоохранения находилась в корпусе наук о здоровье, но никогда там не был. Я сунул еще несколько монет в счетчик и направился в южную часть кампуса, мимо факультета психологии, где я научился тренировать крыс и слушать третьим ухом, пересек квадратную площадь Науки и вошел в центр с западной стороны, недалеко от школы дантистов.
Длинный коридор, который вел к отделению общественного здравоохранения, оказался неподалеку от библиотеки, где я недавно изучал академическую карьеру Эшмора. По стенам тянулись ряды групповых снимков всех выпущенных медицинской школой классов. Новоявленные доктора выглядели совершенными детьми. Новички в белых халатах, толпящиеся в коридорах школы, немногим отличались от них. К тому времени, когда я добрался до общественного здравоохранения, шум и сутолока в коридорах поутихли. Из канцелярии выходила женщина, я придержал для нее дверь и вошел.
Еще одна стойка, еще одна регистраторша, работающая в тесноте. Эта служащая была очень молодой, чернокожей, с выпрямленными, окрашенными хной волосами и с казавшейся искренней улыбкой. Пушистый свитер зеленого, как лайм, цвета, на котором вышит розово-желтый попугай. Птица тоже улыбалась.
— Я доктор Делавэр из Западной педиатрической больницы. Одна из ваших аспиранток работала в нашей больнице, и мне хотелось бы знать, кто был ее руководителем на факультете.
— О, конечно. Ее имя, пожалуйста.
— Дон Херберт.
Никакой реакции.
— На каком она отделении?
— Общественного здравоохранения.
Улыбка стала еще шире.
— Это школа здравоохранения. У нас несколько отделений, каждое со своим факультетом.
Она взяла из стопки около моего локтя брошюру, открыла ее и указала на перечень.
ОТДЕЛЕНИЯ ШКОЛЫ
Биостатистика.
Науки о здоровье населения.
Науки о здоровье окружающей среды.
Прикладные науки об окружающей среде.
Эпидемиология.
Служба здоровья.
Вспомнив о работе, которую выполнял Эшмор, я сказал:
— Или биостатистика, или эпидемиология.
Служащая направилась к папкам и вынула одну из них — голубую, в которую были вложены листы бумаги.
На корешке было написано: «БИОСТАТ».
— Да, вот здесь. Она работает по программе на звание доктора философии в области биостатистики, ее руководитель доктор Янош.
— Где я могу найти доктора Янош?
— Этажом ниже, кабинет "Б" триста сорок пять. Хотите, я позвоню и выясню, на месте ли она?
— Пожалуйста.
Девушка подняла трубку и набрала номер.
— Доктор Янош? Здравствуйте. Это Мэрили. Здесь врач местной больницы, он желает поговорить с вами об одной из ваших студенток... Дон Херберт... Ой... конечно. — Она нахмурилась. — Повторите еще раз ваше Имя, сэр.
— Делавэр. Из Западной педиатрической.
Она повторила мои данные в трубку.
— Да, конечно, доктор Янош... Могу ли я посмотреть какой-нибудь документ, удостоверяющий вашу личность, доктор Делавэр?
Опять я вынул пластиковую карту факультета.
— Да, он действительно тот, кем представился, доктор Янош. — Называет мое имя по буквам. — Хорошо доктор, я передам.
Повесив трубку, регистраторша сказала:
— У нее не так уж много времени, но сейчас она сможет принять вас. — Ее голос показался мне сердитым.
Когда я открывал дверь, служащая спросила:
— Ее убили?
— Боюсь, что так.
— Это ужасно.
* * *
Почти сразу же за дверью канцелярии, следом за погруженным в темноту лекционным залом, находился лифт. Я спустился на нем этажом ниже. Миновав несколько дверей слева от лифта, я нашел кабинет Б-345.
Закрыт на замок. Табличка гласила: «ЭЛИС ЯНОШ, магистр здравоохранения, доктор философии».
Я постучался. Тишина. Уже собрался было постучать вновь, но услышал голос:
— Одну минуту.
Пощелкиванье каблуков. Дверь открылась. Женщина лет пятидесяти приветствовала меня:
— Доктор Делавэр.
Я протянул руку. Она быстро пожала ее и отпустила. Маленькая пухлая блондинка со взбитой прической, умело наложенной косметикой, в хорошо сидящем на ней красном с белой отделкой платье. Красные туфли соответствовали цвету лака на ногтях. Золотые украшения. Ее личико было маленьким и миловидным, как у бурундучка; в молодости она, наверное, считалась самой привлекательной девочкой в школе.
— Входите, пожалуйста.
Европейский акцент. Интеллектуальная сестра Габор.
Я вошел в кабинет. Она оставила дверь открытой и последовала за мной. Необыкновенно аккуратная комната была обставлена минимальным количеством мебели, надушена и увешана художественными плакатами в хромированных рамах. Миро, Алберс и Стелла, запечатленный на фото вернисаж Гвасмея — Зигеля в Бостонском музее.
Открытая коробка шоколадных трюфелей стояла на круглом столе со стеклянной поверхностью. Подле нее лежала веточка мяты. На подставке, стоящей перпендикулярно письменному столу, находились компьютер и принтер, накрытые чехлами с застегнутой молнией. На принтере лежала красная кожаная модельная сумочка. Металлический письменный стол, стандартная университетская мебель, которую хозяйка кабинета постаралась сделать более нарядной при помощи расстеленной по диагонали кружевной дорожки, цветной промокательной бумаги и семейных фотографий. Большая семья. Похожий на Альберта Эйнштейна муж и пять красивых детей школьного возраста.
Женщина заняла место поблизости от шоколада и скрестила ноги в лодыжках. Я сел лицом к ней. Ее икры были крепкими, как у балерины.
— Вы терапевт?
— Психолог.
— И какое отношение вы имеете к мисс Херберт?
— Я консультирую в клинике одного пациента. Дон взяла медицинскую историю болезни единокровного брата этого пациента и не вернула ее. Я подумал, не могла ли она оставить ее здесь.
— Фамилия пациента?
Я замялся, но женщина заявила:
— Я не смогу помочь вам, если не буду знать, что следует искать.
— Джонс.
— Чарльз Лайман Джонс-четвертый?
Я удивился:
— Она у вас?
— Нет. Но вы уже второй, кто приходит по этому делу. Стоит ли вопрос о генетической проблеме? Почему это так важно? Типичность единокровных тканей или что-то в этом роде?
— Это сложный случай.
Она поменяла позицию ног.
— Первый посетитель тоже не дал мне удовлетворительного объяснения.
— Кто это был?
Она внимательно взглянула на меня и откинулась на стуле.
— Простите, доктор, но мне бы хотелось взглянуть на ваше удостоверение личности, которое вы только что показали Мэрили там, наверху.
В третий раз за последние полчаса я продемонстрировал свое факультетское удостоверение, прибавив к нему новенький больничный пропуск с цветной фотографией.
Надев очки в золотой оправе, она внимательно рассмотрела и то и другое. Больничный пропуск заинтересовал ее намного больше.
— Тот человек тоже имел одно из этих удостоверений. Он сказал, что возглавляет службу безопасности больницы.
— Хененгард?
Она кивнула:
— Кажется, вы дублируете друг друга.
— Когда он был здесь?
— В прошлый четверг. Западная педиатрическая больница оказывает персональные услуги такого рода всем своим пациентам?
— Как я уже сказал, это сложный случай.
Она улыбнулась:
— В каком смысле — медицинском или социально-культурном?
— Прошу прощения, — извинился я, — но я не могу обсуждать подробности.
— Психотерапевтическая этика?
Я согласно кивнул.
— Ну что ж. Безусловно, я понимаю вас, доктор Делавэр. Мистер Хененгард использовал другие слова, чтобы сохранить свои секреты. Он сказал, что это «сведения, не подлежащие разглашению». Мне показалось, это смахивает на что-то из сферы «плаща и кинжала», я так ему и сказала. Он не почувствовал иронии. Вообще-то довольно мрачный субъект.
— Вы отдали ему историю болезни?
— Нет, потому что ее у меня нет, доктор. Дон не оставляла здесь никаких медицинских карт. Сожалею, что ввела вас в заблуждение, но те волнения, которые в последнее время возникли из-за Дон, вынудили меня быть осторожной. И, конечно, ее убийство. Когда сюда прибыла полиция со всеми своими вопросами, я лично просмотрела содержимое ее аспирантского шкафчика. Я нашла там только учебники и компьютерные диски с материалами по ее диссертации.
— Вы вводили диски в компьютер?
— Относится ли этот вопрос к вашему сложному случаю болезни?
— Весьма возможно.
— Весьма возможно, — повторила она. — Что ж, по крайней мере, вы не пытаетесь оказать давление, как это делал мистер Хененгард. Он пытался заставить меня отдать их ему. — Сняв очки, она встала, возвратила мои удостоверения, закрыла дверь. Вернувшись на свой стул, продолжила: — Дон была замешана в каком-то неблаговидном деле?
— Может быть.
— Мистер Хененгард был намного откровенней, чем вы, доктор. Он прямо высказался по этому вопросу, сказав, что Дон украла историю болезни. Весьма повелительным тоном заявил, что мой долг постараться, чтобы она была возвращена. Мне пришлось попросить его удалиться.
— Его нельзя назвать Мистером Обаяние.
— Это очень слабо сказано, его обращение — чистейший КГБ. По-моему, он больше похож на полицейского, чем настоящие полицейские, которые расследовали дело Дон. Они были не так уж настойчивы: несколько формальных вопросов, и до свидания. Я ставлю им отметку три с минусом. Несколько недель спустя я позвонила, чтобы узнать, продвинулось ли расследование, — никто не захотел отвечать мне. Я оставила запрос, но мне даже не перезвонили.
— А что спрашивали о Дон полицейские?
— С кем она дружила, была ли она когда-либо связана с уголовниками, употребляла ли наркотики. К сожалению, я не могла ответить ни на один из них. Несмотря на то что она была моей студенткой в течение четырех лет. Я буквально ничего не знала о ней. Вы когда-нибудь работали в комиссиях по докторским диссертациям?
— Да, в нескольких.
— Тогда вы знаете. С некоторыми студентами вы знакомитесь довольно близко, другие проходят, не оставляя следа. Боюсь, что Дон была одна из них. Не потому, что у нее не хватало способностей. В математическом отношении у нее был чрезвычайно острый ум. Именно поэтому я и приняла ее, хотя у меня и были сомнения в отношении ее побуждений. Я всегда ищу женщин, которые не страшатся чисел, а у нее был истинный математический талант. Но мы так никогда и не... сблизились.
— А какие были проблемы с ее побуждениями?
— У нее их просто не было. Я всегда чувствовала, что она прибилась к аспирантуре потому, что это был путь наименьшего сопротивления. Она пробовала поступить в медицинскую школу, но ей отказали. Она продолжала пытаться поступить туда, даже когда уже училась здесь, — напрасные старания, потому что ее отметки — все, кроме математики, — были не слишком высокими, а баллы, полученные ею на вступительных экзаменах, оказались значительно ниже средних. Отметки по математике, однако, были такими высокими, что я решила принять ее. Я даже пошла на то, чтобы найти для нее фонд — стипендию для аспирантов. Но этой осенью мне пришлось отменить выплату. Тогда она нашла работу в вашей больнице.
— Это из-за плохого поведения?
— Из-за слабого продвижения в работе над диссертацией. Она окончила курс с приличными отметками, представила предложение по научной работе, которое выглядело обещающим, потом представила другое, бросила и его, и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72