— Да-да, — неопределенно почмокал цирковой деятель. — Уходит… уходит старая гвардия. А кто на смену?
— Во-во, голубчик… Разбаловали мы народ-то — пьет, гуляет, анекдоты… тьфу!.. А раньше, — мечтательно закатил глаза. — Какой порядок был. Во всем! И в труде, и в бою! И верили! Верили! — Поднял старческий указательный палец, погрозил: — Верили! «Всегда едины Сталин и народ! Бессмертен сталинский народный светлый гений! Он вместе с Лениным и вел нас и ведет! Он путь предначертал для многих поколений!»
— Да-да, были времена, — беспокойно заерзал в кресле циркач, боясь, вероятно, вечера революционных песен и танцев.
— Времена-времена, — согласился Идеолог. И перешел к делу государственной важности: — Времени мало, голубчик, это точно. Дельце у меня, однако…
— Слушаю вас.
— Оно, конечно, можно и по дипломатическому каналу… Так уж… сугубо личное, — страдал старик. — Перевезти в банк… на сохранение…
— Деньги?
— Зачем мне деньги? — обиделся Идеолог. — Так. Личная переписка… Пошутил. — С Арманд.
— Переписка?
— Я вам безмерно доверяю как мужу Дочери выдающегося государственно-политического деятеля…
— Спасибо за доверие, но я, право…
— На гастроль сегодня отправляетесь?
— Ближе к полуночи.
— Ну и славненько. — Вытащил из папки пакет в шоколадных сургучах. Сделай уж одолжение старику…
Укротитель замялся; наверное, он не любил, когда на его загривок запрыгивает когтистый хищник. Неприятно, это правда.
— Понимаете, в чем дело? — трусил. — Ведь таможня…
— Не волнуйся, милай, — прервал его Идеолог неприятным, скрипучим голосом. И с угрозой: — Перевезешь?
— Как? — страдал циркач. Он был законопослушным гражданином.
— Как, спрашиваешь? — хмыкнул старик и глянул на собеседника испепеляющим взглядом сквозь старомодные, добролюбовские очки. — А вместе со своим алмазиком… Фениксом — ясным соколом!..
Что называется, убил наповал. Такой выстрел дорогого стоит. Ай да дедушка, сталинский нарком! Все-таки жива старая гвардия. Живет и побеждает. Их жизнелюбию надо отдать должное. Принимать их надо такими, какие они есть. На данном историческом срезе. Да, причуда с пакетом, где сургуч на сургуче. Ну и что? Уважь старость! Вероятно, мои мысли были созвучны мыслям циркового деятеля. Он согласился перевезти скорым поездом Пакет. Правда, взял он его в руки с отвращением, будто гремучую змею. И я понимаю: лучше дело иметь с тиграми и львами, чем с какой-то холодной, земноводной веревкой.
* * *
Признаюсь, что казалось, ситуация начинала выходить из-под контроля. Такое было впечатление, что все участники представления решили попутешествовать. Всеми видами транспортных средств, включая собачьи упряжки. А я был один. Хотя и один в поле воин. А если поле большое? Вся страна? И США? Однако делать было нечего. Я засобирался в путь, попросив тетю Люсю сообщить моему руководству об удачной птичьей охоте.
— А какую птичку поймал? — поинтересовалась тетя Люся.
— Из породы соколиных, — хмыкнул я.
— Они ещё у нас сохранились? Странно…
— И очень редкой породы, тетя Люся. В одном экземпляре. С глазками-алмазками. — Мне хотелось похвастаться, да знал — нельзя. Без разрешения вышестоящего начальника.
— Ну-ну, птицелов, — улыбнулась тетя Люся. — Береги себя. Вернешься, накормлю пирогами…
— …с опятами?
— …с котятами!
Мы рассмеялись, и я кубарем скатился по лестнице в ночь. Я снова опаздывал. Теперь на железнодорожный вокзал. Моя автостарушка, от огорчения стеная суставами, помчалась по полуночным улицам и проспектам. Рубиновые глаза светофоров все время прерывали наш полет; в конце концов я плюнул на правила ОСВОДа на дороге и… успел в последний вагон. Хотя поезд находился в пути уже минут пять. Конечно же, проводник удивился:
— Ты откуда, сынок?
— Из ОСВОДа, батя, — ответил я. — Небось чай разбавляешь водой?
— Чччего? — оторопел навсегда старичок проводник.
Я успокоил его как мог, втиснув в рукав кредитку, обеспеченную золотым запасом страны, и продолжил свой путь.
Колеса вагонов выбивали музыку дороги, если говорить красиво. Пахло вареными курами, яйцами и умиротворением. Пассажиры отходили ко сну. За окнами мелькала тревожная, столбовая ночь.
Еще одна кредитка позволила мне устроиться на ночлег в СВ. Рядом с интересующим меня объектом. Сосед, полковник ВВС, выдул литр самогона из березового табурета и захрапел, как богатырь на версте. Я же бодрствовал, точно охотник в засаде на уток. Наконец дверь соседнего купе со скрежетом приоткрылась. Тяжеловес-телохранитель, качаясь по проходу вагона, удалялся в сторону места общего пользования. Я последовал за ним. Нельзя терять бдительности даже в нужнике, этот закон был проигнорирован тяжеловесом. И когда он выходил, облегченный, я нанес навсегда обезоруживающий удар локтем в горло врага. Тот прощально хрипнул и тушей завалился в гальюн. Ключом проводника я закрыл туалет. До лучших времен. И поспешил в купе заслуженного деятеля циркового искусства. Тот мирно спал и видел сны. Через секунду я сцепил его и столик одной цепью наручников. Потом для убедительности ткнул «стечкина» в лоб недруга. Укротитель со сна не понимал, что происходит; ему казалось — все это сон. Дурной. Как он ошибался, бедняга.
— Документы, — потребовал я.
— Какие документы? Вы что?.. Вы знаете, кто я такой…
— Знаю, — сказал я. — А документы те, которые едут в банк! Ап!
— Вы с ума сошли?.. Кто вы такой?
Я неприятным, скрипучим голосом марабу передразнил идеологического работника:
— Не волнуйся, голубчик. Перевезешь документики вместе со своим алмазом Фениксом — ясным соколом.
Укротитель, заметно дрогнув, поплыл жидким добром на своей полке. Человек потерял лицо. Это про него. И пока он находился в состоянии глубокой депрессии, я проверил карманы. Нехорошо лазить по чужим огородам и карманам, однако есть особые случаи. Думаю, сей грех будет мне отпущен св. Алексом, моим тезкой. Обнаружив заветную коробочку, я вытащил оттуда фальшивый алмаз и резким движением руки… Выбросил псевдоалмаз в открытое окно… Вернее, сделал вид, что выбросил… Но деятель цирка поверил мне и сковырнулся в банальный, бабий обморок. Я не пожалел бутылки с минеральной водой, и мой собеседник пришел в себя. Вид его был ужасен: не каждый день улетают алмазы в глухую, дорожную ночь.
— Шутка, — сказал я. И выложил на столик два Феникса. — Один из них фальшивый, дружок. Обманули тебя, дурака. Где настоящий?
Несчастный Укротитель навсегда потерял дар речи, он лишь пучил глаза, и было слышно, как кипят его мозги; ещё чуть-чуть — и чайник на плечах взорвется. Я его пожалел — кому он нужен, недееспособный. Даже звери его, навсегда опечаленного, сожрут за милую душу. И поэтому я повторил:
— Из двух один фальшивый. Который? Угадаешь — отдам.
Такой вот психологический этюд. Укротитель беспричинно заулыбался и замотал головой, как после удара молнии.
— Выбирай, дурак! — не выдержал я. — Считаю до трех…
Деятель циркового искусства меня не послушал. Принялся хохотать. Бился в конвульсиях. Его рвало смехом, как желчью. Он буквально умирал от смеха. Его что-то рассмешило. Я был вынужден звонкой оплеухой по ушам протрезвить охального хохотуна. Он замолчал — из глаз катились крупные, алмазные слезы.
— Ну, голубчик, возьми себя в руки. Любой алмазик твой.
— Мммой?
— Тттвой!
— Вот, — и указал на один из предметов, искрящихся на столике. Где фальшивый — где настоящий? Где какой? Этого не знал даже я. (Шутка.)
— Дарю! — твердо проговорил я. — А ты мне документик. Подари. Справедливо ведь: алмазик тебе — документик мне. Так, товарищ?
— Да-да, конечно, — поспешно открыл «дипломат». Вот что ласка делает с людьми. О зверях я уж умолчу. — Пожалуйста…
— Спасибо, голубчик. — Я взял пакет с шоколадными сургучами. Поднялся. — И все-таки ты, любезный, ошибся… У алмаза никогда не бывает тени… У твоего тень есть…
— Тень? — не понимал Укротитель.
— Значит, он фальшивый. Если есть тень. Посмотри внимательнее на свой…
— Да, тень, — смотрел во все глаза на граненую стекляшку. — И что это значит?
— Да, случай, похоже, клинический, — проговорил я. — Будь здоров, расти большой. Хотя в тени растут, как правило, одни выблядки! — позволил себе дофилософствовать на злободневную тему. — Прощай…
— Тень? Я не вижу тени, — углублялся в себя потенциальный пациент дома печали.
Я оставил его. У каждого свои проблемы. Быть может, деятелю циркового искусства повезет, и он увидит тень от фальшивой стекляшки. А если нет тени — следовательно, алмаз из южноафриканских недр. Надеюсь, любителю камушков повезет. И он не спятит. Сумасшедшие не допускаются в клетку к тиграм и львам. Зверей необходимо беречь от бешенства людей. И не будем больше об этом.
Я вернулся в город на попутном товарняке. Хорошо, что подвернулся железнодорожный состав, идущий в нужном мне направлении.
Потом был вокзал, моя холодная автостарушка, медленная поездка по утренне-туманным улицам. Мне повезло, что случился сильный туман. В таком, молочно-кисельном, тумане легко потеряться, и в этом смысле мне повезло.
Подъехав к дому, где находилась конспиративная квартира, я обнаружил тошнотворную суету ведомственных служб. Я заметил чины ГБ и среди них Фроликова. Стоял милицейский, канареечного цвета уазик и фургон «скорой помощи». Из подъезда, я заметил, вынесли носилки, накрытые простыней и туманом. Еще я заметил молодого бойца в бронежилете — ему перевязывали руку его же боевые товарищи… Я все это впечатал в мозг — и нажал на акселератор. Машина скользнула в туман, как в реку. И река времени спасла меня.
Что же дальше? Я понял: случилось то, что не должно было случиться. Я понимал, но не верил. И поэтому оказался на заднем сиденье чужого автомобиля. Это было личное авто Орешко. Он беспечно выходил из подъезда дома своего, щурился от лимонного солнышка, раскланивался с дворовыми собаководами. Со стороны походил на процветающего адвоката, берущего взятки борзыми щенками.
Он плюхнулся в машину — уютно заурчал мотор. Я приставил указательный палец к шее водителя и угрожающе приказал:
— Хенде хох!
Орешко обомлел — нельзя терять бдительности. Тем более в собственной колымаге, похожей на гроб с колесиками. Легкой затрещиной я привел приятеля в чувство собственного достоинства.
— Орех, дыши глубже…
Приятель с недоверчивостью обманутого супруга покосился назад… Через мгновение он полоумно рвал горло и брызгал слюной. По его мнению, я идиот, если позволяю себе такие шутки, и вообще… меня ищут…
— Кто?
— ПГУ.
— Ууу, — удивился я. — С каких это пор разведка занимается нашими внутренними делами?..
— Не знаю, — буркнул Орешко. — Тебе куда?
— Пока туда, куда и тебе, товарищ Альтшулер, — ответил я.
— Чего? — не поняли меня.
— Извини, устал, — проговорил я. И задал вопрос, который следовало бы задать самым первым: — Что с Николаем Григорьевичем?
— А ты не знаешь? — удивился мой приятель.
— Догадываюсь.
— Самоубийство. В своем кабинете.
— Ха, — сказал я. — И ты веришь?
— Саша, мое дело маленькое, — проговорил Орешко. — Сижу в своем болоте, на своей кочке и квакаю. Когда следует приказ. Кстати, наш ГПЧ сгорел в высших слоях атмосферы, как только сынок затащился в самолет…
— Так ты в другом болоте? — спросил я.
— Болото то самое. Кочка другая, — хмыкнул приятель. — Из молодых. Правда, болтливый, как баба… Хотя прогрессивный…
— Поздравляю, — задумался я. Город летел за окном. Праздный, грязный городишко, пережевывающий без жалости и чести судьбы. Мог ли я обижаться на Орешко? Нет, разумеется. Он как все. Все мы сидим в затхлом, гнилом болоте, все и каждый на своей удобной, тухлой кочке. И все дружно квакаем здравицы самым жабастым жабам. Ква-ква! Уррра!.. Спасение в проточной воде, но реки пересохли, превратившись в дым… туман… Попытки взбаламутить болото камнями тщетны — болотная жижа непобедима:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92