В другой жизни, когда все были молоды и счастливы, мы с отцом и мамой пришли в ЦПКиО. Помню, гремел военный оркестр на летней эстраде. Медь труб горела золотом на солнце. Из репродуктора ненатуральный женский голос сообщал о том, что в случае потери друг друга встречаться рекомендуется у фонтана «Дружба народов». На всех углах продавали «крем-соду», розовое мороженое по 7 коп. и пирожки с повидлом. Боже, я до сих пор помню вкус этих пирожков. Я их лопал в таком страшном количестве, что мама скоро запретила и близко подходить к огромным и добродушным тетенькам в белых халатах с жирными пятнами на пузах, вытаскивающим из баков трехзубой вилкой промасленных, коричнево-прожаренных свинок. По три копейки штука. Отец смеялся и говорил, что в такой день герою все можно…
Потом мы сели в неуклюжую люльку «Колеса обозрения» и медленно поплыли к теплым облакам. Смотреть Москву с птичьего полета. Мама пугалась. Отец похохатывал, зажимая меня в ладонях, как я очередной пирожок в руке.
Город вольно пластался в синей дымке и казался бесконечным. Из заводских труб клубился пар, белый, как вата. По тихой реке плыли кораблики, похожие на игрушечные. Люди тоже были маленькие и смешные, как лилипутики.
Какое это было удивительное и счастливое мгновение вечности. Мгновение полета над вечностью.
Затем люлька дернулась — и в моем животе, должно быть, произошла революция. Пирожки, видимо, принялись сражаться за территорию, как племена угнетенных африканцев. И в результате бунта меня вывернуло промасленными повстанцами… на головы праздношатающейся публики…
На этом праздник закончился. И начались будни. Отец уехал в Африку на помощь народно-освободительному движению, а мы с мамой так больше и не собрались в ЦПКиО. И то верно: какие могут быть праздники, когда полыхает в огне целый континент? Как пирожки на жарких противнях.
План операции «Феникс» начал осуществляться, если говорить языком протокола, в 10.00. В это время мы выдернули из ювелирной лавки известного в своих кругах шопенфиллера Розенфельда Абрама Брониславовича, с которым предварительно имел честь переговорить Резо. Старичок был весел, бодр и, как все евреи, рассказывал анекдоты про таки евреев. Я нервничал и не особенно прислушивался к байкам, но понял, что этот народец неистребим, если относится к себе с чувством юмора.
Наконец далекие кремлевские куранты пробили полдень. Спутники зависли над нашим полушарием, то есть космическая связь восстановилась.
Получив инструкции, банкир и его команда последовали в ЦПКиО имени пролетарского писателя. Почему с командой? А телохранители? А специалист по кино? А посредник? Я это прекрасно понимал и поэтому не настаивал на гордом одиночестве шпальщика в банковско-кредитной зоне.
Дальнейшие события развивались по плану. Думаю, эта операция войдет в антологии оперативной работы СБ. С богатенькими пройдохами.
После того как команда из семи господ появилась у фонтана «Дружба народов», прозвучала новая просьба — пройти к лодочной станции. Всем, кроме банкира и специалиста по видео. Те должны пройти к аттракциону «Колесо обозрения». Разумеется, мои убедительные просьбы вызвали неадекватную реакцию. Господа занервничали, телохранители потянулись к шпалерам. Я успокоил их как мог:
— …!..………….! — Вот таким вот образом!
Меня поняли. Приятно иметь дело с соотечественниками, хорошо знающими фольклор.
Дальше — больше. Телохранители были загружены в лодку и отпущены поплавать по пруду. Вместе с утками и гусями. Парадом на водоеме командовал Резо. Вполне успешно.
Аттракцион был зафрахтован нами. Вместе с Константином, которого уже ждал ящик водки в кустах. После успешного завершения операции. Никитин находился рядом. Не с ящиком, а с ответственным за «Колесо» лицом. Контролировал, так сказать, рычаги подъема люлек.
В одной из скорлупочных люлек, самой нижней, уже находился наш дорогой А.Б.Розенфельд, представляющий наши интересы. В ожидании клиентов. Те вскоре появились и были препровождены к господину шопенфиллеру. В лодочку, этот филиал ювелирной лавочки. Сказать, что на лицах банкира и его спутника читалось удивление, значит, ничего не сказать.
Когда загрузка тел закончилась, был включен механизм подъема, и летучая лодочка поплыла в летнее свободное пространство неба. Все выше и выше, и выше.
А где же был я, инициатор всего этого циркового представления под куполом неба? Был, был рядом, в соседней посудине, как лазутчик в тылу врага. И вел наблюдение как бы с господствующей возвышенности.
На оговоренной с Никитиным высоте подъемный механизм заклинило. Начался заключительный этап операции. Две высокие в буквальном смысле этого слова договаривающиеся стороны произвели обмен. Предметами первой необходимости. Наш Абрам Брониславович получил алмазный булыжник и принялся изучать его с тщательностью проктолога. Специалист по кино, открыв «дипломат» с небольшим портативным видеомагнитофончиком, тоже увлеченно занялся своим специфическим делом. Господин Утинский заскучал и решил полюбоваться прекрасной панорамой трудового города. Из заводских труб валил дым, черный, как его мысли. Полюбовавшись столицей, банкир запрокинул голову, чтобы, наверное, почувствовать себя птицей. (Не водоплавающей.) И увидел в соседней, верхней люльке человека. В руоповской маске-шапочке. Нетрудно догадаться, что это был я, полулегальный бандит. Решив успокоить товарища в партере, я приветливо отмахнул рукой, мол, ку-ку, как дела, голубчик?
Что странно: это произвело на того неизгладимое впечатление. И даже более того. Он заколдобился и, кажется, навсегда. Его челюсть, упав на спину специалисту по кино, лежала там, как камень на дороге. Однако это было только начало. Цветочки, так сказать.
Через несколько секунд этот странный человек в маске, то есть я, бросил вниз тонкую нитку альпийского страховочного каната и заскользил по ней, как обезьяна… Задержавшись, правда, у люльки. С ювелирных дел мастером, который и подал знак о том, что Феникс имеет-таки перворожденную основу… Затем он, в смысле я, продолжил свой путь к земной тверди. И не один, а с птичкой в кожаном футлярчике.
Возникает очередной закономерный вопрос у законопослушных граждан, трижды уронивших себя в детстве затылком о тяпку: а на хрена такая акробатика?
Отвечаю исключительно по просьбе трудящихся — а хрен его знает. А если серьезно, то, повторю, возникают такие ситуации, когда необходимо применять подобные методы воздействия на противника. Своего рода психическая атака. От которой мозговые клетки искрятся, как трансформатор в дождливую, глухую ночь. Следовательно, когда человек теряет контроль над собственным веществом под черепушкой, то он теряет контроль над всей внешней ситуацией.
Так что все наши антитеррористические действия вполне соответствовали международным стандартам. И отечественному ГОСТу.
Совершив мягкую посадку на Константина, ползущего в кусты за бутылкой счастья, я убедительно напомнил ему о его же долге. В том смысле, что в поднебесье болтаются любители острых ощущений. Коих необходимо опустить на грешную землю через пяток минут после того, как мы удалимся. В неизвестном направлении.
— Не боись, командир, сделаем в лучшем виде, — успокоил он меня, продолжая свой путь к намеченной цели. И посоветовал: — Ты б побрился, а то жуть глядеть, как зарос…
Я стащил маску-шапочку, отмахнул ею Никитину, тот передал по рации сигнал Резо, что был у пруда… Тотчас же раздался веселый, оглушительно-декоративный хлопок: это посудина с телохранителями получила пробоину. В профилактических целях.
Через минуту мы затолкали друг друга в автостарушку, дремавшую на солнечной стороне улицы. И помчались по городу, как на авторалли Москва Дакар. Победителями. А Фениксу в обществе «стечкина», думаю, было куда приятнее, чем в компьютерно-виртуальном, декорированном мире нью-йоркской конторы.
* * *
Как должен чувствовать себя человек, в чьем погребе живет алмазная птичка? Под бочкой с огурцами. Засол мы сработали с Евсеичем, добрый получился засол, отвечающий потребностям текущего дня. Если днем считать всю нашу жизнь. Но про огурцы в едком рассоле — это к слову. Огурцы можно сожрать, а вот что делать с южноафриканским продуктом, результатом буйства природы-матушки? Этого никто не знал. Даже мои друзья — Никитин и Резо-Хулио. Я предложил продать Феникс «Рост-банку» и на вырученные бабки приобрести баржу, чтобы уплыть на Амазонку или на какие-нибудь орехово-кокосовые острова. Увы, мое предложение не набрало необходимого кворума, выражаясь странным языком политиков. Товарищи укорили меня в мелкособственнических интересах. Алмаз есть достояние республики, лучше купить по нефтеналивному танкеру на каждого брата и перевозить жидкое богатство родины в страны третьего мира. Ну, идея с танкерами по имени «Алекс», «Никита», «Хулио» возникла после третьей бутылки деревенского горя. И поэтому тоже была отвергнута. Мною, поскольку не пил.
В конце концов мы решили не торопиться и подождать лучших времен. И пока мои друзья плыли на веранде, как на воздушном, повторю, дирижабле, я отправился в погреб. Там, как известно, находилась секретная лежка. Я нырнул в нее, как землеройка, и поприсутствовал в гробовой тишине недр четверть часа. Странное было впечатление: я почувствовал себя Санькой лет семи от роду, когда впервые обнаружил это укромное местечко, и подумал, что вот сейчас выберусь на поверхность и… Эх, ничего нельзя вернуть. Время глотает людей, их дела, города, страны, материки. И с этим ничего не поделаешь. Более того, человек бессилен не только перед прошлым, но и будущим. Даже я со своей интуицией, нежной, как попка младенца, не мог и предположить, что ждет меня. В скором будущем. Меня и Полину. Наверное, слишком быстро привыкаешь к тихому и спокойному счастью. Семейному. Даже когда все проблемы, кажется, решены.
Все началось, помню, в день прелестный. В середине июля. Тополиный пух покрыл город, как снежком. Мальчишки бегали по тротуарам и поджигали снежный пух у бордюров. И он вспыхивал бесцветным, быстрым огнем. Старушки, помня пожар Москвы 1812 года, пугались и гоняли проказников. Будущих разжигателей войны.
Я сидел в машине в самом центре столицы, ждал Полину. Она была занята какими-то необыкновенными прожектами и носилась по столице, как Тузик за тушенкой и маринованными огурцами.
Любил ли я эту девочку? Наверное, да. Потому что терпел её деятельность. И такую бурную, что на личную, скажем так, жизнь у нас времени не хватало. Видимо, моей жене не давали спокойно жить лавры знаменитой Леночки Борсук. Я бы журналистам давал молоко за вредность. И медаль за отвагу. При жизни.
Наконец я увидел-таки очаровательное создание в летнем просторном сарафанчике. С сумкой на боку. Этакий юный гонец за счастьем. С золотистыми капельками пота на лбу.
— Привет, муж. — Плюхнулась на сиденье, чмокнула в щеку. — Не брился, ай-яя…
— А зачем? Брошен супругой на произвол судьбы, как Тузик.
— На, кусни, — протянула бутерброд, — пес-барбос.
— Гав, — укусил за плечо.
— Ай! Слюнявый какой… Сашка, прекрати…
— Я муж или не муж?
— Ты туж! Колыванский.
— Это почему? — обиделся я.
— А потому. Что твоя жена… Ой!.. — вскрикнула.
Не люблю, когда женщины кричат. Не в койке. Когда они так нервно вскрикивают в общественных местах, значит, жди неприятностей. И точно малолетние Прометеи доигрались с огнем; у одного из них вспыхнули парусиновые штаны. Жадным, бесцветным пламенем. Малец заплясал, как туземец под гром бубна. Сам виноват, не туземец, разумеется. Я бы не сдвинулся с места: быть может, юный натуралист решил проверить на собственной шкуре её огнеупорность? Каждый в нашей стране имеет право на эксперимент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92