Ба! Давно не виделись. Мы с Никитиным были-таки правы, когда сажали «жучков» и пыряли колеса. Кто-то плотно идет по нашему следу, а следовательно, представляет опасность и для нас, и для нашего подопечного испанских кровей.
— А ну-ка, послушаем музыку высших сфер, — предложил я.
Никитин меня понял — вытащил портативное радиоустройство, поколдовал над ним. Автомобиль проследовал мимо нас, я успел заметить в его салоне два целенаправленных профиля. Один из которых был мопсообразен.
— Уже двое, — тоже заметил Никитин.
— Чтобы удобнее было менять колеса, — хмыкнул я.
— А что сейчас будет? — не выдержала Полина. — Мы их взрываем, что ли?
— Это в следующий раз, — успокоил я девушку.
Наконец Никитин включил механику, и мы услышали на фоне шума мотора голоса:
— Вроде сюда? Тормози-ка.
— «Анонимный пункт»… Бр-р-р!..
— И не говори: найду этого бляденыша, кишки завяжу морским узлом…
— А я помогу.
— Ну, я пошел… Ты тут смотри… Ох, не нравится мне все это… Иду, как в жопу…
Раздался удар дверцы, кряхтенье водителя, его сладкий зевок…
Я представил выражение лица Венеры Костюк и её оскорбленные чувства, когда заявится мопс в кепке. Все с той же проблемой. И потребует предъявить журнал. С засушенным тараканом. Многое бы отдал, чтобы поприсутствовать при этой сценке. Да нельзя. Надо торопиться. Чтобы победить в этой гонке.
— Здорово! — проговорила Полина. — А это кто такие?
— Детка. Еще один такой вопрос, и ты пойдешь… — вспылил я. — Туда, куда… — кивнул на радиоприемник. — Ну, ты знаешь, куда.
— Подумаешь, — передернула плечами, — да я хоть сейчас…
— Поехали, — процедил я Никитину. Вот связался черт с младенцем. Как бы мне не пришлось самому идти по адресу, нами услышанному. Давал же себе зарок… И вдруг услышал странный, шмыгающий звук. Что такое? Опять бензопровод? К счастью, нет. Это плакала Полина. Лучше бы она написала обличительную заметку. Про меня. Как об отрицательном герое своего времени. Тоже отрицательного. А два минуса, как известно, дают плюс. Положительный то есть знак. Быть может, поэтому, пока мы застряли у светофора, я перебрался на заднее сиденье и сказал с улыбкой жизнерадостного яппи, которого ещё не успели обобрать до последней нитки: — Хай? Как дела?
— Я… я, наверное, мешаю?
— Помогаешь, — сказал я.
— Ну да… — не поверила.
— Никитин, нам Полина помогает или как? Только честно.
— Так это… помогает. Блинами… А кофейку там не осталось?
Лучше бы я не спрашивал. Впрочем, девушка отвлеклась, пытаясь облить портки и армейские башмаки водителя ещё горячим кофе. Это ей не удалось, а то бы, в противном случае, первый встречный столб наш. Был бы.
Когда мы благополучно продолжили путь, я попытался втолковать Полине, что мы не на сцене, где можно все перевернуть вверх ногами, даже переменить пол героям, и от этого никому ни холодно, ни жарко. Разве что публике, которая заходится от сценического стёба. В жизни же все намного сложнее. И страшнее. Здесь любая деталь, взгляд, шаг, настроение, погода, политическая ситуация, умозаключение, стечение обстоятельств играют свою важную роль. Вплоть до летального исхода. Для некоторых зазевавшихся счастливчиков.
Девушка внимала с интересом. Но, боюсь, я не был достаточно убедителен. Все уверены, что ничего плохого именно с ним, родным, не случится. Нет психологической подготовки к экстремальным положениям и ситуациям. Даже у тех, кто по своей профессии должен тушить пожары, ловить уличные банды, разгонять демонстрации, разбирать завалы после землетрясения и кропать проблемные статьи.
— О'кей, — сказала она. — Я постараюсь соответствовать прилагаемым обстоятельствам.
— Ну и хорошо, — с облегчением вздохнул я.
— А можно мне вопрос задать?
— Кому? — вздрогнул я.
— Тебе.
Я опечалился — вот так разбиваются надежды и сердца. Девушка почувствовала мою вселенскую грусть и попыталась её развеять:
— Ну, прости. Я же не Никитушка…
— А при чем тут он? — не понял я.
— Я любопытная. И хочу все знать. А он и так все знает. Даже куда мы едем.
— Эй, чего вы там про меня? — неожиданно возмутился шофер. — Как что, так Никитин!
— Крути колесо, водило, — хмыкнул я.
— А куда его крутить-то?
— Ааа! — торжествовала, хлопая в ладоши, Полина. — А вот и вопросик! А вот и вопросик!
Никогда бы не подумал, что пять минут назад этот детский сад обливался слезами. Нет, из меня педагог Ушинский, как из папы римского польский вор. Я попытался объяснить, что вопрос своевременен, поскольку мы находились на единственной трассе, ведущей из дальнего района в центр, и что я бы уже давно сообщил новый пункт назначения, да зарапортовался с ней же, детским садом…
— Да куда же крутить, командир? — заорал Никитин. И выматерился. Про себя.
— В посольство.
— Куда?
— К посольству Испании.
— А зачем?
— Никитушка, жми педали… И все! — И тоже выматерился. Про себя, разумеется.
А Полина, заливаясь смехом, подвела итог:
— Да у вас, товарищи, утро вопросов и ответов?!
И была права, вопросов было много; больше, чем ответов на них. Уж коль Никитин?.. М-да. Что значит, дурной пример заразителен… Как смех сидящего рядом со мной человечка.
И мне ничего не оставалось делать, как улыбаться. Чтобы не выглядеть окончательным идиотом.
На мой взгляд, все посольства похожи друг на друга. (Кроме посольства USA.) И я даже знаю чем. Флагштоками, медными табличками на фасаде, чистенькими двориками, автомобилями, плотно закрытыми пыльными окнами и, самое примечательное, будками постовых вахт, у которых (и в которых) бодрствуют наши доблестные вертухаи. В этих будках — весь мир тяжелой от однообразия службы. Разве что посмотришь через сколок зеркала на красивых девушек и станешь гонять все ту же выносливую и трепетную Дуньку Кулакову.
Стараясь не привлекать к себе внимания, мы припарковали джип напротив посольства имени Христофора Колумба. И принялись вести наружку, то есть наружное наблюдение. Это я объясняю для тех, кого уронили в детстве. Два раза.
Возникает естественный вопрос: почему именно этот объект был выбран нами для профилактического наблюдения? А кто его знает, можно на это пошутить. Хотя можно ответить и серьезно: путем логического умозаключения. Последним аргументом в пользу этой версии были слова медсестренки Вари о том, что импозантный и седой старик иногда говорил «si». А что такое в нашей истории маленькое и емкое «si»? Этим «si» меня травмировали туристы из солнечной Андалузии. Навсегда. И я не обратил бы более на это острое, как перец, словцо внимания. Да вот беда — есть разница между галдящими путешественниками, насилующими собой весь окружающий мир, и странным и загадочным посетителем «Анонимного пункта», ведущим за ручку российского юнца. С неверной половой ориентацией. Кто сей старик? Отец? Возраст не Хосе-Родригеса, любителя среднерусских возвышенностей. И оврагов. Тогда кто? Любимый дедушка? Не знаю, не знаю. Факт остается фактом: ими была получена ксива, дающая право въезда в страну. И, на мой взгляд, этой страной-убежищем для юного Рафаэля могла стать именно Иберия. Хотя странно, на хрена ксивота дипломату — если, конечно, старик дипломатическое лицо, провез бы живой багаж дипломатической почтой. В чемодане.
Что и говорить, много невнятного в этой истории. Пока. Опять же ГРУ шлепает по нашим следам. Может быть, у них своя версия и они считают Рафаэля гранадским шпионом и поэтому мечтают завязать ему кишки морским узлом?
Не знаю, сколько бы продолжалось наше бдение наудачу близ стен заморского государства, да раздался телефонный сигнал — Орешко, собственной персоной. И с сообщением — наш птенчик проклюнулся. Записан его нервный разговор с мамой Нинель Шаловной. Пять минут назад. Откуда говорил? От верблюда, пошутил генерал. От зоопарка то есть. Из уличного телефонного аппарата, который висит на стене дома 9/11 по Зоологическому переулку. Какие там посольства? Пожалуйста, на выбор: польское, немецкое, за Садовым кольцом — бразильское, нигерийское, грузинское и так далее… И что нам делать? Летите на прослушку, а там решим, ответил Орешко.
Признаюсь, я вздохнул с облегчением — мы прекращали сушиться на солнышке. Без движения. Утешало лишь то, что мы воочию убедились: мальчик из ворот imbasse не выходил. И вообще никто не выходил. Кроме голубей. Вот интересно, когда птицы мира гуляют по территории посольства, они чьими подданными являются? Думаю, все зависит от мировоззрения постового офицера. Хотя какая разница, божья птичка — не человек. Думает, прежде чем плюнуть пометом на ментягу. Или любовника посла. (Шутка.)
Выполняя приказ вышестоящего руководства, мы помчались на прослушку. Что это такое? Известно, что у нас практически каждая семья имеет лучшего друга — телефон. Примитивное электронное ухо в мир. Чтобы посплетничать, да перемыть косточки, да резануть правду-матку. Вроде как отдушина. Или сливной бачок народного гнева.
Да, власть должна знать нужды народа. А как их узнаешь, если народец стесняется выражать свои истинные чувства. Прямо на Лобном месте. Чтобы в глаза сказать про свою любовь. К верхам.
Понятно, что любовь зла… И тем не менее власти всегда хочется послушать про себя. Чтобы знать свои недостатки. И достоинства.
На помощь ей приходит Служба, способная взять под контроль все сливные бачки, включая кремлевские. (И особенно их.) Как правило, все эти информационно-аналитические, скажем красиво, службы находятся в незаметных крепеньких лабазах и строениях, маскируясь под проектный институтик или какой-нибудь запендюханный союзоргтехмедтрансстрой. Чтобы никто не догадался. А если догадался, то сделал вид, что не догадался.
Так вот, в один из «институтиков» в столичном центре мы и поспешили. Джип крутился по переулкам, как карусель. Полина повизгивала и падала на меня. Какие можно испытать чувства, когда на тебя заваливается молоденькое, налитое, дребезжащее от крика тельце? Девушки приятной наружности. М-да. Самые что ни на есть положительные чувства-с.
Закончив путешествие без происшествий (в широком смысле), мы с Никитиным убежали в грязную подворотню. От Полины.
Шутка, разумеется. Ее мы оставили сторожить джип, чтобы враги не сняли колеса или, того хуже, не обработали их шилом. Хотя девушка попыталась оказать сопротивление и покинуть автомобиль. Пришлось чмокнуть её в щечку и напомнить о необходимости для каждого честного гражданина выполнять свой долг. Там, где больше всего нужна его помощь.
Не знаю, что произвело впечатление на Полину — то ли мои проникновенные слова, то ли поцелуй (братский), однако в машине она осталась. К общей нашей радости. Потому что проще проникнуть на ядерный полигон, чем пройти в учреждение, находящееся, например, в строении № 5. Вот почему мы дали стрекача. От радости. Что не надо будет доказывать лояльность нашей спутницы к телефону.
Генерал Орешко, он же Бармалейчик, ждал нас в одном из кабинетов, похожих на школьный кружок фотолюбителей, а точнее, телефонолюбителей. Окна были плотно зашторены. На столе громоздился допотопный, с бобинами аппарат. Аппарат обслуживал оператор с землистым лицом машиниста подземки.
Мы вкратце, без романтических подробностей сообщили генералу о наших поисках юного Христофора и сели за аппарат. Щелкнул тумблер, и две бобины, точно чугунные колеса паровоза, медленно, но верно пришли в движение, разве что пара не хватало для полного ощущения поездки по рельсам и шпалам. Наш паровоз вперед лети — в коммуне остановка, ё'!..
Что же мы услышали? Услышали шум городской — шуршание автомобилей, лай собак, крики детей, матерок играющих в футбол. Это был фон. И на нем банальная беседа матери и сына. Банальная, если не знать, что скрывается за каждым словом. За каждой паузой. За каждым вздохом и выдохом.
Сын. Ма?.. Это я…
Мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— А ну-ка, послушаем музыку высших сфер, — предложил я.
Никитин меня понял — вытащил портативное радиоустройство, поколдовал над ним. Автомобиль проследовал мимо нас, я успел заметить в его салоне два целенаправленных профиля. Один из которых был мопсообразен.
— Уже двое, — тоже заметил Никитин.
— Чтобы удобнее было менять колеса, — хмыкнул я.
— А что сейчас будет? — не выдержала Полина. — Мы их взрываем, что ли?
— Это в следующий раз, — успокоил я девушку.
Наконец Никитин включил механику, и мы услышали на фоне шума мотора голоса:
— Вроде сюда? Тормози-ка.
— «Анонимный пункт»… Бр-р-р!..
— И не говори: найду этого бляденыша, кишки завяжу морским узлом…
— А я помогу.
— Ну, я пошел… Ты тут смотри… Ох, не нравится мне все это… Иду, как в жопу…
Раздался удар дверцы, кряхтенье водителя, его сладкий зевок…
Я представил выражение лица Венеры Костюк и её оскорбленные чувства, когда заявится мопс в кепке. Все с той же проблемой. И потребует предъявить журнал. С засушенным тараканом. Многое бы отдал, чтобы поприсутствовать при этой сценке. Да нельзя. Надо торопиться. Чтобы победить в этой гонке.
— Здорово! — проговорила Полина. — А это кто такие?
— Детка. Еще один такой вопрос, и ты пойдешь… — вспылил я. — Туда, куда… — кивнул на радиоприемник. — Ну, ты знаешь, куда.
— Подумаешь, — передернула плечами, — да я хоть сейчас…
— Поехали, — процедил я Никитину. Вот связался черт с младенцем. Как бы мне не пришлось самому идти по адресу, нами услышанному. Давал же себе зарок… И вдруг услышал странный, шмыгающий звук. Что такое? Опять бензопровод? К счастью, нет. Это плакала Полина. Лучше бы она написала обличительную заметку. Про меня. Как об отрицательном герое своего времени. Тоже отрицательного. А два минуса, как известно, дают плюс. Положительный то есть знак. Быть может, поэтому, пока мы застряли у светофора, я перебрался на заднее сиденье и сказал с улыбкой жизнерадостного яппи, которого ещё не успели обобрать до последней нитки: — Хай? Как дела?
— Я… я, наверное, мешаю?
— Помогаешь, — сказал я.
— Ну да… — не поверила.
— Никитин, нам Полина помогает или как? Только честно.
— Так это… помогает. Блинами… А кофейку там не осталось?
Лучше бы я не спрашивал. Впрочем, девушка отвлеклась, пытаясь облить портки и армейские башмаки водителя ещё горячим кофе. Это ей не удалось, а то бы, в противном случае, первый встречный столб наш. Был бы.
Когда мы благополучно продолжили путь, я попытался втолковать Полине, что мы не на сцене, где можно все перевернуть вверх ногами, даже переменить пол героям, и от этого никому ни холодно, ни жарко. Разве что публике, которая заходится от сценического стёба. В жизни же все намного сложнее. И страшнее. Здесь любая деталь, взгляд, шаг, настроение, погода, политическая ситуация, умозаключение, стечение обстоятельств играют свою важную роль. Вплоть до летального исхода. Для некоторых зазевавшихся счастливчиков.
Девушка внимала с интересом. Но, боюсь, я не был достаточно убедителен. Все уверены, что ничего плохого именно с ним, родным, не случится. Нет психологической подготовки к экстремальным положениям и ситуациям. Даже у тех, кто по своей профессии должен тушить пожары, ловить уличные банды, разгонять демонстрации, разбирать завалы после землетрясения и кропать проблемные статьи.
— О'кей, — сказала она. — Я постараюсь соответствовать прилагаемым обстоятельствам.
— Ну и хорошо, — с облегчением вздохнул я.
— А можно мне вопрос задать?
— Кому? — вздрогнул я.
— Тебе.
Я опечалился — вот так разбиваются надежды и сердца. Девушка почувствовала мою вселенскую грусть и попыталась её развеять:
— Ну, прости. Я же не Никитушка…
— А при чем тут он? — не понял я.
— Я любопытная. И хочу все знать. А он и так все знает. Даже куда мы едем.
— Эй, чего вы там про меня? — неожиданно возмутился шофер. — Как что, так Никитин!
— Крути колесо, водило, — хмыкнул я.
— А куда его крутить-то?
— Ааа! — торжествовала, хлопая в ладоши, Полина. — А вот и вопросик! А вот и вопросик!
Никогда бы не подумал, что пять минут назад этот детский сад обливался слезами. Нет, из меня педагог Ушинский, как из папы римского польский вор. Я попытался объяснить, что вопрос своевременен, поскольку мы находились на единственной трассе, ведущей из дальнего района в центр, и что я бы уже давно сообщил новый пункт назначения, да зарапортовался с ней же, детским садом…
— Да куда же крутить, командир? — заорал Никитин. И выматерился. Про себя.
— В посольство.
— Куда?
— К посольству Испании.
— А зачем?
— Никитушка, жми педали… И все! — И тоже выматерился. Про себя, разумеется.
А Полина, заливаясь смехом, подвела итог:
— Да у вас, товарищи, утро вопросов и ответов?!
И была права, вопросов было много; больше, чем ответов на них. Уж коль Никитин?.. М-да. Что значит, дурной пример заразителен… Как смех сидящего рядом со мной человечка.
И мне ничего не оставалось делать, как улыбаться. Чтобы не выглядеть окончательным идиотом.
На мой взгляд, все посольства похожи друг на друга. (Кроме посольства USA.) И я даже знаю чем. Флагштоками, медными табличками на фасаде, чистенькими двориками, автомобилями, плотно закрытыми пыльными окнами и, самое примечательное, будками постовых вахт, у которых (и в которых) бодрствуют наши доблестные вертухаи. В этих будках — весь мир тяжелой от однообразия службы. Разве что посмотришь через сколок зеркала на красивых девушек и станешь гонять все ту же выносливую и трепетную Дуньку Кулакову.
Стараясь не привлекать к себе внимания, мы припарковали джип напротив посольства имени Христофора Колумба. И принялись вести наружку, то есть наружное наблюдение. Это я объясняю для тех, кого уронили в детстве. Два раза.
Возникает естественный вопрос: почему именно этот объект был выбран нами для профилактического наблюдения? А кто его знает, можно на это пошутить. Хотя можно ответить и серьезно: путем логического умозаключения. Последним аргументом в пользу этой версии были слова медсестренки Вари о том, что импозантный и седой старик иногда говорил «si». А что такое в нашей истории маленькое и емкое «si»? Этим «si» меня травмировали туристы из солнечной Андалузии. Навсегда. И я не обратил бы более на это острое, как перец, словцо внимания. Да вот беда — есть разница между галдящими путешественниками, насилующими собой весь окружающий мир, и странным и загадочным посетителем «Анонимного пункта», ведущим за ручку российского юнца. С неверной половой ориентацией. Кто сей старик? Отец? Возраст не Хосе-Родригеса, любителя среднерусских возвышенностей. И оврагов. Тогда кто? Любимый дедушка? Не знаю, не знаю. Факт остается фактом: ими была получена ксива, дающая право въезда в страну. И, на мой взгляд, этой страной-убежищем для юного Рафаэля могла стать именно Иберия. Хотя странно, на хрена ксивота дипломату — если, конечно, старик дипломатическое лицо, провез бы живой багаж дипломатической почтой. В чемодане.
Что и говорить, много невнятного в этой истории. Пока. Опять же ГРУ шлепает по нашим следам. Может быть, у них своя версия и они считают Рафаэля гранадским шпионом и поэтому мечтают завязать ему кишки морским узлом?
Не знаю, сколько бы продолжалось наше бдение наудачу близ стен заморского государства, да раздался телефонный сигнал — Орешко, собственной персоной. И с сообщением — наш птенчик проклюнулся. Записан его нервный разговор с мамой Нинель Шаловной. Пять минут назад. Откуда говорил? От верблюда, пошутил генерал. От зоопарка то есть. Из уличного телефонного аппарата, который висит на стене дома 9/11 по Зоологическому переулку. Какие там посольства? Пожалуйста, на выбор: польское, немецкое, за Садовым кольцом — бразильское, нигерийское, грузинское и так далее… И что нам делать? Летите на прослушку, а там решим, ответил Орешко.
Признаюсь, я вздохнул с облегчением — мы прекращали сушиться на солнышке. Без движения. Утешало лишь то, что мы воочию убедились: мальчик из ворот imbasse не выходил. И вообще никто не выходил. Кроме голубей. Вот интересно, когда птицы мира гуляют по территории посольства, они чьими подданными являются? Думаю, все зависит от мировоззрения постового офицера. Хотя какая разница, божья птичка — не человек. Думает, прежде чем плюнуть пометом на ментягу. Или любовника посла. (Шутка.)
Выполняя приказ вышестоящего руководства, мы помчались на прослушку. Что это такое? Известно, что у нас практически каждая семья имеет лучшего друга — телефон. Примитивное электронное ухо в мир. Чтобы посплетничать, да перемыть косточки, да резануть правду-матку. Вроде как отдушина. Или сливной бачок народного гнева.
Да, власть должна знать нужды народа. А как их узнаешь, если народец стесняется выражать свои истинные чувства. Прямо на Лобном месте. Чтобы в глаза сказать про свою любовь. К верхам.
Понятно, что любовь зла… И тем не менее власти всегда хочется послушать про себя. Чтобы знать свои недостатки. И достоинства.
На помощь ей приходит Служба, способная взять под контроль все сливные бачки, включая кремлевские. (И особенно их.) Как правило, все эти информационно-аналитические, скажем красиво, службы находятся в незаметных крепеньких лабазах и строениях, маскируясь под проектный институтик или какой-нибудь запендюханный союзоргтехмедтрансстрой. Чтобы никто не догадался. А если догадался, то сделал вид, что не догадался.
Так вот, в один из «институтиков» в столичном центре мы и поспешили. Джип крутился по переулкам, как карусель. Полина повизгивала и падала на меня. Какие можно испытать чувства, когда на тебя заваливается молоденькое, налитое, дребезжащее от крика тельце? Девушки приятной наружности. М-да. Самые что ни на есть положительные чувства-с.
Закончив путешествие без происшествий (в широком смысле), мы с Никитиным убежали в грязную подворотню. От Полины.
Шутка, разумеется. Ее мы оставили сторожить джип, чтобы враги не сняли колеса или, того хуже, не обработали их шилом. Хотя девушка попыталась оказать сопротивление и покинуть автомобиль. Пришлось чмокнуть её в щечку и напомнить о необходимости для каждого честного гражданина выполнять свой долг. Там, где больше всего нужна его помощь.
Не знаю, что произвело впечатление на Полину — то ли мои проникновенные слова, то ли поцелуй (братский), однако в машине она осталась. К общей нашей радости. Потому что проще проникнуть на ядерный полигон, чем пройти в учреждение, находящееся, например, в строении № 5. Вот почему мы дали стрекача. От радости. Что не надо будет доказывать лояльность нашей спутницы к телефону.
Генерал Орешко, он же Бармалейчик, ждал нас в одном из кабинетов, похожих на школьный кружок фотолюбителей, а точнее, телефонолюбителей. Окна были плотно зашторены. На столе громоздился допотопный, с бобинами аппарат. Аппарат обслуживал оператор с землистым лицом машиниста подземки.
Мы вкратце, без романтических подробностей сообщили генералу о наших поисках юного Христофора и сели за аппарат. Щелкнул тумблер, и две бобины, точно чугунные колеса паровоза, медленно, но верно пришли в движение, разве что пара не хватало для полного ощущения поездки по рельсам и шпалам. Наш паровоз вперед лети — в коммуне остановка, ё'!..
Что же мы услышали? Услышали шум городской — шуршание автомобилей, лай собак, крики детей, матерок играющих в футбол. Это был фон. И на нем банальная беседа матери и сына. Банальная, если не знать, что скрывается за каждым словом. За каждой паузой. За каждым вздохом и выдохом.
Сын. Ма?.. Это я…
Мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92