Это первое. И второе: да, четырехмиллионнодолларовая безделушка принадлежала стране, однако страна разваливалась, как карточный, извините за банальное сравнение, домик, и чьим стало алмазное достояние вопрос из вопросов. И мы с Аней решили, что до лучших времен пусть алмазная птичка понежится в хрустальной клетке. То есть в Анином доме висела добротная, старая люстра из хрустальных гроздьев, туда мы и решили упрятать нашу птичку. Только последний идиот сумеет догадаться о столь ухищренном способе хранения ценных предметов.
Не знаю, верно ли мы поступили с Аней, но в том, что Феникс для меня как неудобная грыжа, сомнений нет. И вырезать надо, и жалко! Впрочем, эта птичья проблема не самая существенная. В контексте исторических катаклизмов, сотрясающих наше общество.
Меня волнуют две проблемы: подготовка вторжения на вражескую территорию им. С.М.Буденного и девочка Аня. От неё уже долго нет известий. Неужели ревнивый муж заточил жену в замок на острове Иф? Нехорошо. Можно получить костоправный удар в дипломатическое мусало. От милого сердечного друга. В моем лице.
Да, куда проще смазать по морде недоумку, чем корпеть над учебниками. Это аксиома. Только недруг мой далеко. А не купить ли мне билет на самолет? И улететь в запендюханный туристами городишко. Чтобы встретить там сердечную подружку и погулять по легкомысленному Монмартру!
Увы, мои мечты прерваны появлением Деда-Мороза. Или заснеженного полковника Орешко. Без елки и Снегурочки. Но с новостями. По его сведениям, интересующий нас Объект находился под официальным патронажем 4-го Управления Министерства здравоохранения, являясь, вероятно, лишь видимой частью лечебно-профилактического айсберга. По всем признакам, существует некий сверхсекретный Центр-лаборатория, где занимаются проблемами создания психотропного оружия. Оружия, способного запрограммировать человеческую особь на те или иные действия. Кто и как этим недобрым делом занимается, нам и предстоит узнать.
— И это все? — удивился я.
— А тебе, дружище, этого мало? — в свою очередь удивился полковник на ефрейторской должности.
— Мало! — возмутился я. — Я здесь сижу, как гиббон на дереве, а меня кормят сведениями, которые известны любому пройдохе журналисту!
Орешко съехидничал: да, я похож на гиббона, однако это не дает мне права орать нечеловеческим голосом. Это раз. И два: очевидно, Центр находится под колпаком у ПГУ.
— Хорошо, что не у ЦРУ, — заметил я. — И почему «очевидно»? Скорее всего, они аквалангисты. Они же перетаскивали деньги братским партиям по всей планете? Зомбированный партийный казначей — это удобно, надежно, с гарантией. Как в сбербанке.
Полковник согласился. В принципе. Но предложил не торопиться с выводами. Нужно аккуратно и достойно отработать эту версию. Для этого у нас есть маленькая зацепка. В образе некоего Георгия Гараняна. Великолепный Гоша работает как бы научным сотрудником в санатории. На самом деле он спивающийся пегеушник, бабник, подлец без рода и племени и любитель поиграть в рулетку.
— И что мы будем с ним, говнюком, делать? — удивился я в который раз.
— У Гоши есть дядя. И не простой дядя, а профессор физико-математических наук…
— …и этот профессор кислых щей в этом Центре? — догадался я.
— А вы телепат, батенька, — усмехнулся Орешко. — Чувствуется, что вы хорошо грызли гранит науки. Как гиббон банан!
— Иди ты к черррту! — завопил я. — Говори, что будем делать, или я за себя не отвечаю.
Полковник понял, что недельная пытка наукой не пошла мне на пользу. Я окончательно озверел, как вышеупомянутый примат, и шуток человеческих не воспринимаю. Чтобы отвлечь меня от дурных желаний, Орешко выудил из пакета… смокинг. Черный, как мои мысли.
— Что это? — прохрипел я, не веря своим глазам.
— Мы едем в казино, — последовал достойный ответ.
— В казино?
— Отныне ты, друг мой, Александр Смирнов-Сокольский.
— Чего? — оторопел я, если не сказать точнее — охренел, как гиббон на баобабе от львиного рыка. — Что все это значит? Какой еще, к черррту, Смирнов-Соколовский?
— Сокольский, братец, Сокольский, и ещё Смирнов впереди, — проговорил Орешко и вручил мне листочек с легендой. Именно по ней я и должен был работать в скором будущем. Из легенды следовало, что я Смирнов-Сокольский, сукин сын, в прошлом сотрудник секретного НИИ «Полюс», уволенный за пьянство и прогулы, бабник, имеющий на стороне четверых детей.
— Детишек не многовато? — засомневался я.
— Как у настоящего Смирнова-Сокольского, — пожал плечами полковник. Будем блюсти правду жизни.
— Кобель какой-то этот Смирнов, — вздохнул я. — А где он сам-то?
— Лечится. От белой горячки. — Орешко был краток.
— Достойная болезнь, — сказал я. — Надеюсь, мне не до полной достоверности нужно вживаться в этот образ?
— По мере возможности, — туманно ответил полковник. И предупредил, чтобы к вечеру я выглядел клифтовым франтом.
— Зачем?
— Чтобы соответствовать зеленому сукну стола, — находчиво ответил мой приятель и удалился прочь, жутко таинственный. С такой конспирацией быть ему генералом.
Я остался один. Впрочем, я уже был не я. На столе лежали серпасто-молоткастый паспорт и водительское удостоверение. С чужой, двойной фамилией, как у опереточного графа. Радует только то, что сохранилось имя.
Чувствую, опять вляпаюсь в историю с летальным исходом для многих участников. Надеюсь избежать печальной участи быть вечным жмуриком. Лучше жить, быть богатым и здоровым, чем разлагаться вместе с подземной флорой и фауной. И потом: науке пока неизвестно, куда уплывает лептонно-волновое поле человека. Ах, да, выражаюсь слишком заковыристо для простых смертных. Лептонно-волновое поле — это та самая субстанция, которую церковники бесхитростно именуют душой. Так вот неизвестно, куда душа отправляется после физической смерти того, кому она принадлежала. Полнее всех разработана, если можно применить этот термин, теория реинкарнации. Для задержанных в развитии могу повторить: теория реинкарнации. Согласно ей, лептонно-волновая оболочка (душа) поступает в некий «банк душ», откуда вновь вселяется в новорожденных. Эта теория якобы получила весомое практическое подтверждение. И что же получается: моя относительно безгрешная душа после моего взбрыка в вечность окажется у младенца, решившего, например, с младых дет покорить огнем и мечом дикие племена в устье Амазонки. Нет, лучше мне пожить и посмотреть на этот быстро, как презерватив, изнашивающийся мир. Мир пока ещё нуждается в таких героических, как я, исполнителях, если говорить без ложной скромности. Исполнитель по фене — это хороший игрок, никому не проигрывающий. Так что банкуйте, господа, ход — за мной!
Я попрыгал перед окном с прекрасным зимним пейзажем. Для собственного физического и душевного равновесия. Потом отправился в ванную. Там, всем вспотевшим организмом плюхнувшись в кипяток (как бедуин с верблюда в горячий песок), я вспомнил почему-то о шкатулке, которую мне передала Аня. Вернее, о письмах отца. Это были нейтральные весточки с полыхающего войнами и солнцем континента. Но мне казалось по прошествии времени, что линялые страницы, испещренные крупным солдатским почерком, хранят некую напряженность. Предчувствие смерти? Не знаю. Быть может, это мои лишь пустые домыслы? Однако верить в то, что боевой разведчик пал смертью храбрых от малярийной твари?..
Я попросил полковника Орешко вытащить из архива личное дело бывшего сотрудника ПГУ. Может, где-то там, в лежалых страницах, сохранились крупицы правды?
Тревожная, продолжительная телефонная трель заставляет меня выпрыгнуть из ванны мокро-мыльным домушником-светляком, застигнутым на месте преступления. Цапнув трубку, я услышал далекий родной голос:
— Алло? Это Москва?
— А это Париж?
— Саша, это ты? Ты где?
— В Москве. А ты где, Аня?
— В Париже.
— А почему там, а не здесь?
— Что-что? Здесь хорошо, тепло…
Такой вот содержательный разговор двух сердечных друзей на телефонной линии СССР — Франция, где слышимость такая, что казалось, моя собеседница совсем рядом, в районном ДК имени XX Партсъезда.
В конце концов мне удалось понять, что Аня задерживается по причине уважительной. Какой? Супруг, бухнувшись в ножки, умолял не ломать через её красивое колено его успешную карьеру дипломата. Ему необходимо время, чтобы найти достойную замену той, которая так безрассудно решила выйти из манящей перспективами дипломатической орбиты. Ох, эти дипломаты, все у них не как у людей. Хотя, конечно, если жизнь считать футбольным матчем, то можно произвести замену хавбека на сучью морду. Как говорится, у каждого тренера своя стратегия и тактика. Понятно, что для проведения успешной замены необходимо время. По мнению Ани, дней десять. Я хмыкнул про себя: за декаду мир можно перевернуть. Многократно. И где я буду через две недели?.. Словом, черт знает что и сбоку теща-мама. Думаю, что она в этой парижской истории играет не последнюю роль. Жаль, что я произвел на неё столь неизгладимое впечатление. Негативное. Своим невнятным ором и умыканием дочери в глухую, сельскую местность.
— А как там Эйфелева башня? — поинтересовался я на прощание.
— Что? — не поняла девушка. — Какая баня?
— Башня Эйфеля, родная. Как она там? Еще не упала?
— Как мама? Мама хорошо. Ей очень понравилась Эйфелева башня.
Маму бы в баню, корректно промолчал я и попросил Аню передать привет. Маме. От меня. На этой волнительно-положительной ноте мы и расстались, два милых, сердечных друга.
Следовательно, недели за две я должен промести хвостом, чтобы встретить Аню у трапа авиалайнера с розами. Розы будут пахнуть морозцем и победой… Победой?.. Тут я чувствую себя розой на морозе и, вернувшись в ванную, плюхаюсь в теплую воду. И говорю себе: Саша, какие могут быть победы, когда ты, Смирнов-Сокольский, будешь выглядеть как эскимос среди пингвинов. Учись, студент, если не хочешь пролить слезу.
Закончив купальный сезон, я снова взялся за книги. Время поговорить о мозгах. Не о тех, которые продаются смерзшимся куском в суповых наборах. О человеческом мозге. Если говорить упрощенно, то наш мозг — это решающее устройство, обрабатывающее каждую секунду более ста миллионов единиц информации. Мозг вмещает от шестидесяти до ста миллиардов нервных клеток нейтронов, выполняющих до десяти миллиардов вычислительных операций в секунду и окутанных квадриллионом связей. Каждый кубический сантиметр коры головного мозга вмещает около тысячи километров соединительных волокон. Можно ещё добавить: в нашей активной памяти содержится столько информации, что, пожелай мы изложить её типографским способом, потребуется двадцать миллионов томов.
Все это я к тому, что мозг есть архиважный и нежнейший инструментарий. Для всех нас. Однако с этим не хотят считаться как несознательные жены, избивающие свою вторую половину сковородами и скалками, так и криминализированные ученые, проводящие тайные опыты с биогенераторными объектами, коими являются люди. На подопытных воздействуют сверхнизкими или сверхвысокими частотами, то есть своеобразными ультразвуковыми скальпелями. После такой невидимой операции объект программируется на то или иное действие. Отныне он не человек, а мешок с дерьмом.
Можно предположить, что в нашем случае есть некий Центр, где находится общий терминал резонанса-генератора, через который и контролируются некоторые пациенты санатория им. С.М.Буденного. Запрограммированные, очевидно, на самоуничтожение. В момент опасности для тех, кто считает себя истинными хозяевами страны.
И что же? Я думаю, страна должна знать тех, кто держит ультразвуковой скальпель у её черепной коробки. Кто хирург у распластавшегося тела. Ху из кто? — повторю ещё раз вслед за одним политиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Не знаю, верно ли мы поступили с Аней, но в том, что Феникс для меня как неудобная грыжа, сомнений нет. И вырезать надо, и жалко! Впрочем, эта птичья проблема не самая существенная. В контексте исторических катаклизмов, сотрясающих наше общество.
Меня волнуют две проблемы: подготовка вторжения на вражескую территорию им. С.М.Буденного и девочка Аня. От неё уже долго нет известий. Неужели ревнивый муж заточил жену в замок на острове Иф? Нехорошо. Можно получить костоправный удар в дипломатическое мусало. От милого сердечного друга. В моем лице.
Да, куда проще смазать по морде недоумку, чем корпеть над учебниками. Это аксиома. Только недруг мой далеко. А не купить ли мне билет на самолет? И улететь в запендюханный туристами городишко. Чтобы встретить там сердечную подружку и погулять по легкомысленному Монмартру!
Увы, мои мечты прерваны появлением Деда-Мороза. Или заснеженного полковника Орешко. Без елки и Снегурочки. Но с новостями. По его сведениям, интересующий нас Объект находился под официальным патронажем 4-го Управления Министерства здравоохранения, являясь, вероятно, лишь видимой частью лечебно-профилактического айсберга. По всем признакам, существует некий сверхсекретный Центр-лаборатория, где занимаются проблемами создания психотропного оружия. Оружия, способного запрограммировать человеческую особь на те или иные действия. Кто и как этим недобрым делом занимается, нам и предстоит узнать.
— И это все? — удивился я.
— А тебе, дружище, этого мало? — в свою очередь удивился полковник на ефрейторской должности.
— Мало! — возмутился я. — Я здесь сижу, как гиббон на дереве, а меня кормят сведениями, которые известны любому пройдохе журналисту!
Орешко съехидничал: да, я похож на гиббона, однако это не дает мне права орать нечеловеческим голосом. Это раз. И два: очевидно, Центр находится под колпаком у ПГУ.
— Хорошо, что не у ЦРУ, — заметил я. — И почему «очевидно»? Скорее всего, они аквалангисты. Они же перетаскивали деньги братским партиям по всей планете? Зомбированный партийный казначей — это удобно, надежно, с гарантией. Как в сбербанке.
Полковник согласился. В принципе. Но предложил не торопиться с выводами. Нужно аккуратно и достойно отработать эту версию. Для этого у нас есть маленькая зацепка. В образе некоего Георгия Гараняна. Великолепный Гоша работает как бы научным сотрудником в санатории. На самом деле он спивающийся пегеушник, бабник, подлец без рода и племени и любитель поиграть в рулетку.
— И что мы будем с ним, говнюком, делать? — удивился я в который раз.
— У Гоши есть дядя. И не простой дядя, а профессор физико-математических наук…
— …и этот профессор кислых щей в этом Центре? — догадался я.
— А вы телепат, батенька, — усмехнулся Орешко. — Чувствуется, что вы хорошо грызли гранит науки. Как гиббон банан!
— Иди ты к черррту! — завопил я. — Говори, что будем делать, или я за себя не отвечаю.
Полковник понял, что недельная пытка наукой не пошла мне на пользу. Я окончательно озверел, как вышеупомянутый примат, и шуток человеческих не воспринимаю. Чтобы отвлечь меня от дурных желаний, Орешко выудил из пакета… смокинг. Черный, как мои мысли.
— Что это? — прохрипел я, не веря своим глазам.
— Мы едем в казино, — последовал достойный ответ.
— В казино?
— Отныне ты, друг мой, Александр Смирнов-Сокольский.
— Чего? — оторопел я, если не сказать точнее — охренел, как гиббон на баобабе от львиного рыка. — Что все это значит? Какой еще, к черррту, Смирнов-Соколовский?
— Сокольский, братец, Сокольский, и ещё Смирнов впереди, — проговорил Орешко и вручил мне листочек с легендой. Именно по ней я и должен был работать в скором будущем. Из легенды следовало, что я Смирнов-Сокольский, сукин сын, в прошлом сотрудник секретного НИИ «Полюс», уволенный за пьянство и прогулы, бабник, имеющий на стороне четверых детей.
— Детишек не многовато? — засомневался я.
— Как у настоящего Смирнова-Сокольского, — пожал плечами полковник. Будем блюсти правду жизни.
— Кобель какой-то этот Смирнов, — вздохнул я. — А где он сам-то?
— Лечится. От белой горячки. — Орешко был краток.
— Достойная болезнь, — сказал я. — Надеюсь, мне не до полной достоверности нужно вживаться в этот образ?
— По мере возможности, — туманно ответил полковник. И предупредил, чтобы к вечеру я выглядел клифтовым франтом.
— Зачем?
— Чтобы соответствовать зеленому сукну стола, — находчиво ответил мой приятель и удалился прочь, жутко таинственный. С такой конспирацией быть ему генералом.
Я остался один. Впрочем, я уже был не я. На столе лежали серпасто-молоткастый паспорт и водительское удостоверение. С чужой, двойной фамилией, как у опереточного графа. Радует только то, что сохранилось имя.
Чувствую, опять вляпаюсь в историю с летальным исходом для многих участников. Надеюсь избежать печальной участи быть вечным жмуриком. Лучше жить, быть богатым и здоровым, чем разлагаться вместе с подземной флорой и фауной. И потом: науке пока неизвестно, куда уплывает лептонно-волновое поле человека. Ах, да, выражаюсь слишком заковыристо для простых смертных. Лептонно-волновое поле — это та самая субстанция, которую церковники бесхитростно именуют душой. Так вот неизвестно, куда душа отправляется после физической смерти того, кому она принадлежала. Полнее всех разработана, если можно применить этот термин, теория реинкарнации. Для задержанных в развитии могу повторить: теория реинкарнации. Согласно ей, лептонно-волновая оболочка (душа) поступает в некий «банк душ», откуда вновь вселяется в новорожденных. Эта теория якобы получила весомое практическое подтверждение. И что же получается: моя относительно безгрешная душа после моего взбрыка в вечность окажется у младенца, решившего, например, с младых дет покорить огнем и мечом дикие племена в устье Амазонки. Нет, лучше мне пожить и посмотреть на этот быстро, как презерватив, изнашивающийся мир. Мир пока ещё нуждается в таких героических, как я, исполнителях, если говорить без ложной скромности. Исполнитель по фене — это хороший игрок, никому не проигрывающий. Так что банкуйте, господа, ход — за мной!
Я попрыгал перед окном с прекрасным зимним пейзажем. Для собственного физического и душевного равновесия. Потом отправился в ванную. Там, всем вспотевшим организмом плюхнувшись в кипяток (как бедуин с верблюда в горячий песок), я вспомнил почему-то о шкатулке, которую мне передала Аня. Вернее, о письмах отца. Это были нейтральные весточки с полыхающего войнами и солнцем континента. Но мне казалось по прошествии времени, что линялые страницы, испещренные крупным солдатским почерком, хранят некую напряженность. Предчувствие смерти? Не знаю. Быть может, это мои лишь пустые домыслы? Однако верить в то, что боевой разведчик пал смертью храбрых от малярийной твари?..
Я попросил полковника Орешко вытащить из архива личное дело бывшего сотрудника ПГУ. Может, где-то там, в лежалых страницах, сохранились крупицы правды?
Тревожная, продолжительная телефонная трель заставляет меня выпрыгнуть из ванны мокро-мыльным домушником-светляком, застигнутым на месте преступления. Цапнув трубку, я услышал далекий родной голос:
— Алло? Это Москва?
— А это Париж?
— Саша, это ты? Ты где?
— В Москве. А ты где, Аня?
— В Париже.
— А почему там, а не здесь?
— Что-что? Здесь хорошо, тепло…
Такой вот содержательный разговор двух сердечных друзей на телефонной линии СССР — Франция, где слышимость такая, что казалось, моя собеседница совсем рядом, в районном ДК имени XX Партсъезда.
В конце концов мне удалось понять, что Аня задерживается по причине уважительной. Какой? Супруг, бухнувшись в ножки, умолял не ломать через её красивое колено его успешную карьеру дипломата. Ему необходимо время, чтобы найти достойную замену той, которая так безрассудно решила выйти из манящей перспективами дипломатической орбиты. Ох, эти дипломаты, все у них не как у людей. Хотя, конечно, если жизнь считать футбольным матчем, то можно произвести замену хавбека на сучью морду. Как говорится, у каждого тренера своя стратегия и тактика. Понятно, что для проведения успешной замены необходимо время. По мнению Ани, дней десять. Я хмыкнул про себя: за декаду мир можно перевернуть. Многократно. И где я буду через две недели?.. Словом, черт знает что и сбоку теща-мама. Думаю, что она в этой парижской истории играет не последнюю роль. Жаль, что я произвел на неё столь неизгладимое впечатление. Негативное. Своим невнятным ором и умыканием дочери в глухую, сельскую местность.
— А как там Эйфелева башня? — поинтересовался я на прощание.
— Что? — не поняла девушка. — Какая баня?
— Башня Эйфеля, родная. Как она там? Еще не упала?
— Как мама? Мама хорошо. Ей очень понравилась Эйфелева башня.
Маму бы в баню, корректно промолчал я и попросил Аню передать привет. Маме. От меня. На этой волнительно-положительной ноте мы и расстались, два милых, сердечных друга.
Следовательно, недели за две я должен промести хвостом, чтобы встретить Аню у трапа авиалайнера с розами. Розы будут пахнуть морозцем и победой… Победой?.. Тут я чувствую себя розой на морозе и, вернувшись в ванную, плюхаюсь в теплую воду. И говорю себе: Саша, какие могут быть победы, когда ты, Смирнов-Сокольский, будешь выглядеть как эскимос среди пингвинов. Учись, студент, если не хочешь пролить слезу.
Закончив купальный сезон, я снова взялся за книги. Время поговорить о мозгах. Не о тех, которые продаются смерзшимся куском в суповых наборах. О человеческом мозге. Если говорить упрощенно, то наш мозг — это решающее устройство, обрабатывающее каждую секунду более ста миллионов единиц информации. Мозг вмещает от шестидесяти до ста миллиардов нервных клеток нейтронов, выполняющих до десяти миллиардов вычислительных операций в секунду и окутанных квадриллионом связей. Каждый кубический сантиметр коры головного мозга вмещает около тысячи километров соединительных волокон. Можно ещё добавить: в нашей активной памяти содержится столько информации, что, пожелай мы изложить её типографским способом, потребуется двадцать миллионов томов.
Все это я к тому, что мозг есть архиважный и нежнейший инструментарий. Для всех нас. Однако с этим не хотят считаться как несознательные жены, избивающие свою вторую половину сковородами и скалками, так и криминализированные ученые, проводящие тайные опыты с биогенераторными объектами, коими являются люди. На подопытных воздействуют сверхнизкими или сверхвысокими частотами, то есть своеобразными ультразвуковыми скальпелями. После такой невидимой операции объект программируется на то или иное действие. Отныне он не человек, а мешок с дерьмом.
Можно предположить, что в нашем случае есть некий Центр, где находится общий терминал резонанса-генератора, через который и контролируются некоторые пациенты санатория им. С.М.Буденного. Запрограммированные, очевидно, на самоуничтожение. В момент опасности для тех, кто считает себя истинными хозяевами страны.
И что же? Я думаю, страна должна знать тех, кто держит ультразвуковой скальпель у её черепной коробки. Кто хирург у распластавшегося тела. Ху из кто? — повторю ещё раз вслед за одним политиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92