Даже муха не нашла бы ткань обивки, чтобы сесть на нее. - Хор-роший урожай у тебя! - оценил "капитан милиции". - С самого со сранья пашешь? Стахановка, что ли? Или у тебя бригада комтруда? А вот и паспортец!
Вызволив синию книжицу с желтым трезубцем на обложке, Жора Прокудин сделал еще более величественное лицо. Такое лицо тянуло уже на майора, и он, увидев его в зеркале заднего вида, пожалел, что не присвоил себе именно это звание.
- Значит, гражданка Украины, - лениво пролистал он странички. - Сорок лет тебе? Ну, извини, подруга, но ты по морде только на полтинник тянешь. Муж часто бьет?..
- Не бьет, - за нее ответила седая.
- А ты помолчи!.. Детей много?
- Девять, - прощально смотрела на деньги чернявая.
Ее круглое лицо медленно наливалось яростью. Она представила, как цыганский барон, огромный мужик с красными глазами, опять отметелит ее ногами за провал, уже третий в этом году, и она по-старушечьи запричитала:
- Отпусти, гражданин начальник! Не воровала я! За покупками пришла. А тут ты налетел. Я после...
- Не голоси! - локтем пнул ее в ребро Жора Прокудин.
Локоть отскочил, как от подушечки.
- Ишь окорочка нажрала! У чего у себя на Украине не бомбишь? Одесского Привоза тебе мало?
- Девять детей у меня... Девять детей, - продолжала она давить на жалость. - На Украине все бедные...
- Заткнись! У вас у всех по девять детей. Плодитесь как кошки!.. Лейтенант Петров, вторую сумку к досмотру!
Первым из нее пирожком выпал коричневый бумажник. За ним листьями посыпались купюры. Стольники и пятидесятитысячные. Мелких не было и в помине.
- Тысячными брезгуете? - понял все Жора Прокудин. - А кошелечек-то улика! Еще какая улика! Сидеть тебе, седая, "пятеру" в женской колонии. Двумя годами условного не отделаешься!
В отличие от напарницы седая цыганка упрямо молчала. Барон ее никогда не бил. Барону она приходилась дальней родственницей.
Хотя, по большому счету, все цыгане - родня друг другу.
- Ну, что, лейтенант Петров, составляйте протокол! Ах да! Понятые нужны! - сделал раздраженное лицо Жора Прокудин.
Теперь оно тянуло уже на подполковника милиции. "А что?
мысленно решил он. - Взяли бы меня в Мур. Я им всех воровок за
месяц переловил... А потом?" Жоре стало скучно. Он не любил так
долго заниматься одним делом. Тяжким вздохом он ответил самому
себе на вопрос и выбрался из тесных "жигулей".
- Вылезайте на воздушок, граждане воровки! - потребовал он. - Будем протокол при понятых составлять!
- Товарищ муровец! - обежав капот вновь прилип к Жоре плотный мужичок. - Это мой кошелек! В нем - семь лимонов, то есть миллионов! Можете пересчитать!
- Знаешь, как таких, как ты, зовут? - зло спросил Прокудин и пригладил неприглаживающиеся вихры.
- Я не зна...
- Лохом! Запомнил?.. А теперь бери свой кошелек в зубы и вали отсюда, пока я добрый!.. А ты чего сидишь?! - поторопил он седую. - Тоже выгребайся!
Мужичок со странным хлопком отклеился, прытко обежал капот в обратном направлении, выхватил из цветной кучи свой бумажник и, по-китайски глубоко кланяясь, спиной двинулся в сторону рыночного павильона.
- Вот дурачок! - оценил направление его движения Жора Прокудин. - Там еще пар пять пашет по карманам!
- Так мне это... за понятыми топать? - удивленно спросил Топор.
Посмотрев на его лицо, Жора слегка поморщился. На лейтенантское оно вообще не тянуло. На лбу были четко нарисованы восемь классов образования. Не больше. А может, и того меньше. Как говорили раньше, образование - три класса и коридор.
- Собери деньги с сиденья в спецмешок! - сходу придумал Жора Прокудин. И опечатай... Сургучной печатью!
Рыжие ресницы Топора секунд пять поморгали и замерли. Кажется, он все-таки догадался. Во всяком случае, за понятыми не побежал, хотя вокруг машины ходило столько потенциальных понятых, что никуда бежать за ними не нужно было.
Пока Жора изображал наручники своими пальцами, вцепившимися в запястья цыганок, Топор сгреб деньги в целлофановый пакет, зачем-то связал его ручки тугим узлом и, выпрямившись, посмотрел прямо в глаза "капитану милиции".
- Садись! - кивнул Прокудин на сиденье, и "лейтенант милиции" легко вбросил себя на место пассажира.
- Ну вот что, девочки, - обеим сразу сказал Жора. - Еще раз поймаю на рынке, упеку в Сибирь! Вопросы есть?
- А это... документы? - покраснев, спросила чернявая.
Ее золотые зубы горели так, будто она их каждое утро драила аседолом.
- Они у тебя в сумке. Уже давно.
Сняв наручники из пальцев, Жора Прокудин вальяжно, как и подобает настоящему муровцу, сел за руль "жигулей", завел их и крикнул цыганкам на прощание:
- Вы обе - тоже лохи!
И газанул, будто не в отечественной колымаге сидел, а в "Ламборджини".
Минут через десять езды в сплошном молчании Жора Прокудин заметил очередную букву "М" над подземным переходом и остановил машину.
- Сколько там? - спросил он.
- Откуда я знаю!
Мелькающие столбы вновь навеяли Топору мысли о самоубийстве, и он даже не замечал в руке целлофанового пакета. Разжав мокрые пальцы, он посмотрел на узел и понял, что его не развяжет. А Жора молчал. Вопрос уже был задан и висел в воздухе, как запах сигарет.
Зубами вцепившись в целлофан пониже узла, Топор разодрал его и слепо посмотрел вглубь пакета.
Лежащие в нем деньги показались фантиками от конфет. Деньгами он их почему-то не воспринимал.
- Дай сюда! - вырвал пакет Жора Прокудин.
Считал он долго и нудно. Потом пересчитывал. Потом вздохнул и огласил:
- Сумасшедшие деньги! Все! Переквалифицирусь в цыганку! Как думаешь, я похож на цыганку?
Нехотя Топор посмотрел на его перекрученные черные вихры и неожиданно согласился:
- Похож.
- Дурак ты, Толян! - мгновенно нанес ответный удар Прокудин. Думаешь, я деньги люблю? Думаешь, я за "бабки" душу продам? А?.. Ну, предположим за два миллиарда долларов еще продам. А за это...
Он покачал на весу пакетом, будто взвешивая на руке деньги. Пакет то закрывал букву "М" на штыре над переходом, то открывал. То закрывал, то открывал. Как будто в чем-то сомневался.
- Пошли в метро! - психанул Жора Прокудин.
- Мне еще рано, - вспомнил о приказе Босса Топор.
- Пошли - пошли! Сейчас ты увидишь, жлоб я или нет!
Он за руку выволок дружка из "жигулей", протащил через турникет. Не забыв, правда, при этом предъявить фальшивое удостоверение инвалида.
В первом же вагоне, в который они впрыгнули под стук закрывающихся дверей, Жора выпятил грудь и, выставив перед собой
пакет с деньгами, диким голом заорал:
- Извините, дорогие граждане, что отвлеку вас от чтения
детективов гражданки Марининой, а также газеты "Московский
комсомолец"! Сами мы - местные! Дела у нас идут хорошо! На
здоровье не жалуемся и проте... нам не нужны! А денег у нас
столько, что девать их некуда! Потому и просим вас: возьмите кто сколько может!
Крутая тетка с круглым лицом, которая действительно читала детектив Марининой, открыла рот, и он у нее тоже стал круглым.
- Бери-бери! Нам не жалко! - качнул сумкой у ее носа Жора Прокудин.
- Как это? - не поняла она.
- Я же сказал, - повторил он. - Сами мы - местные! Дела у нас идут хорошо! Деньги девать некуда! Бери, дура, пока дают!
Круглая тетка покраснела, но пальчиком все-таки ухватила за уголочек стотысячную купюру.
- Вот умница! Дай Бог тебе здоровья! Спасла ты нас, родная!.. А ты? перепугал Жора студента-очкарика. - Ты чего там читаешь? "Функциональный анализ"? Хорошая книга! Главное, умная! Не хуже "Войны и мира"! Бери, родной! Тебе нужно! Тебе Родина-мать за учебу копейки платит! Меньше, чем Ломоносову в его время!
Студент все-таки взял десять тысяч. С улыбкой.
- Бери-бери! Еще бери! Сами мы - местные!
- Это - шутка? - предположил студент.
- Это - трагедия, - объяснил Жора Прокудин. - Ромео и Джульбарс, Гамлет и омлет, преступление без наказания!
Студент все-таки взял. И еще пару мужиков взяли.
В следующем вагоне пошло веселее. Кто-то из пассажиров вслух подумал, что это, наверное, киносъемка хохмы, и руки полезли в
пакет, будто слоновьи хоботы в единственную оставшуюся в джунглях лужу воды.
Топор шел за Жорой, онемело открыв рот. Он не мог понять, что происходит. Столбов в вагонах не было и отвлечься от сумасшедшей сцены было нечем.
Очнулся только когда они вышли из последнего вагона. Озираясь на них, вывалил народ. Тоннель, словно огромный рот, со всхлипом проглотил поезд, и на душе у Прокудина стало тихо-тихо. Точно и не душа это была, а покинутый поездом перрон.
- Вот и все, - заметил он на дне пакета три последние мятые бумажки. По цвету - вроде бы пятитысячные.
- И что дальше? - спросил Топор.
- Чем дальше влез, тем дальше вылез, - ответил Жора и протянул три последние бумажки веснушчатому пацаненку: - На, командир, купи себе мороженое. Ты любишь мороженое?
- Ага, - без страха взяв деньги от незнакомого дядьки, ответил он. Очень люблю...
- А я - нет. И это - главное.
- Почему главное? - не понял пацаненок.
- Потому что мне нет прощения, старичок. И не будет. Уже никогда...
Глава шестьдесят первая
КАПИТАН ТОНУЩЕГО СУДНА
Чипсы хрустели, как снег в сильный мороз. Рыков поежился, будто и вправду спину под рубашкой ожгло молодым морозцем, и все-таки спросил Барташевского:
- Думаешь, он из пугливых?
- Сто из ста! - чавкая, почти выкрикнул он.
- А по голосу не скажешь...
- Я его вплотную видел. С первого взгляда, конечно, скала, а копнешь поглубже - труха трухой. К тому же после гибели сына он должен ослабеть еще сильнее. Ткну - и развалится...
- Честно говоря, жалко мне этого Кузнецова, - вздохнул Рыков. - За грешки сына ведь, собственно, расплачивается...
- Это нормальный вариант, - скомкал опустевший пакетик Барташевский и швырнул его в урну.
Он нырнул туда так, будто еще был полон чипсов. Рыков с удивлением посмотрел на урну, но Барташевский отвлек его.
- Так я выписываю командировочные? - уверенно спросил он.
- Ты сколько людей с собой возьмешь?
- Троих. Иначе не вышибу деньги.
- Офис не оголим?
- На недельку же всего! Вытряхнем их Кузнецова наши "бабки" - и сюда!
- Легко сказать, - с пыточным стоном вздохнул Рыков. - А если он своих волков поднимет?
- Сделаем так, что не поднимет. Теперь уже охотники - мы, а не он... Точнее, не его сын, царство ему небесное...
- Ладно... Поезжай, - сдался Рыков. - Только береги себя... И людей... Люди дороже денег...
- Иногда - нет.
- Ты думаешь?
- Ты - тоже. Просто вслух произносить не хочешь.
Неожиданно Рыков из мрачного надутого мужика превратился в сияющее солнце. От него во все стороны брызнули лучи. Даже Барташевский их ощутил. Ощутил и сразу обернулся.
В двери кабинета стояла Лялечка. На ее черненькую мини-юбочку ушло не больше десяти сантиметров материи. Ноги сражали наповал,
будто два орудийных ствола. Барташевский встал и покачнулся, словно снаряды попали именно в него.
- Добрый день, - с внешним безразличием поздоровался он с гостьей. Ну, я тогда пошел. Надо бы дома вещи собрать.
- Давай! - пророкотал тоже вставший Рыков. - Вся надежда на тебя!
Оставив на память в рукопожатии у шефа на ладони свой пот, Барташевский с высоко поднятой головой проплыл мимо Лялечки и мягко прикрыл за собой дверь.
- Куда это он собрался? - пройдя к столу, швырнула она на него из сумочки пачку сигарет "Вог" и зажигалку.
- В командировку.
- Далеко?
- Это наши дела.
Сев, она нервно постучала пачкой по столу, выгоняя из нее сигаретку. Выгнала сразу три, и это разозлило ее еще сильнее, чем секреты мужа.
- А то я не догадываюсь! - щелкнула она зажигалкой. - Опять в Красноярск?
- Ну не дарить же этим козлам такие деньги!
- Да сядь ты! - приказала она.
Рыков с облегчением опустился в кресло. Перед глазами все еще стояли лялечкины ноги. Уж сколько с ней жил и сколько эти ноги видел, а привыкнуть не мог. За такие ножки можно было отдать и жизнь.
- Самвел сдался, - с легким торжеством в голосе объявила она.
- Серьезено?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67