Чистый верняк! Надо завтра ехать в Приморск. Поездом.
- А почему не самолетом?
- В Приморске аэропорт бастует.
- Что-то мне, Жорик, не верится...
- Ты про заб... бастовку?
- Я про два арбуза. Топор мне уже рассказал про сыщика. Такие "бабки" не могут до сих пор уцелеть. Даже в самой крутой схроне...
- А ты думаешь, из-за чего убили сыщика? За красивые глазки? "Бабки" существуют! И он вышел на них. А банкиры вышли на него. И на всякий случай замочили. Я ж не знаю подробностей! Может, они его на стрелку вызвали, а сами продырявили...
Говорить складно, пока качается мир, а волна наплывает все ближе, труднее и труднее. А до упаковки баночного пива, стоящей на полу в кухне, ну просто жуткая даль.
- Скажи Топору, что я сегодня вырыл траншею на всю глубину. Пахал со ксивой журналиста. Клевали по-черному. Жена сыскаря про его дела - ни сном, ни духом. Он с ней был в ссоре, хотел развестись. Уроды, которые сыскаря наняли, тормозят и вихляют, но тоже это... не секут. Прикидываешь?.. На верняк идем!.. Это не по сорок кусков вжи... вжи... вшивых, а по... по...
- Ты того... Жорик... не это, - неожиданно объявился в трубке Топор. Я тебя того... люблю и, как братана, уважаю, но я это... Короче, не еду... Не лезь, Жанка!.. Чего тебе надо?!
- Ты не едешь?! - опешил Жора Прокудин.
- Короче, это... однозначно...
- Ты не едешь?!
- Понимаешь, Босс базарил, что у него уже в Нью-Йорке там
зацепки, и это...
- Да пошел ты со своим Боссом!
Черный-черный телефон, на время ставший предателем Топором, взлетел в разъяренной руке, раз десять перекувыркнулся в горячем воздухе комнаты, хряснулся о стену, упал рядом с ботинком, и сразу стало так тихо, будто весь мир погиб. И мерзкий Топор вместе с ним. Правда, внутри погибшего мира находилась и Жанетка, и Жора Прокудин ощутил нечто похожее на угрызение совести.
- Ур-роды!.. Я и без вас "бабки" вырою!.. Загрызу банкира, а "бабки" будут моими!.. Моими!..
В одном ботинке он прохромал вдоль стены на кухню, нашел упаковку пива на штатном месте, в углу, по-турецки сел, подобрав под себя ноги и с радостной злостью разорвал полиэтилен. Первая банка ушла залпом. Второй пришлось потруднее. На третьей мир начал крениться влево, хотя до этого пытался упасть вправо. Видимо, водка больше тянет к северу, а пиво - к югу.
- Ро-одная моя! Счастье мое до-олгожданное! - достал он из кармана записную книжку сыщика. - То-олько раз быв-вает в жи-изни встреча!.. То-олько р-раз судь... А что это?
На линолеум, на желтый истертый линолеум кухни, упала стотысячная купюра. Бережно положив записную книжку на непочатую банку пива, Жора подобрал "стольник" с пола, развернул его. На левом нижнем уголке банкноты темнело пятно крови.
- Ко... когда ж это я успел?
Он не помнил за собой, что подобрал хоть одну купюру из тех, что высыпались из бардачка в машине сыскаря. А ведь тогда он был трезвее ребенка. Нет, не помнил. Но пятно действительно было кровавым, грозно-красным, и он спросил у банкноты:
- Ты мой "стольник" или это... сыщицкий?
- Конечно, его, - мягким грустным голосом ответила купюра.
- Чего-чего?!
Пальцы сами поднесли "стольник" вплотную к глазам. На секунду рисунок стал мутным. Он будто смотрел на него сквозь залитое дождем оконное стекло. И вдруг резко, точно окно распахнули, рисунок обрел контуры.
Коричневый мироносец, гордо стоящий в двухколесной повозке времен Римской империи, повернул маленькую головку и, чуть шевеля ртом-полоской, спросил:
- Неужели ты не заметил, что поднял меня с коврика у ног Протасова?
- А кто... это... Про... та...
- Вот видишь, ты запомнил почти все, кроме одного. Ты не запомнил фамилию сыщика, подарившего тебе шанс разбогатеть.
- А зачем мне... его это... фамилия?
- Для истории, Жора. Для истории. Ведь станешь Ротшильдом, будешь в ванне шампанского купаться, на голых девках по вилле ездить, день рождения по месяцу отмечать в запойной гульбе, интервью дуракам-журналистам давать, а о Протасове ни словом не обмолвишься...
- Ну ты это... не воспитывай. И без тебя умных хватает!
- А я и не воспитываю. Если хочешь знать, я даже рад, что к тебе попал. Протасов был фанатиком. Он сатанел от самого поиска, а не от того, что ищет деньги. Протасов их, собственно, не любил. А ты... Ты любишь безумно! И мне приятно это. Ведь ты любишь и меня лично...
- Я люблю? - скривил лицо в улыбке Жора Прокудин. - Да я еще в пацанах мог советской десяткой прикурить!
- Ну и что! Прикуривал, форсил, а червонец жалел. Ведь честно скажи, жалел?.. А копейки в детстве копил?
- Это я так... Ради коллекции. Отец свинью глиняную подарил. С щелью в спине. Я, как он учил, любую копейку туда кидал.
- А потом разбил?
- А как же! Рублей одиннадцать там было. Одними копейками. Я их потом по годам разложил. Почти без перерыва были: года с двадцать седьмого и по девяносто первый...
- Ты их нищим роздал?
- Смеешься, что ли? Нищие копейки не берут. Даже тогда не брали.
- А куда ж ты их дел?
- Обменял в магазине на бумажные деньги. Потом "баксы" купил, потом прокрутил их, потом опять купил...
- Значит, с копейки ввысь поднимался?
- В какую высь?! - дернулся Жора Прокудин. - Того, что мы
нарыли за последние дела, мне лично еле на вшивую квартиру в
Штатах хватает. Да и то - однокомнатную! А ты - ввысь!..
Лошади, упрямо стоящие на задних копытах, косили глазами и вовсю
стригли ими странно одетого человека. Во времена Римской империи
этого плебея казнили бы только за ношение брюк, а уж такой
короткий синий плащ до пояса не надевали даже рабы. Словно поняв этот упрек, Жора Прокудин расстегнул пояс, выпростал джинсовую рубашку и спросил у хозяина квадриги Большого театра:
- А ты откуда по-русски-то научился? Ты ж римлянин!..
- Да уж кой годок в центре Москвы стою! Такого наслушался! Вот повезло теперь - на "стольник" попал. Не все ж одному Ленину было на деньгах красоваться!
- А мне новые купюры не нравятся, - огрызнулся Жора Прокудин. - То Соловки, то бабы толстые. Доллар красивее!
- Значит, ты меня на него обменяешь?
- А что делать? В этой стране, братан, с мил... лиардом долларов делать абсолютно нечего. Сходу пристрелят! А делиться не хочется! Чего это я обязан со всякими чмуриками делиться?!
- А Гвидонов, значит, с тобой должен делиться? - огрызнулся теперь уже мироносец.
Музыкальный инструмент в его руках смотрелся бухгалтерскими счетами. И он щелкал костяшками, будто все время проверял, не утратил ли он номинальную стоимость в сто тысяч рублей. Хотя, возможно, это щелкал линейкой по батарее отопления мальчишка из квартиры этажом выше. Пацан любил таким нехитрым способом изводить весь стояк пятиэтажки.
- А ты это... откуда про Гвидонова знаешь? - с неприятным
осадком в душе спросил Жора Прокудин.
- Ты что, забыл? Я у Протасова в штанах три месяца пролежал. Я ж из того аванса, что мужики из Союза обманутых вкладчиков "Чаги" дали Протасову. Я все его разговоры слышал. И что по телефону, и что так, без него...
- Значит, Протасов был уверен, что деньги в мешках существуют?
- В этом были уверены мужики из Союза обманутых вкладчиков. Между прочим, они мне не нравились. Типичные халявщики. А как их нагрели, начали управу во всех прокуратурах искать. Голову надо было иметь на плечах, а не капусту!
- Ну ты это!.. Тоже не умничай! Я, между прочим, сам погорел в свое время. И в "МММ", и во "Властилине", и в "Л.Е.Н.И.Н.е"...
- Никогда бы не подумал! С твоей любовью к деньгам - и отдавать их в обмен на какие-то сомнительные бумажки!
- Да пошел ты!
Жора швырнул "стольник" в сторону. Но бумажка - не ботинок.
Далеко не улетит. Банкнота с темным углом по-пропеллерному повращалась в горячем воздухе кухни и упала на банки пива. Ногой, обутой в ботинок, Жора Прокудин ударил по банкам, приютившим "стольник". Для этого пришлось лечь на левый бок.
Банки с грохотом разлетелись по кухне, а одна из них, угодившая в батарею отопления, треснула по боку, и из щели с шипением забил гейзер пива. Он был столь силен, что достал своей мокрой лапищей до лица Жоры. Да еще к тому же достал в тот момент, когда он вдыхал хоть и вонючий, но так нужный ему для жизни воздух.
- А-ах!.. Б-а-ах!.. - зашелся он в кашле, но левая рука, странно утратив прежнюю силу, не хотела его поднимать, и он так и остался на полу в позе римского патриция на пиру.
Пиво хлестало по лицу, слепило глаза, мешало отдышаться, и у Жоры Прокудина на мгновение мелькнула мысль, что это - все, что смерть решила утопить его, но утопить не в реке, не в море, не в озере, а в пиве. И в тот момент, когда он уже поверил в это окончательно, фонтан опал и превратился в жалкую струйку, стекающую из банки на пол.
- Ста-арость меня дома не заста-анет, - словами песни еще успел простонать Жора Прокудин, но сил после борьбы со стихией уже не осталось.
Он упал на спину и тут же забыл обо всем. Он даже не увидел, как намокали в пивном озере странички драгоценной записной книжки, а рядом с нею на единственном уцелевшем сухом клочке линолеума лежал "стольник" с почерневшим углом.
Глава девятая
БЕГ ПО СЛИШКОМ ПЕРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ
На Новом Арбате вдоль зданий машин в несколько раз больше, чем на шоссе. Такое впечатление, что здесь стихийно возник гараж, и только неразумные пешеходы, все еще шастающие вдоль домов-книжек, не понимают этого.
- А если он сегодня не объявится, ты и завтра с нами торчать будешь? безо всякой злости спросил сидящего сзади в салоне "восьмерки" Дегтяря пухленький мужичок, с трудом уместившийся на месте водителя. - Мне-то что! Я сутки через сутки тут сижу, а ты, говорят, уже четвертую смену без роздыха пашешь...
Он старательно разжевывал пирожок с курагой, купленный в "Русском бистро", а валяющаяся на кресле пассажира рация простуженно хрипела и даже иногда говорила что-то членораздельное, но совершенно не касающееся того, чего так терпеливо ожидал Дегтярь.
- Я так думаю, Миш, - чавкая, продолжил толстяк, - что раз ты сидишь, значит, неплохо зарабатываешь на новом месте. А?
- Не жалуюсь, - скупо ответил Дегтярь.
Парней из этого отдела, в том числе и толстяка, он знал плохо, ни в одном оперативном закруте с ними раньше, еще во время службы, не был, и не очень понимал панибратское отношение к нему соседа по машине. Впрочем, есть разряд людей, которые уже через минуту после знакомства ведут себя как будто они прожили рядом с тобой полжизни.
- Я тоже, Миш, подумываю в частный сыск свалить. У нас - тоска. Платят, конечно, без сбоев, не то, что армейским, но такие гроши!.. Триста "зеленых" в месяц - это что, деньги?! А потом хотят, чтоб мы за эти деньги под пули лезли. Платили бы как в Штатах по три-четыре тыщи в месяц, да я бы спал в форме и бандитов голыми руками душил... А вот у тебя по сколько выходит?
- Когда густо, когда пусто, - неохотно ответил Дегтярь.
- А чаще - густо?
- Чаще - пусто. Даже слишком часто.
- Зато, небось, потом сразу ка-ак привалят "бабки"! Точно?
Усталость и раздражение не дали Дегтярю ответить. Только по старой дружбе генерал из управления разрешил ему побыть рядом с группой захвата, и вот теперь оказывалось, что за эту возможность необходимо расплачиваться бесконечной болтовней. Ну почему все толстяки так говорливы! Посадили бы в машину с каким-нибудь майором-скелетом, и то было бы лучше. Он бы мрачно молчал часами напролет, а Дегтярь мог обдумать все обстоятельно, тем более что обдумывать было много чего. А теперь приходилось бесконечно отвечать на вопросы, будто он не частный сыскарь, а мальчишка на экзамене, который никак не ответит на один-единственный билет.
- Америкашку они здорово накрыли? - сам того не желая, спросил Дегтярь.
Иногда и мальчишке хочется задать вопрос нудному экзаменатору.
- Тыщ на сто! - оторвавшись от бутылки "Фанты", радостно сообщил толстяк. - Он только в Штатах это обнаружил.
- Подозреваете кого-то из его компаньонов по фирме?
- Зачем тебе это?
- Так, на всякий пожарный...
Толстяк оказался не так прост, как выглядел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67