Сьело-Виста, интернат..."
Новое дело! Пришелец-то умственно отсталый! В потоке мыслей Золт разобрал
слова "болезнь Дауна". Вдруг он настолько туп, что не знает, где расположен
интернат Сьело-Виста - кажется, там он живет. Тогда, сколько бы Золт ни рылся в
его мыслях, ответа все равно не найти.
Но тут в потоке мыслей пронеслась череда прочно сцепленных образов:
воспоминания, которые до сих пор причиняют Томасу боль. Вот он едет в машине с
Бобби и Джулией, они впервые везут его в интернат и собираются там оставить. В
отличие от прочих мыслей и воспоминаний, эти были живые, внятные, со множеством
подробностей. Перед Золтом словно прокручивалась кинолента. Из этих воспоминаний
он узнал все, что нужно. Он рассмотрел дорогу, по которой шла машина, указатели,
которые проносились мимо, каждый поворот - ведь Томас отчаянно старался
запомнить путь, по которому они едут. Он твердил себе: "Если мне там не
понравится, если со мной станут плохо обращаться, если мне будет страшно и
одиноко, вернусь к Бобби и Джулии. Захочу - и вернусь. Надо только запомнить
дорогу. Так. Табличка: "7-11". Тут поворот. "7-11" - поворот. Не забыть бы.
Дальше по дороге - три пальмы. Вдруг они не будут меня навещать? Нет, так думать
нехорошо. Они меня любят, они обязательно приедут. А если нет? Дальше - дом. Не
забыть: дом с голубой крышей..."
Золт не пропустил ни одной детали. Скоро он знал дорогу в Сьело-Виста так,
что мог бы добраться туда с закрытыми глазами, - лучше ему не смог бы объяснить
и географ по карте. Чудесный дар сделал свое дело. Золт открыл воображаемую
мышеловку и отпустил Томаса.
Поднялся с кресла.
Представил себе интернат Сьело-Виста. Представил отчетливо - точно таким,
каким он запечатлелся в сознании Томаса.
Вот она, комната Томаса. Первый этаж, северное крыло, окна выходят на запад.
Мрак, мельтешня жарких искр в черной бездне, полет.
x x x
Так как Джулии не терпелось развязаться с делом Полларда, они заскочили домой
всего на пятнадцать минут, прихватили туалетные принадлежности и кое-что из
одежды и тронулись в путь. Да еще заехали в "Макдоналдс" на Чапмен-авеню и
запаслись едой на дорогу: несколько биг-маков, жареная картошка, диетическая
кока-кола. Не успел Бобби разложить пакетики с горчицей и открыть коробки с
биг-маками, как "Тойота" уже выехала на шоссе Коста-Меса. Джулия укрепила на
зеркальце заднего вида антирадар и подключила его к прикуривателю. Никогда еще
Бобби не приходилось закусывать на такой скорости - спидометр показывал сто
сорок километров в час. Едва он закончил ужин, как машина уже приближалась к
шоссе Фут-Хилл к северу от Лос-Анджелеса. Час "пик" давно миновал, но при этакой
гонке приходилось то и дело перескакивать с полосы на полосу - тут никаких
нервов не хватит.
- Ну ты и гонишь. Чует мое сердце: если мне и суждено вскорости отдать концы,
то никак не от избытка холестерина в биг-маке.
- Ли говорит, от холестерина не умирают.
- Не умирают, значит?
- Он считает, что смерти нет. Подумаешь - холестерин. Уйдем из этой жизни
чуток пораньше - и все дела. Выходит, если машина опрокинется и пару раз
перевернется, бояться нечего.
- Ну уж и опрокинется. Ты у меня классный водитель.
- Спасибо, Бобби. А ты классный пассажир.
- Вот только...
- Что - вот только?
- Раз уж смерти нет, можешь и дальше нестись сломя голову, это меня не
беспокоит. Я вот чего в толк не возьму: какого черта я тогда покупал диетическую
кока-колу?
x x x
Томас скатился с кровати, вскочил на ноги.
- Дерек, беги! Она идет!
Но Дерек не слышал: он смотрел на говорящую лошадь в телевизоре.
Телевизор стоял посреди комнаты, между кроватей. Томас бросился к Дереку,
хотел растормошить, крикнуть ему в самое ухо, но тут раздался чудной звук. Не в
смысле смешной - в смысле страшный. Похоже на свист - и вроде не свист. А еще
ветерок налетел. Пахнул пару раз и затих. Не теплый, но и не холодный, и
все-таки у Томаса - мурашки по коже.
Томас стащил Дерека с кресла.
- Ну беги же, беги! Идет Беда. Помнишь, я говорил? Беги!
А Дерек посмотрел на него по-глупому и улыбнулся. Он подумал, Томас хочет его
рассмешить - как дядьки по телевизору. Забыл про свое обещание. Он ведь решил,
что Беда - это яйца всмятку, а на ужин яиц всмятку не давали, значит, Беда
миновала. А она не миновала. Но Дерек этого не знает.
И опять чудной свист. И ветерок.
Подтолкнув Дерека к двери, Томас крикнул:
- Беги!
Свист оборвался. Ветер тоже. И вдруг откуда ни возьмись - Беда. Появилась и
стоит между ними и открытой дверью.
Так и есть: Беда - человек. Нет, не просто человек. Это существо вылепилось
из мрака, из ночи, заплеснувшейся в окно. И дело не в том, что на нем черная
майка и черные брюки. Томас чувствовал, что у него и внутри черным-черно.
Дерек сразу испугался. Как увидел, так и понял, что перед ним Беда. А что
бежать поздно, не понял. И бросился к двери, прямо навстречу Беде. Конечно,
такого здорового дядьку с ног не собьешь, а Дерек хоть и глупый, но это даже
глупый сообразит. Наверно, он хотел проскочить мимо.
Незнакомец не дал ему уйти. Он ухватил Дерека и поднял в воздух - легко, как
подушку. Дерек закричал, и страшный дядька со всей силы брякнул его об стенку.
Крик смолк, со стенки попадали фотографии Дерековых папы и мамы и брата. И не с
той стенки, об которую ударился Дерек, а с противоположной, где его кровать.
Просто ужас, какой он быстрый, этот злодей. Самое страшное в нем, что он
такой быстрый. Он еще раз брякнул Дерека об стенку. У Дерека открылся рот, но
оттуда не вылетело ни звука. А Беда его - опять об стенку, еще сильнее, хотя и в
первый раз было сильно. Глаза у Дерека сделались чудные-пречудные. Тогда дядька
оттащил его от стенки - и об стол. Стол заходил ходуном, вот-вот рассыплется на
части, но все-таки выдержал. Голова Дерека свесилась со стола, Томас увидел его
лицо вверх тормашками: глаза вверх тормашками моргали часто-часто, рот вверх
тормашками разинут, но ничего не слышно. Томас перевел глаза на странного
дядьку. Тот смотрел на него и ухмылялся, как будто все это в шутку, для смеху. А
это совсем и не смешно.
На краешке стола лежали ножницы, которыми Томас вырезал картинки для стихов.
Когда Дерек ударился об стол, они чуть не упали. Страшный дядька схватил их и
воткнул в Дерека, и из него пошла кровь. Дерека - ножницами! Бедного Дерека,
который в жизни никому ничего плохого не сделал, разве что себе! Дерека, который
даже не знает, как оно делается, плохое! А страшный дядька воткнул ножницы в
другое место, и оттуда тоже пошла кровь. И еще, и еще. И вот уже кровь идет из
четырех дырок на груди и на животе. И изо рта, и из носа. Тогда страшный дядька
снял его со стола и швырнул, как подушку. Нет, как мешок с мусором - так
мусорщики бросают мешки в мусорную машину. Дерек упал на кровать. Лежит на
спине, а спереди торчат ножницы. Лежит и не шевелится. И Томас догадался, что
Дерек уже не здесь, а в Гиблом Месте. Самое страшное, все так быстро - Томас
даже не успел сообразить, как спасти Дерека, По коридору - топ-топ-топ - кто-то
бежит.
Томас позвал на помощь.
В дверях показался санитар Пит. Он увидел Дерека, ножницы, кровь из всех дыр,
и на него напал страх. Сразу взял и напал. Пит повернулся к Беде и спросил:
- Кто...
Страшный дядька схватил его за шею, и Пит захрипел, будто у него что-то
застряло в горле. Он обеими руками вцепился в дядькины руки, но у Беды одна рука
- прямо как его две. Пит дергает, дергает, а этот страшный не отпускает. Потом
поднял Пита за шею, так что у того голова запрокинулась, ухватил за ремень и
швырнул в коридор. Пит налетел на медсестру, и они повалились на пол. Кричат,
барахтаются.
Все так быстро - часы только несколько раз тактакнули.
Страшный дядька громко захлопнул дверь и увидел, что она не запирается. Тогда
он сделал самую страшную, самую странную странность: он вытянул руки, и из
ладоней полился синий свет - как из фонарика, только в фонарике он не синий.
Вокруг дверной ручки, по краям двери и по петлям засверкали искры. Металл
задымился, стал плавиться, как масло в картофельном пюре. Дверь была
Огнеупорная. Томаса предупреждали: если в коридоре вспыхнет пожар, закрой дверь
и никуда из комнаты не выходи. Дверь потому и называется Огнеупорная, что огонь
через нее не пробьется. Томас еще удивлялся: двери разве бывают упорные? Но
вслух не спрашивал. А не горела она потому, что была из металла. И вот металл
плавился, дверь прикипала к металлическому косяку. Теперь отсюда не выйти.
В дверь стучали, пытались ее высадить, но она не поддавалась. Из коридора
доносились голоса. Они звали Томаса и Дерека. Некоторые голоса Томас узнал. Он
хотел крикнуть: "Помогите! Беда!", но не мог выговорить ни слова, совсем как
Дерек.
Страшный дядька перестал светить синим светом. Повернулся к Томасу.
Улыбнулся. Недобрая у него улыбка.
- Томас?
У Томаса ноги подкосились. Как он не шлепнулся на пол, непонятно. Он
прислонился к стене возле окна. Может, открыть окно и выскочить? Их же учили,
как Действовать Во Время Пожара. Нет, не успеет: Беда быстрая-пребыстрая.
Страшный дядька шагнул к нему. Еще шагнул.
- Ты Томас?
Томас не мог выдавить из себя ни звука. Он только открывал рот, как будто
говорит. А что, если не признаться, что он Томас? Может, Беда поверит и уйдет? И
он тут же опять научился говорить.
- Нет. Я.., нет.., не Томас. Томас в большом мире. У него высокий кур, он
дебил с высокими показателями. Ему сказали, чтобы он лучше жил в большом мире,
вот.
Страшный дядька засмеялся. И смех у него не смешной, а очень-преочень
нехороший.
- Что ты за зверь - не пойму. Откуда ты такой взялся? Надо же: полный кретин,
а вытворяет такое, что даже мне не под силу. Как же это, а?
Томас молчал. Он не знал, что ответить. Ну чего они барабанят в дверь? Так ее
все равно не открыть. Попробовали бы по-другому. Полицейских бы позвали, пусть
принесут открывалку, которой открывают попавшие в аварии машины, чтобы люди
выбрались, - Томас видел по телевизору. Лишь бы полицейские не сказали:
"Извините, но для интернатских дверей открывалка не годится, только для машин".
Тогда никакой надежды.
- Ты что, язык проглотил? - прорычал страшный дядька. Кресло, в котором Дерек
сидел перед телевизором, теперь валялось на полу между Томасом и Бедой. Дядька
протянул к креслу руку - одну руку, - а из нее как ударит синий свет. Кресло - в
щепки. Тоненькие, как зубочистки. Томас едва успел закрыть лицо, а то бы щепки
попали в глаза. Щепки вонзились в руки, в щеки, в подбородок. Даже в рубашку на
животе, колючие такие. Но Томас с перепугу боли не чувствовал.
Он убрал руки, открыл глаза посмотреть, где страшный дядька. А он стоит
совсем близко, и вокруг плавают пушистые клочья из обивки кресла.
- Томас? - снова спросил дядька и схватил Томаса за горло, как Пита.
И Томас услышал собственный голосок. Будто не он говорит, а кто-то другой. И
слова не его, а чужие:
- Ты не умеешь Общаться.
Страшный дядька, не выпуская Томаса, схватил его за ремень, оторвал от стены,
поднял в воздух и грохнул об стенку, как Дерека. Сил нет как больно!
x x x
Дверь из гаража в дом запиралась только на замок, цепочки на ней не было.
Клинт сунул ключи в карман и прошел на кухню. Было десять минут девятого. Фелина
сидела за столом и в ожидании мужа читала журнал.
Она подняла глаза, улыбнулась, и сердце Клинта затрепетало. Как в слезливом
романе, ей-богу. Что же это такое с ним делается? До встречи с Фелиной он никого
к себе в душу не пускал. Он предпочитал до всего доходить своим умом, без
посторонней помощи, не имел привычки плакаться в жилетку друзьям и очень этим
гордился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65