– И во сколько это обойдется? – Это Гусь, последний из четверки, который до сих пор молчал. Он старше остальных, ему, может, уже за сорок, борода и волосы, собранные сзади в пучок, сильно тронуты сединой. Он коренастый, грудь колесом, напоминает персонаж из диснеевского мультика «Белоснежка и семь гномов». – Знаешь, мы ведь не миллионеры.
– Но расходы можем оплатить, – торопливо добавляет Одинокий Волк. Задобрить хочет.
– Придется вам задержаться здесь на несколько дней, – говорю я. – Прокурор может держать вас под арестом без предъявления официального обвинения, пока будет уговаривать судью назначить слушание дела на понедельник, после чего станет настаивать, чтобы вас посадили в тюрьму до тех пор, пока он не передаст дело на рассмотрение большого жюри. Поэтому смыться вам не удастся.
– Мы и не пытались смыться, – напоминает Таракан.
– Тогда вы не подозревались в убийстве. Много времени это не займет, – говорю я, всячески стараясь приукрасить истинное положение вещей, – проторчите в городе на пару дней больше, чем думали, только и всего. Жилье и питание – бесплатно.
Они не возражают, им это не в диковинку, надо будет – они неделю будут жариться в аду.
– Вот, пожалуй, пока и все, – говорю я, собираясь идти. – Завтра с утра зайду вас проведать.
Я зову охранника, чтобы он меня выпустил, но Одинокий Волк останавливает меня.
– Если случится самое худшее... если в конце концов дело дойдет до суда... во сколько нам это встанет?
Я ждал этого вопроса, хотя надеялся, что сегодня вечером он еще не возникнет.
– Обычно защита по делу об убийстве, подобному этому, стоит пятьдесят-семьдесят пять кусков. – Сейчас не тот случай, чтобы ходить вокруг да около. – Все зависит от того, что еще выплывет наружу.
Они моргают, с трудом переводят дух. Все, кроме Одинокого Волка, на лице которого не дрогнул ни один мускул.
– С каждого, – добавляю я.
Они ошарашены, даже Одинокий Волк, хотя он и старается не подавать виду.
– Мы заплатим, – упрямо заверяет он меня.
– Половину – сейчас.
– Я же сказал, что заплатим. – Он признает только один вид езды – вперед, на полной скорости. Остальные смотрят на нас, нервничая, довольствуясь ролью зрителей в игре, где многое поставлено на карту.
Гусь откашливается.
– Нам нужно посоветоваться.
– Погодите! – быстро вставляю я.
Они оборачиваются.
– Я возьму с вас не как обычно, а со скидкой. Одинокий Волк пристально смотрит на меня.
– Почему?
– Потому что я верю в это дело. Потому что вам нужен я, нужен лучший из лучших.
Точнее говоря, потому что вы нужны мне. Я остался без работы и не могу позволить себе хлопать ушами. Не только из-за денег, но и из-за известности, рекламы. Не так уж часто встречаются такие скандальные дела, тут речь не только о звонкой монете – мне необходимо оставаться на виду.
– Так сколько? – спрашивает Одинокий Волк.
– За все про все – сто пятьдесят кусков, и тогда я, пожалуй, возьмусь за ваше дело. За меньшую сумму не найдется адвоката, который сумеет вас защищать; если запросят меньше, значит, врут.
Одинокий Волк не сводит с меня глаз.
– Мы заплатим. Если это окончательная сумма.
– Нам придется постараться, чтобы она такой осталась.
Они улыбаются.
– Нам нужен лучший из лучших, – говорит Гусь. – И это ты, старина! А деньги свои ты получишь, обещаем!
Конечно, получу. Хотя и знать не хочу, как они нажиты. Обычно адвокаты и знать не хотят, как нажиты деньги их подзащитного, вот и я не хочу.
– Будем надеяться, вам не придется тратить слишком много. Мне лично кажется, что шансов на то, что это дело пойдет дальше большого жюри, кот наплакал.
– А сколько же именно?
– Ну, один к двадцати. – Приходится тыкать пальцем в небо.
Они приободряются.
– Если только все это время ты будешь нашим адвокатом, – говорит Одинокий Волк. – Ты пришелся мне по душе, старина!
Со вторым пунктом тоже ясно. Я знаком с их прошлым, за ними ходила дурная слава, за что они и поплатились, но ни одному из них еще не предъявляли обвинение в убийстве.
– Если они будут настаивать на предъявляемых вам обвинениях, если смогут убедить большое жюри поверить в них, вам придется предстать перед судом: тогда я – один из ваших адвокатов. Либо, – я наскоро перестраиваюсь, прежде чем они успевают проронить хотя бы слово, – я адвокат только одного из вас.
– Что ты хочешь этим сказать? А, черт побери? – Встав с места, Одинокий Волк наклоняется надо мной.
– Сядь! – приказываю я. – Да сядь, черт бы тебя побрал!
Он бросает на меня злой взгляд, но послушно садится. Вид у всех растерянный, тревожный.
– Значит, так, – поясняю я. – При предъявлении обвинения в убийстве я могу защищать только одного из вас. Поступить иначе нельзя, это противоречит этическому кодексу коллегии адвокатов, так что уважительная причина налицо. Здесь речь идет о столкновении интересов.
– К черту столкновение интересов! Ты тут важная птица! Ты нужен нам! Всем нам!
– У нас в штате масса хороших адвокатов, – качаю я головой, – специализирующихся на уголовных делах. Среди государственных защитников подобралась команда блестящих адвокатов по уголовным делам. На вашем месте я бы к ним и обратился.
– Мы с тобой – разного поля ягоды, – спокойно отвечает Одинокий Волк.
– В любом случае, такова общепринятая практика, – говорю я тоном, не допускающим возражений. – Здесь, да и где угодно. И не надо думать, будто здесь каждый сам по себе, – продолжаю я, – нам друг от друга никуда не деться, нам придется действовать сообща. Это все равно что нанять четырех адвокатов по цене...
– ...помноженной на четыре, – подхватывает Одинокий Волк. Он бросает взгляд на остальных, давая понять, кто тут главный, потом поворачивает лицо ко мне. – Чему быть, того не миновать. – Он буравит меня взглядом. – И когда же они увидят остальных трех гениев?
Итак, теперь я официально являюсь его адвокатом. Я не сомневался, что так оно и выйдет. Остальные даже не пикнули.
– Будем надеяться, что никогда. Большое жюри не может вынести вердикт о привлечении вас к суду на основании того, о чем вы мне рассказали.
– Твоя правда.
– Отлично. А раз так, то и необходимость в том, чтобы ваши интересы представлял кто-то еще, отпадет. – Я направляюсь к выходу, затем как бы между делом поворачиваюсь к ним, словно меня только что осенило.
– На всякий пожарный я наведу справки. В случае чего надо, чтобы под рукой были лучшие из лучших.
До Эйнштейна им далеко, но они улавливают скрытый смысл сказанного.
– Ты же только что сказал, что они нам ни к чему.
– Верно. Но я же адвокат и приучен не сбрасывать со счетов любую возможность, ничего не попишешь – так советует Павлов.
Интересно, клюнули или нет, с тайной надеждой спрашиваю я себя, глядя на них. Вряд ли.
– Увидимся утром. – Надзиратель широко распахивает передо мной дверь. Выходя, я ловлю лукавую ухмылку Одинокого Волка.
– Если мы сами не захотим с тобой увидеться. Дверь с шумом захлопывается. Отныне мы связаны круговой порукой.
Впрочем, нет худа без добра: я со злорадством представляю, как изумятся Фред и Энди, увидев меня завтра утречком свежим как огурчик. Шагая через тюремный двор, погруженный в вечерний палящий зной, я тешу себя этой картиной.
13
Семь утра. Уже два часа, как я заперся у себя в кабинете. Позвонив вчера вечером Сьюзен, я ввел ее в курс дела, попросил быть на месте пораньше и держать язык за зубами. Она нервничала, но была полна решимости и вид у нее был счастливый. Приятно сознавать, что в жизни есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги.
Они заходят вместе, два сапога пара. Первым пришел Фред – Сьюзен сообщила мне об этом по внутреннему телефону, – но решил дождаться Энди. Мы с Энди, может, и помиримся когда-нибудь, но между мной и Фредом все кончено.
– Заскочил уладить кое-какие дела напоследок? – добродушно спрашивает Фред. Они стоят рядом с моим письменным столом, нависая над ним, словно мать еврейского семейства с миской в руках горячего аппетитного куриного бульона. В сущности, роль матери семейства исполняет Энди, Фред смахивает больше на тетушку, с лицом, сплошь покрытым бородавками, так и оставшуюся старой девой.
Я выдерживаю паузу – старый, излюбленный прием матерого бюрократа. Наконец, рассеянно улыбаясь, поднимаю голову.
– Да нет, подвернулось новое дельце. Не волнуйтесь, – быстро успокаиваю их я, – всем остальным совсем не обязательно знать, что я здесь.
– Этот номер у тебя не пройдет, Уилл, – говорит Энди. Он вне себя от ярости, но пытается держать себя в руках. Мы ведь уже обо всем договорились. Не вынуждай нас принимать меры, о которых потом будешь жалеть.
– Например? – Я встаю с места. Преимущество сейчас на моей стороне, я у себя в кабинете, за своим письменным столом. – Ну валяйте, не томите!
– Боже мой, Уилл, – начинает скулить Фред, – неужели тебе хочется валять дурака?
– Неужели мне хочется валять дурака? – Я обращаю взгляд к потолку. В одном месте там пятно от сырости, в прошлом году засорились унитазы, надо будет их отремонтировать. – Это очень интересный вопрос, Фред. Оч-чень интересный. Смотря с какой точки зрения смотреть – можно с правовой, а можно и с философской. Ты-то как считаешь?
– Уилл... – чуть не рычит Энди. Мы знакомы целую вечность, я же знаю их как облупленных.
Тогда я поворачиваюсь и перевожу взгляд на них, для пущей убедительности подавшись вперед и облокотившись на свой рабочий стол из съедобной сосны, стилизованный под старину. Ему уже лет двести, он был собственностью одного из крупных местных землевладельцев. Я выложил за него 12 500 долларов.
– Позвольте изложить факты так, как они мне представляются, – говорю я. – Вы хотите, чтобы я убирался отсюда. Отлично. На данном этапе я хочу убраться отсюда. Мне осточертело, что вы строите из себя святош и напрочь лишены как сострадания, так и последовательности в поступках.
– Уилл... – Энди пытается остановить меня. Я мотаю головой, сегодня утром меня уже не остановить.
– Выслушайте меня! Пожалуйста! – Черт побери, думаю я, упиваясь этой мыслью, в споре я хорош! Немудрено, что со мной нет никакого сладу в зале суда.
– Я – не святой, – продолжаю я, – просто хорошим человеком меня и то не назовешь. Но я всегда, а я не привык бросаться этим словом, всегда стоял горой за друзей. Например, тогда, Фред, – напоминаю я, – когда специальный сенатский комитет по вопросам этики наехал на тебя из-за истории с Индейским траст-фондом.
– Да она выеденного яйца не стоила! – запальчиво кричит Фред.
– Да, не стоила. Но перепугался-то ты здорово! А кто тогда излагал твое дело в суде, да так, что противная сторона села в лужу?
– Тогда обстоятельства складывались иначе, Уилл, – говорит Энди. – Не надо играть на публику.
– Отлично! Тогда я выложу вам все начистоту. В минувший уик-энд мне подвернулось одно дело...
– Знаем. Робертсон нам рассказал.
– Тогда вы знаете, что этим людям нужен лучший в штате адвокат по уголовным делам, а это я, и его-то они и получат! Вы не хотите, чтобы мое имя связывали с фирмой? Отлично! Можете убрать мою фамилию из названия на дверной табличке, а я буду пользоваться черным ходом. Я не стану докучать никому из сотрудников, даже говорить ни с кем не стану, кроме Сьюзен, потому что это моя секретарша, и, кстати, до обеда ее заявление об уходе будет лежать у вас на столе.
Я делаю паузу – испытанная старая уловка, которой пользуются во время заключительной речи; до сих пор я несся сломя голову, надо дать им отдышаться, чтобы не отставали.
– Я возьмусь за это дело, сколь бы долго оно ни продолжалось. Надеюсь, оно займет не больше недели, но, даже если затянется до конца света, я от него не отступлюсь и буду работать в моем кабинете. А если вас это не устраивает, то подавайте в суд на предмет аннулирования нашего компаньонства, и тогда уж мы от него камня на камне не оставим, черт побери!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84