– Я шучу, шучу, Уилл.
Наверное, сейчас у меня на редкость глупый вид. Она меняет тему разговора.
– Где ты остановишься?
– Нигде. К трем часам я уже управлюсь. Туда-сюда, и все дела.
Она улыбается при этих словах. В былые времена, когда я еще работал в фирме, я бы задержался, хорошенько поел, провел бы вечерок, развлекая какого-нибудь потенциального клиента. Теперь, когда приходится жить на собственные деньги, я становлюсь экономнее. Не очень-то приятное чувство, оно напоминает мне о детстве, когда я время от времени выбирался с родителями в ресторан, где мне разрешалось заказывать только самые дешевые блюда в меню – гамбургер с бифштексом, спагетти или биточки, тогда как мне хотелось жареного цыпленка или телячью котлету, запеченную в сухарях, что обошлось бы в лишние двадцать пять центов. От этого чувства я так и не избавился.
– Я забронировала номер в «Браун-палас». Сегодня вечером там устраивают коктейль. Почему бы тебе туда не прийти, когда покончишь с делами? Уверена, ты знаком с большинством из тех, кто там будет.
Я тоже уверен, в этом-то все и дело.
– Ладно, о'кей, может, и приду. – Я откровенно лгу, она должна это понимать.
– Я очень расстроюсь, если не придешь. – Она смотрит на меня в упор. В чем-чем, а в настойчивости ей отказать нельзя.
Купив билеты, мы переходим в зал и ждем, когда объявят посадку на рейс. Я наливаю себе еще чашку кофе, мельком просматриваю заголовки в «Уоллстрит джорнэл».
– Ты сейчас с кем-нибудь встречаешься? – вдруг спрашивает она.
– У меня сейчас никого нет.
Она недоуменно вскидывает брови.
– В самом деле. Честное слово. Я ни с кем не встречаюсь... наверное, уже месяца два. – Я и понятия не имел, что так долго.
– Тем более есть повод, чтобы встретиться.
Я делаю глоток из чашки. Кофе такой горький, что невозможно пить.
– А ты?
– Случается.
Я пожимаю плечами, надеюсь, глядя со стороны, можно сказать, что меня это не особенно трогает.
– У тебя кто-нибудь есть?
– А если бы был, ты стал бы меня ревновать? Да, черт побери, конечно, стал бы!
– Да нет, просто любопытство разобрало. Считай, что я тебя об этом не спрашивал. Меня это не касается. – Ладони у меня вспотели. Я чувствую, что краснею.
– Как жаль! А я-то надеялась, ты будешь меня ревновать. Хоть чуть-чуть.
Она ничего от меня не скрывает. При этой мысли я замираю. Мне тоже не нужно от нее ничего скрывать.
– Пожалуй. Разве что чуть-чуть.
Кончиками пальцев она дотрагивается до моей руки. Мне до смерти хочется ее поцеловать.
– Задержись сегодня на вечер.
– Я не взял запасного костюма.
– Я тебе его куплю.
6
Теперь я понимаю, что Патриция развязала мне руки. Она сделала это бессознательно, явно ничего не планируя заранее, в сущности, если бы она об этом подумала, то могла бы поступить иначе, если учесть, с какой завистью она относится к Мэри-Лу, не только к ее участию в сенсационном деле об убийстве и связанному с этим продвижению по службе, но вообще к ее близости со мной – как в работе, так и в личном плане. Мэри-Лу не только начала работать со мной (к чему Патриция стремилась изо всех сил многие годы, добиваясь от меня профессионального признания, убеждая себя в принадлежности к избранному кругу, чему она сама не верила, пока жила в Санта-Фе... а как ей хотелось пробиться в высшую лигу или, по крайней мере, в то, что считалось высшей лигой в наших краях... хватит заниматься самоуничижением, старина, ведь те дни уже миновали, помнишь? Конечно, такое дело давало пропуск в высшую лигу, я был звездой, несмотря на то что проиграл его), она также стала моей любовницей, да, всего на одну-единственную ночь, но я нутром чую, что она будет принадлежать мне гораздо дольше; теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что никогда с ней не расставался с того самого момента, когда мы впервые коснулись друг друга, засидевшись допоздна у меня в кабинете. Теперь я понимаю, что был не нужен Патриции, мы оба это понимали уже давно, но по каким-то важным, серьезным причинам не хотели в этом друг другу признаться. Как и я, она не хотела, чтобы кому-то доставалось то, что было недоступно ей самой, пусть даже она в этом не нуждалась, не могла нуждаться.
А может, все дело было во мне самом, в том, что я всегда выплескивал на нее всю душевную муть, все накопившееся раздражение.
Так или иначе, но ее переезд в Сиэтл, то, что она увезла с собой Клаудию, разлучив со мной, перемены в ней самой, перевоплощение в новый образ, который незнаком мне и пугает, отталкивает меня, теперь дает мне возможность заниматься с Мэри-Лу любовью не так, как я делал это на протяжении последних десяти лет, почитай, с тех пор, когда мы с Патрицией были еще вместе и я думал, что по-настоящему люблю ее.
Мэри-Лу выходит из ванной голышом, перекинув через руку аккуратно сложенную одежду. Положив ее на один из вычурных стульев в стиле королевы Анны, она юркает под одеяло, ложась со мной рядом. В ванной она поставила себе резиновый колпачок, стерла с лица остатки косметики и зачесала волосы назад. Ее матово поблескивающая кожа издает слабый аромат и отливает еле заметным румянцем.
– Ты что, возишь с собой колпачок? – раздраженно и ревниво спросил я, когда она сказала, что будет готова через минуту.
– О Боже! Почему ты такой недоверчивый?
– Просто у меня такое ощущение, что я малость...
– Непрофессионален? – засмеялась она.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Выходит, ты готова трахнуться, если подвернется мужик, способный тебя разжечь? Куда же девалась настоящая любовь?
– Ты помнишь, как я звонила из салона самолета, на котором мы с тобой летели? Я попросила подругу сходить ко мне домой и тут же выслать мне его быстрой доставкой по «Федерал экспресс». Я получила его час назад. Хватит ревновать, Уилл, у тебя же все на лице написано, я занимаюсь любовью только с теми мужчинами, по которым схожу с ума, и у меня никого не было с тех пор, как мы с тобой спали!
Есть книжка, которая называется «Последний страстный поцелуй», написал ее человек по имени Джеймс Крамли. Я прочел ее много лет назад и уже не помню, о чем там речь. Да это и не важно, название крепко засело у меня в памяти, но до этого момента я толком не сознавал, что же оно значит на самом деле.
Этим мы сейчас и занимаемся. Долгие, медленные ласки на пути к земному раю, полное самоотречение во имя того, чтобы доставлять удовольствие партнеру и получать удовольствие от него. Для нас больше ничего не существует, вообще ничего, мы позабыли обо всех булавочных уколах, которыми время от времени напоминают о себе житейские проблемы. Работа, дети, прошлое, будущее – ничего этого сейчас не существует. Она обволакивает меня, исполняет каждое мое желание, доставляя невыразимое наслаждение.
Проходит по меньшей мере час, прежде чем я овладеваю ею. Наконец-то, хотя, впрочем, какое это имеет значение, ведь я хочу, чтобы это ощущение никогда меня не покидало!
Такой и должна быть настоящая любовь. В сорок лет она выглядит не так, как в двадцать, – в этом возрасте у тебя уже нет той безграничной животной энергии и выносливости, их сменяют всепоглощающая чувственность и стремление дарить удовольствие партнеру, и ты отдаешься им без остатка! Когда мы с ней трахались во время суда, ничего этого не было: мы трахнулись в первый раз. К счастью, получилось неплохо, так бывает не всегда, даже мы, заядлые бабники, это знаем, но, независимо от того, как получилось – хорошо или плохо, первый опыт сам по себе уже много значит.
Сейчас все по-другому. Если попытаться уложить наше чувство друг к другу в жесткие рамки и представить, как оно должно развиваться, ничего не получится. Так люди и влюбляются.
– Ты проголодалась? – спрашиваю я.
– Умираю с голоду. Только не трогай меня, я и так слишком возбуждена. Нет! Давай немного передохнем. – Она хватает меня за волосы, снова притягивая к себе так, что мы лежим лицом друг к другу.
– Ты такая красивая.
– Ты такой хороший.
– Не красивый?
– Симпатичный.
Мы снова целуемся, снова ласкаем друг друга, потом лежим на спине, сплетя пальцы рук, совсем выдохшиеся.
– На самом деле, я бы съел что-нибудь.
– На самом деле?
– На самом деле.
– На самом деле я бы тоже. Твой член. А еще я съела бы большущий сандвич и выпила бы «хайнекена».
– А я съел бы вишневый пирог. С мороженым. И в придачу орех-пекан с маслом.
– Ты говоришь так, будто накурился наркотиков.
– Так и есть. Когда я щекочу твою киску языком, у меня голова идет кругом, как после травки.
– Черт бы тебя побрал, Уилл! А как же романтика, вечно ты все опошляешь!
Спотыкаясь, я иду в ванную, чтобы налить себе стакан воды. Я не то чтобы идти, ползти на карачках не в состоянии.
– Я позвоню, чтобы нам принесли еду в номер, – говорит она.
– Хорошая мысль. А то мне неохота одеваться.
– Тем более что в обеденный зал тебя все равно не пустили бы.
– Это еще почему?
– Ты только посмотри на себя в зеркало! – хихикает она. – У тебя же на лице все открытым текстом написано.
– Что у меня написано? На каком лице?
– На лице завзятого бабника, у которого на уме одна только киска. А таким типам в общественные места отеля «Браун-палас» вход воспрещен!
На свете нет ничего, что можно сравнить с тем, как возникает любовь. Когда ты влюбляешься, чувствуешь, что влюбляешься, тебя неодолимо влечет к любимому человеку, тебе страстно хочется обладать им. Когда ты весь во власти желания дарить ему удовольствие, получать его самому, брать, отдавать. И когда, наконец, ты втайне терзаешься упоительными сомнениями, а на самом ли деле к тебе пришла любовь! Эти мысли то и дело проносятся у меня в голове, пока мы самозабвенно любим друг друга почти всю ночь напролет, почти до самого рассвета, пока наконец я вообще ни о чем не думаю, целиком отдавшись во власть эмоций, – все равно за мной никто не следит, никто не видит, что происходит, я сам решаю, что делать. Я весь, без остатка отдаюсь ей, как и она мне, всем телом откликаясь на мои ласки.
Она изумительно хороша в постели, да, она знает толк в любви, я понял это еще в тот, первый раз, когда мы спали вместе, но дело не только в этом, киска у нее все время мокрая, любовь ко мне и секс слились в ней воедино. Она жаждет доставлять мне наслаждение, дарить мне свою любовь. Мы с ней – прекрасная пара, наши тела льнут друг к другу, ее груди и киска тесно прижимаются к моей груди и члену, мы не перестаем целовать друг друга, наши ноги переплелись. От нее исходит аромат, который меня безмерно возбуждает, – не только от киски, но и от всего ее тела: подмышек, ног, впадин под грудями, ступней, ладоней, пальцев рун, пальцев ног. Я ласкаю ей влагалище, целую, потом она ласкает мне член, мы трахаемся, потом отдыхаем, всем телом прижавшись друг к другу, потом касаемся друг друга, начинаем легкие поглаживания, целуемся – и все повторяется заново.
Я и представить себе не мог, что нам будет так хорошо. В жизни все оказывается куда лучше, чем в мечтах.
В три часа мы просим по телефону принести в номер бутылку шампанского – «Дом Периньон», 175 долларов. Она расписывается на квитанции, мальчишка-коридорный, заступивший в ночное дежурство, получает от нее щедрые чаевые, к тому же у него встает член, он даже не пытается скрыть бугорок, вздувшийся на брюках, когда она, сидя по-турецки на кровати, расписывается на чеке, накинув поверх себя простыню, которая почти ничего не скрывает, смеясь после того, как он, пятясь, выходит из номера (не сводя с нее глаз), над тем, как у нее в фирме отнесутся к тому, что она включит эту цифру в отчет о расходах за время командировки. Мы пьем шампанское прямо из бутылки, поглядывая на телевизор, где тоже любовь, – показывают «Грозовой перевал». На душе у меня неспокойно, ну хватит, наверное, мы приглянулись какому-нибудь ангелу на небесах! Наверное, все ниспослано нам свыше – этот вечер, этот день, эта ночь.
Мы трахаемся еще раз, потом медленно засыпаем, ее рука нежно сжимает мне член и яички.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84