Четверо рокеров без труда разыскали друг друга. Они ведь сидели в одном крыле, хотя и далеко друг от друга, насколько позволяли размеры тюрьмы. Вместе со всеми они добежали до оружейного склада, дверь в который уже снесли. Несмотря на то что с учетом подобных происшествий оружия в тюрьме хранится мало, для экстренных случаев несколько единиц огнестрельного оружия все-таки было припасено, а поскольку за рокерами ходила репутация узников камер смертников и вообще лихих парней и они пользовались определенным авторитетом в неофициальной тюремной иерархии, им предоставили право по своему усмотрению выбрать самое лучшее, что было в этом небольшом арсенале. Каждый взял по дробовику, а Одинокий Волк прихватил пару пистолетов, потому что спал и видел, как он будет смотреться при оружии.
Они взяли столько патронов, сколько могли, прежде всего чтобы обеспечить собственную безопасность не только от тюремщиков, но и от товарищей по несчастью. Бунты в тюрьмах могут заканчиваться так же, как и Великая Французская революция: заключенные, и без того отличавшиеся безумием и обезумевшие еще, неожиданно получив власть в свои руки, набравшись наркотиков, могут наброситься один на другого, как змея, которая пожирает кончик своего хвоста. А стоит только начать убивать, так все средства окажутся хороши.
Вооружившись таким образом, рокеры отступили в камеру Одинокого Волка. Вопрос о том, стоит ли рвануться навстречу свободному миру или нет, даже не вставал, никто этого делать не собирался. Проблема была в другом – как остаться в живых, как уберечь свою задницу.
Поэтому все четверо прижались задницами к стене в камере Одинокого Волка и смотрели на шествующую мимо толпу.
18
Я просыпаюсь от звонка телефона. Шаря рукой, сбиваю будильник и телефон, прежде чем нащупываю трубку.
– Кто это? – спросонья еле ворочаю языком.
– Ты не спишь? – Это Робертсон.
– Теперь уже не сплю! – раздраженно отвечаю я.
– Когда ты сможешь приехать ко мне в офис? – В его голосе сквозят нетерпеливые нотки. Он всю ночь напролет провел как на иголках.
– Зачем?
Привстав, Мэри-Лу смотрит на меня.
– Кто это?
– Ты не один? – спрашивает Робертсон в трубку.
– Не твое дело, черт побери! – говорю я, зажимая ладонью трубку и говоря ей, кто звонит.
– Что он хочет? – допытывается она.
– Пока не знаю. – Я по-прежнему прикрываю трубку рукой.
– Ты ни в чем перед ним не виноват! – с жаром говорит она. – Как раз наоборот.
– При встрече я ему об этом напомню.
– А когда вы с ним встретитесь? – Теперь она встревожена или, по крайней мере, обеспокоена. Уже долгое время от Робертсона у нас одни только неприятности.
– Ну хватит! – говорит он. Я снимаю ладонь с трубки.
– Почему ты не можешь сказать по телефону?
– Потому что все это очень сложно, черт побери! К тому же это касается и других людей. Дело срочное, Уилл! Оно интересует тебя, да и всех нас тоже!
Нетерпеливые нотки в его голосе становятся все отчетливее, похоже, еще немного, и он сорвется на крик. – Сам губернатор просил тебя приехать. Лично.
– Буду через час. Надеюсь только, что дело важное.
– Ты телевизор смотрел?
– Смотрел вчера вечером.
– Дело там швах, как в Аттике, когда они взбунтовались. Может, даже хуже.
– Через час приеду. – В последний момент у меня мелькает мысль. – И вот еще что.
– Да? – подозрительно спрашивает он.
– Чтобы Моузби не было! Видеть не хочу его лживую физиономию!
Я чувствую на расстоянии, как он зол, но ему удается совладать с собой.
– Твое право, Уилл. Если ты хочешь, чтобы было так, я не против. Так или иначе, он здесь ни к чему.
Мэри-Лу пытается удержать меня за задницу, когда я встаю с кровати.
– Смотри, чтобы я смог согреться, когда вернусь, – говорю ей.
– Это не проблема. Ты надолго?
– Не знаю. Впечатление такое, что они одумались. Но сейчас я в отпуске, отдыхаю вместе с дочерью, – напоминаю я. – Еще два дня осталось. И ничто не помешает мне догулять их до конца.
19
Я поднимаюсь в кабинет Робертсона с черного хода, избегая встречи с репортерами, которые собрались на ступеньках парадной лестницы. В такие моменты журналисты – самое страшное, что только может быть, они ни за что не согласны дать событиям возможность идти своим чередом, обязательно нужно раздувать пламя до тех пор, пока не вспыхнет большой пожар, что даст им возможность побыть в эфире лишние тридцать минут.
Робертсон ждет меня в кабинете. Он один. А я-то думал, что народу будет полным-полно.
– Спасибо, что приехал, – начинает он. – Я по-настоящему благодарен тебе за это. Другие тоже оценят это по достоинству.
– Только не спрашивай, что страна может сделать для меня и так далее, – скромно отвечаю я.
– Кто старое помянет, тому глаз вон. Согласен?
– Ты что, шутишь? – Да как он смеет даже предлагать мне такое? И ради этого я пожертвовал сном, в котором остро нуждаюсь, оторвавшись от груди женщины, которую люблю? – Слишком уж просто, Джонни! Ты хочешь сказать, что инцидент исчерпан, а это не так, он не исчерпан ни для меня, ни для них. – Хитрый сукин сын – теперь, когда чувствует, что его загнали в угол, снова набивается ко мне в лучшие друзья, делая вид, что ничего не произошло! Хочет и рыбку съесть и... Не выйдет, дружок!
Он плюхается в кресло.
– Неужели нельзя хоть на время оставить меня в покое?
– Об этом не со мной нужно разговаривать. Тебе надо бы об этом знать.
– Мне казалось, что попробовать все же стоит. – Он пытается не очень удачно сострить, рассчитывая на то, что в ответ я скажу какую-нибудь резкость.
– Не попробовать, а бросить все это дело вообще – вот что тебе стоит сделать!
– Ну да. О'кей. Один черт, попробовать все же надо было!
Выглядит он препогано. Не выспался, не побрился, не принял душ. Он наливает кофе и себе и мне. Это мне уже знакомо, когда я сам баловался «Тэйстерз чойс» вместо амфетаминов, ему эта штука тоже понадобится, прежде чем дело подойдет к концу.
На селекторе оперативной связи загорается лампочка – это звонит его секретарша.
– Начальник тюрьмы Гейтс едет сюда, сэр.
– Просите его сразу, как только приедет.
– Кроме того, губернатор звонил из своей машины. Он будет через пять минут.
Я прислушиваюсь и, попивая кофе, выпрямляюсь в кресле. По крайней мере, вид у меня довольно солидный, хотя на самом деле чувствую я себя скверно. Пять минут холодного душа усталость не прогнали. Мэри-Лу отпросилась с работы, сославшись на недомогание, они с Клаудией будут гулять в парке, пока я не присоединюсь к ним. Впервые две самые любимые мои женщины останутся один на один. Надеюсь, все пройдет нормально.
Робертсон наливает себе еще кофе, откусывая сразу половину пирожного с начинкой из желе. Никуда не годится – если ты решил непременно питаться этой ерундой, то заодно садись на диету без всяких добавок, которая состоит из сплошных порошков.
Такое ощущение, что меня заманили в ловушку. Тот факт, что сюда приезжают начальник тюрьмы и губернатор не случайное стечение обстоятельств. Втроем они наверняка приготовили мне какой-то сюрприз. И я нервничаю.
– Может, лучше зайти попозже, когда ты покончишь дела со всеми этими шишками? – предлагаю я, поднимаясь с кресла. – А я пока погуляю где-нибудь рядом.
– Лучше оставайся. Может, у нас будет для тебя кое-что интересное.
Например? Моих ребят уже нет в живых, они были в числе первых погибших, и теперь он хочет посмотреть, как я на это отреагирую? Или, напротив, они стали зачинщиками бунта и, после того как он кончится (а он так или иначе кончится), будут казнены все вместе?
Почему именно на меня пал выбор при отборе кандидатур тех, кого нужно представить перед этим королевским судом? В этой дыре прохлаждаются в общей сложности восемьсот гавриков, их-то адвокаты где? Почему одному мне оказана высокая честь принять участие в этом бардаке?
Я запихиваю пирожное в рот, снова наливаю кофе в чашку.
Секретарша Робертсона вводит в кабинет Гейтса, даже не сообщив предварительно о его приезде.
– Никого, кроме губернатора, не впускайте, – инструктирует ее он.
Не спрашивая разрешения, начальник тюрьмы наливает себе кофе. Он страшно устал, но нашел время, чтобы привести себя в порядок. Хочет иметь презентабельный вид, пусть окружающие не думают, что он какой-то вышибала. Теперь много дней он будет встречаться с репортерами, общенациональные газеты и телекомпании уже послали на место происшествия корреспондентов и съемочные группы. Те, что не дежурят сейчас на лестнице, ведущей в здание суда штата, расположились у входа на территорию тюрьмы. Сегодня утром я посмотрел начало «Тудэй», выпуск теленовостей открылся сообщением о бунте.
– Доброе утро, господин Александер! – Начальник тюрьмы достаточно любезен, если принять во внимание сложившиеся обстоятельства. – Спасибо, что приехали. – Он протягивает руку, мы обмениваемся рукопожатием. Ладонь у него сухая, он держит себя в руках. При этой мысли я немного успокаиваюсь.
– А в чем, собственно, дело? – раздраженно спрашиваю я у Робертсона. – Если у тебя что-то на уме, я хотел бы знать, что именно! Я питаюсь не из государственной кормушки и не обязан тут присутствовать.
– Нам, возможно, понадобятся твои особые способности. Поверь, никаких задних мыслей у меня нет.
Меня охватывает недоброе предчувствие. Всякий раз, когда кто-нибудь говорит «поверь мне» или «доверься мне», я сразу оглядываюсь, хотя, честно говоря, не понимаю, что я теряю от разговора с ними. Пока, во всяком случае.
Дверь открывается, входит губернатор в сопровождении единственной помощницы, натуральной блондинки, к тому же крашеной; несмотря на строгое выражение лица и манеру одеваться, она довольно привлекательна. Политики никогда не появляются на людях с непривлекательной женщиной, если только это не их жены. Хотя и у него ночь была бессонной, выглядит он на редкость свежо. На нем спортивная рубашка с короткими рукавами, брюки защитного цвета и неизменные ковбойские ботинки – вид такой, будто он едет на матч команды по американскому футболу, за которую играет сын.
Мы знакомы уже много лет. Как-то раз я даже участвовал в его предвыборной кампании, правда, особо себя не утруждая. Он – неплохой парень, так уж принято у политиков.
Помощница скромно устраивается в уголке, не сводя взгляда с Его превосходительства.
– Спасибо, что приехали, несмотря на позднее предупреждение, господин Александер.
– Из того, что мне сказали, сэр, я заключил, что выбора не было.
– Так или иначе, спасибо. – Он переводит взгляд на Робертсона и Гейтса. – Вас вообще ввели в курс дела?
– Я знаю только то, что пишут в газетах.
– Мы ждали вашего приезда, – обращается Робертсон к губернатору.
Он кивает, всем видом показывая, что все правильно они сделали, что он не пытается уклониться от этой трудной задачи.
– Мы проговорили всю ночь, – говорит губернатор. – Вы не нальете мне кофе, Элен? – на секунду отвлекается он, обращаясь к помощнице. – Сегодня утром можете положить лишний кусочек сахара: сегодня потребуются силы. – Он всегда улыбается, всегда в превосходном настроении – на случай, если вдруг откуда ни возьмись появится фотограф.
– Прошу прощения, – поворачивается он ко мне. – Так вот, мы говорили с коллегами, которые здесь присутствуют, и другими людьми, кто причастен к этому делу, говорили все время, пока летели сюда из Вашингтона. Да, тюрьма находится в ведении ее начальника, он несет за нее ответственность, но сейчас ситуация там вышла за все мыслимые рамки.
– Она вышла у меня из-под контроля, – договаривает начальник тюрьмы. Он не лукавит, хотя таким признанием ставит на себе крест. Ему уже шестой десяток, всю жизнь он провел в системе исправительных учреждений, пройдя путь от рядового сотрудника до руководителя, и вот, как ни крути, ситуация вышла у него из-под контроля и ему теперь кранты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84