– А кто за все платил, госпожа Гомес? Вы сами?
– Да вы что! У меня таких денег нет.
– Ну, тогда, может, ваша страховая компания?
– Я не застрахована. – Рита готова смеяться, она ведь живет в буквальном смысле слова на улице, поэтому мысль, что человек может позволить себе такую роскошь, как страховка, кажется ей просто смехотворной. – Я не могу позволить себе ни машины, ни приличной квартиры.
– Может, полицейские за вас заплатили? Я имею в виду агентов сыскной полиции, которые якобы вас туда и доставили?
– Наверное, они. Я об этом не думала.
Робертсон поворачивается к судейскому месту. И я внезапно понимаю, к чему он клонит, и начинаю клясть себя на чем свет стоит за то, что не прислушивался толком к тому, что он говорит.
– Ваша честь, в Санта-Фе и его окрестностях есть три больницы с травматологическими отделениями. Мы побывали во всех трех и проверили всех больных, поступивших в день, когда, как утверждает госпожа Гомес, ее туда доставили. В период с того дня, когда, по ее словам, она была изнасилована, и до того дня, когда она добровольно сделала свое заявление, ни в одной из этих больниц не значатся сведения о женщине по имени Рита Гомес – ни в травматологии, ни в каком-либо другом больничном отделении.
Пройдя через зал, он подходит к своему столу, берет с него большой конверт и передает Мартинесу.
– Могу я попросить экземпляр и для себя тоже? – раздраженно спрашиваю я, бросая искоса взгляд на Мэри-Лу. Я чертовски зол на самого себя, я просмотрел этот оборот.
Он передает мне точно такой же конверт, я протягиваю его Мэри-Лу, которая на скорую руну просматривает его содержимое и молча отдает мне. Мы оба словно лишились дара речи.
Мартинес более внимательно изучает содержимое конверта.
– Похоже, все оформлено в надлежащем виде, – наконец говорит он.
– Совершенно верно, Ваша честь, – отвечает Робертсон. – Мои подчиненные лично проверили и перепроверили все эти данные. Нам самим нужно было в этом удостовериться. Ни в один из тех дней, о которых я говорю, ее и в помине не было ни в одной из больниц Санта-Фе.
Бросив суровый взгляд на Риту, он снова поворачивается к судейскому месту.
– Все просто, как дважды два, Ваша честь, она солгала, сказав, что была в больнице.
– Да, похоже, – отвечает Мартинес.
– У нее это в крови, Ваша честь! Она не может не лгать. А если она солгала в этом случае, кто может поручиться за то, что она не солгала и в чем-то другом? Кто может поручиться за то, что сегодняшние показания в суде и ее так называемое заявление, сделанные под присягой, на которых эти показания и основаны, не являются ложью от начала и до конца, на которую она решилась из-за отчаяния?
– Нет, это правда!
Мартинес ударяет молотком по столу.
– Госпожа Гомес, прошу, держите себя в руках!
– У меня свой взгляд на то, как развивались события, Ваша честь, – говорит Робертсон. – Он в большей степени согласуется с теми фактами, которые выяснились по ходу суда, и с замешанными в этом деле людьми.
Повернувшись, он пристально смотрит на наш стол, на четырех подсудимых в комбинезонах, выдаваемых в камерах смертников.
– Сидящие перед нами мужчины – настоящее отребье, самые отъявленные подонки, которые поразили наше общество, словно раковая опухоль. Они совершили преступления, за которые их можно упрятать за решетку до конца их дней. Состоялся справедливый суд, который вынес им приговор. Им было воздано по заслугам.
– Так что насчет этой чертовой истории с больницей? – шепотом спрашивает Одинокий Волк, наклоняясь поближе ко мне. – Это что, серьезно?
– Не знаю. Попробую выяснить.
Чем скорее я это сделаю, тем лучше, потому что в противном случае в нашей аргументации засияет большая прореха.
– Однако они не могли с этим смириться, – продолжает Робертсон. – Так или иначе им нужно было заставить ее изменить показания. – Он поворачивается к скамье присяжных. – Все мы знаем, какие жуткие истории ходят про таких вот типов. Знаем мы и о том, что своими ядовитыми щупальцами они уже опутали всю страну. Знаем, что их собратья по оружию из других филиалов той же организации уже стоят наготове, ожидая момента, когда смогут прийти им на помощь.
Парадокс в том, что он прав. Не по данному делу и не в данный момент. В целом он прав.
– Кто-то наверняка добрался до нее, один из «скорпионов», «ангелов ада», еще кто-нибудь. Каким-то образом они обнаружили ее, несмотря на то что она изо всех сил пыталась выпутаться из этой неприглядной истории, чтобы начать новую жизнь. И до того ее напугали, что она выдумала историю, которую выложила сегодня перед нами в этом зале. И не только...
– Протест! – Я вскакиваю на ноги. – Ваша честь, все это похоже на перекрестный допрос свидетельницы, а не на формальную заключительную речь.
– Согласен, – отвечает Мартинес. – Протест принимается.
– Я хотел бы ответить, Ваша честь, – продолжаю я.
– На что именно?
– На то, что кто-то, мол, добрался до Риты Гомес. Сначала это был я сам. Я нашел ее... впрочем, нет, одна из моих коллег, госпожа Белл, нашла ее, а я присутствовал в тот момент, когда она делала свое заявление. Затем, когда она уже собиралась явиться в суд, кто-то на самом деле добрался до нее. По ее словам, это был один из сотрудников полиции, которые на первых порах заставили ее изменить показания.
– Бред!
Все поворачиваются в ту сторону, откуда раздался крик. Вскочив с места, Моузби стоит красный как рак.
– Это ложь, Ваша честь!
Мартинес со всей силой ударяет молотком по столу.
– Сядьте на место и помалкивайте! – повелительным тоном говорит он. – В противном случае вас в принудительном порядке прямо сейчас выведут из зала суда!
Он поворачивается ко всем нам.
– Сейчас не совсем подходящее время для обсуждения всех этих утверждений. Мы займемся ими позже, но тогда, когда я скажу. Есть у вас еще вопросы к свидетельнице? – спрашивает он у Робертсона, не удосуживаясь скрыть сердитые нотки в голосе.
– Нет, Ваша честь.
– Тогда она может покинуть свое место, в случае необходимости мы вновь ее вызовем. – Подняв голову, он смотрит на настенные часы. – В заседании суда объявляется перерыв до десяти часов утра завтрашнего дня. – Он пристально смотрит на Робертсона, потом на меня. – Постарайтесь вести себя не так истерично и озлобленно, это относится к вам обоим.
Шурша мантией, Мартинес спешно покидает зал, оставляя нас стоять словно вкопанных.
В три часа ночи Эллен, бесстрашная моя помощница, входит в кабинет в компании какого-то дегенерата. Ей удалось невозможное – она разыскала иголку в стоге сена. Представляя его мне, она чуть не лопается от гордости. Мы пожимаем друг другу руки. Они у него холодные и влажные.
Потом этот прыщавый паренек лет двадцати или чуть меньше, помешанный на компьютерах, садится за мой рабочий стол, откидывает крышку портативного компьютера «Тошиба T3100SX», подсоединяет модем к моему телефонному аппарату и принимается печатать.
По настоянию Робертсона (при нашем с Мэри-Лу неохотном согласии, так мне показалось) на место для дачи свидетельских показаний вызываются Сан-чес и Гомес. И тот и другой категорически отрицают как то, что когда-либо отвозили Риту в какую бы то ни было больницу, так и то, что им приходилось промывать ей мозги и вынуждать менять показания. Они напирают на то, что уже говорили раньше, и на то, что их общий стаж службы в качестве помощников шерифа округа Санта-Фе составляет больше сорока лет, в течение которых они не получали от начальства ничего, кроме благодарности.
Все шиворот-навыворот, так что смех разбирает: с одной стороны, показания под присягой двух заслуженных сотрудников полиции, с другой – слова женщины, которая сама публично призналась, что раньше она лгала.
4
– Вызовите для дачи свидетельских показаний Луиса Бонфильо.
Неторопливо пробираясь по проходу между рядами, дегенерат подходит к месту для дачи показаний, вяло вскидывает руку и приносит присягу. Одет он так, словно числится в штате отдела кадров киностудии: рубашка из полиэстера, выглядывающий из нагрудного кармана пенальчик светлой пластмассы набит шариковыми ручками, брюки из габардиновой ткани подпоясаны ремнем, который он задрал чуть ли не до уровня груди, сандалии от «Биркенстока». Коротко подстриженные, нечесаные волосы, землистый цвет лица – видно, что мало бывает на воздухе. Весу в нем на добрых пятьдесят фунтов больше, чем нужно, словом, типичная жертва любви к компьютерам.
Но столе передо мной разложены несколько десятков отпечатанных на компьютере страниц. Я сгребаю их в охапку и, подойдя к нему, улыбаюсь, давая понять, чтобы он расслабился. Он улыбается мне в ответ улыбкой заговорщика, которому все нипочем, которого хлебом не корми – дай утереть нос властям.
Мы устанавливаем, кто он такой, и вот что получается: студент колледжа Сент-Джонс, который находится у нас, в Санта-Фе (он значится в сборнике наиболее престижных учебных заведений страны, здесь учатся провинциальные гении, которым заказана дорога в такие места, как Гарвард или Принстон), один из лучших студентов, специализирующихся в области математики и физики, а также президент студенческого компьютерного клуба. Своей известностью в подпольном мире компьютерных взломщиков он обязан тем, что в прошлом году проник в память компьютера, который контролирует работу атомных электростанций, снабжающих электроэнергией большую часть территории Соединенных Штатов, в результате чего на несколько часов они оказались парализованы. (Он известен не только благодаря этому поступку, но еще потому, что ему так и не было предъявлено обвинение; власти не захотели затевать дело, которое выставило бы их в неприглядном виде, поэтому, сделав строгое внушение, его отпустили на все четыре стороны. А теперь следят за каждым его шагом, словно ястребы.)
С тех самых пор он более или менее ладит с законом. До вчерашнего вечера.
– Вам недавно удалось раздобыть эти документы? – спрашиваю я, передавая ему пачку распечаток с экрана компьютера.
Он мельком бросает на них взгляд.
– Ну да.
Я поднимаю руку с бумагами, чтобы их было видно Мартинесу.
– Это сырые, неотредактированные распечатки компьютера травматологического отделения больницы Пресвятой Девы Марии у нас, в Санта-Фе, Ваша честь, за тот день, когда, как говорит Рита Гомес, ее доставили агенты сыскной полиции Санчес и Гомес. Женщина по имени Рита Гомес там значится. – Я указываю пальцем в середину страницы.
Мартинес широко раскрывает глаза.
– Дайте, я посмотрю.
Я передаю распечатки на судейское место. Он начинает читать.
Резко повернувшись на стуле, Робертсон бросает взгляд на обоих полицейских, сидящих у него за спиной. Они отводят глаза. Он вскакивает на ноги.
– Я сам хочу посмотреть.
– В свое время посмотришь! – обещаю я.
Он остается стоять на месте, кипя от негодования. Мартинес листает одну страницу за другой, затем возвращается к той, что я пометил для него, загнув уголок.
– Это все подлинники? – наконец спрашивает он.
– Как нельзя более, – заверяю я. – Это и есть единственные подлинные документы из больницы, попавшие в стены этого суда.
Он передает их судебному приставу.
– Оформите в качестве вещественного доказательства, – повелительным тоном говорит он и, подумав немного, добавляет: – Позаботьтесь о том, чтобы окружная прокуратура получила один экземпляр.
Встав с места за нашим столом, Мэри-Лу бросает экземпляр распечатки на стол, где располагаются представители обвинения. Робертсон хватает его и сразу принимается читать.
– Как вы это раздобыли? – спрашивает Мартинес.
– Господин Бонфильо доставил их по моей просьбе, Ваша честь. Сегодня в четыре часа утра они уже были у меня.
Терзаемый противоречивыми чувствами, судья пристально смотрит в нашу сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84