ведь администрация больницы, в которой он числится, ни за что не согласится лишить этого врача привилегий. О том, чтобы самой принять участие в его профессиональной аттестации, речь даже не идет.
– Тут адвокаты им в подметки не годятся, – шутливо замечает Пол в присущей ему сдержанной манере.
Шутка встречается гробовым молчанием. Мы беспокойно ерзаем на местах, глядя друг на друга и по сторонам.
– Сейчас уже поздно звонить кому бы то ни было и куда бы то ни было, – замечает Пол, глядя на часы. – Завтра с утра займемся этим снова.
– Завтра с утра нам надо быть в суде, – резко обрываю его я. Не выношу, когда меня щелкают по носу. – Терпеть не могу, когда меня прилюдно размазывают по стенке! Ощущение такое, будто ты не адвокат, а какой-то сопливый мальчишка.
– Ты несправедлив, – возражает Мэри-Лу. – И к самому себе, и ко всем нам.
Я и сам знаю, ну и что с того? Сегодня нас взяли и у всех на глазах размазали по стенке.
– К тому же ни в одном из документов, представленных в суде, об этом и не упоминалось, – добавляет она. – Мы не ясновидящие, чтобы знать заранее, как может повернуться дело.
– Мы должны это знать, – огрызаюсь я. – Так и делают все хорошие адвокаты. За это нам деньги платят. – Логики в моих словах нет и в помине, я сознаю это, но ничего не могу с собой поделать. Я просто сам не свой.
– Пожалуй, нам следовало повнимательнее отнестись к тому, что говорила Рита Гомес, – осторожно начинает Томми.
– То есть?
– Она ведь упомянула о ножах, которые нагревали над костром. Наверное, нам следовало бы, скажем, проверить, не был ли разожжен костер рядом с тем местом, где потом нашли труп.
– Проверять тут нечего, потому что все, что говорила Рита Гомес, – чушь собачья от начала и до конца! И мы это доказали на открытом судебном слушании.
– Но ведь присяжных по-прежнему нет в зале, – еле слышно укоризненным тоном говорит мне Пол.
– Ну и что? – Сегодня я готов рвать и метать, пожалуй, я отвернул бы башку собственной дочери, если бы она посмела так же искоса взглянуть на меня.
– Если ты ей не веришь, это еще не значит, что ей не верят и все остальные, – ровным голосом отвечает он. В отличие от меня, Пол не боец по натуре, он предпочитает в спокойной, ненавязчивой манере отстаивать то, что считает правильным. Это одно из тех качеств, которые я ценю. Как правило, ценю.
– Ты что, хочешь сказать, что ее слова не лишены правды?
– Уилл... – Мэри-Лу пробует разрядить напряженность.
– По-моему, в том, что они ее изнасиловали, сомневаться не приходится, – спокойно отвечает Пол.
– Их обвиняют не в изнасиловании!
– Ты спросил, верю ли я хоть чему-нибудь из того, о чем она говорила.
– О'кей! Допустим, они ее изнасиловали. Тогда при чем тут убийство?
– Но они говорят, что не насиловали.
– Это спорный вопрос.
– Нет. Не спорный.
– Ребята, хватит препираться! Нам работать надо. – Мэри-Лу встает между нами. Томми держится в стороне, не встревая в спор.
– Если тут она не лжет, а я склонен считать, что так оно и есть, – говорит Пол, – а они, как мне кажется, лгут, то, может, и кое-что еще в ее показаниях соответствует действительности, а что-то в их показаниях, может, и нет. Это не спорный вопрос, Уилл.
Я глубоко вздыхаю.
– По-твоему, они виновны, что ли?
– Я этого не говорил.
– Но ты же так считаешь.
– Не знаю. Но уверен, за ними есть что-то такое, что имеет отношение к данному делу.
– Этого парня они не убивали. – У меня сосет под ложечкой, еще немного, и я сорвусь. – Неужели ты этого не видишь? Теперь ты даже этого не видишь?
– Нет, в отличие от тебя я не так в этом уверен.
Мы в упор смотрим друг на друга. Нечто подобное уже было – сейчас мы в зале заседаний, в том же зале, где Энди с Фредом огорошили меня сюрпризом. Причем, как и в том случае, сидим по разные стороны стола.
– Тогда какого черта ты вообще взялся за это дело?
– Потому что полагал, что должен за него взяться, – искренне отвечает он. – Я был им нужен.
– Им нужен был человек, готовый драться за них не на жизнь, а на смерть! – Я уже срываюсь на крик.
– Я готов, – отвечает Пол. Он сохраняет спокойствие, по крайней мере внешне.
– Хороша готовность, если с твоей подачи и всплыли эти ножи, которые накаляют на огне, черт побери! – набрасываюсь я на него, не подумав. Не успеваю сказать эти слова, как тут же начинаю ругать себя за них.
– Уилл! Ты переходишь всякие границы! – бросает мне в лицо Мэри-Лу.
– Знаю, знаю, – сразу же отвечаю я. – Извини, сорвался. Извини, Пол.
– Ты не хотел сказать ничего обидного. На нас всех сегодня что-то нашло.
Я без сил прислоняюсь спиной к стене.
– Это мерзавец Моузби подстроил нам ловушку! Он нам подстроил ловушку, а мы взяли и угодили в нее! Как сурки, черт побери! Я думал, что знаю этого мерзавца как облупленного, а он обставил меня, как желторотого юнца, который только что поступил на юридический факультет!
– Пусть тут он нас обставил, но суд ведь только начался, – говорит Мэри-Лу. – У нас же неплохие шансы выиграть дело.
– Все равно мы не должны были этого допустить! Мы не можем позволить себе ошибаться.
– Все будет в порядке. Как только пойдут наши свидетели, от этих показаний камня на камне не останется.
Сейчас в ней говорит не адвокат, а женщина. Она пытается помочь мне, успокоить. Жаль, что я не могу дать ей это сделать.
– Так или иначе, они все равно нашли бы способ затронуть данный вопрос, – подает голос Томми. – Просто совпало, что все шишки достались Полу. На его месте мог оказаться каждый из нас. Чтобы выиграть это дело, обвинение и не собирается придерживаться правил, если только суд не принудит его к этому.
Он прав. Я чувствую, как мой гнев постепенно испаряется. Пол тут ни при чем. Он делает все, что может. Ну и что, если в глубине души он не верит, что рокеры невиновны, вообще или хотя бы отчасти? Адвокат может защищать человека, который как виновен, так и невиновен. Если бы все подзащитные на самом деле были невиновными, у большинства из них не было бы адвокатов. В этом одно из самых больших преимуществ нашей профессии.
Когда мы решаем, что пора уже расходиться, Пол подходит и по-отечески обнимает меня за плечи.
– Ты в порядке?
– Все будет нормально. Не могу, когда мне преподносят неприятные сюрпризы.
– Не ты один. – Глядя на меня, он улыбается. – В свое время я заработал язву, потому что как-то раз слишком многих задел за живое. Точь-в-точь, как ты. Уилл, ты должен делать все, что можешь, только смотри, не сыграй от этого в ящик!
Я тяну на голом энтузиазме, вот в чем штука. Если в один прекрасный момент энтузиазм испарится, как адвокат я гроша ломаного стоить не буду, а пока это единственное, за что я сам хоть что-нибудь бы дал.
17
– Ваша честь! Мы хотели бы ходатайствовать о продлении объявленного вами перерыва, с тем чтобы досконально изучить факты, о которых упомянул в своих показаниях доктор Грэйд, и найти собственного эксперта по этому вопросу.
Мы сидим в кабинете у Мартинеса. Мы и Моузби.
– Мы возражаем, – говорит Моузби.
– Так я и думал, – отвечает Мартинес. Он подается вперед в своем кресле. – Я не могу разрешить, – обращается он к нам, – и не разрешу. Вчерашние показания прозвучали благодаря действиям, предпринятым не обвинением, а вашей стороной. Ведь уже составлен список присяжных. Я не могу остановить судебный процесс, во всяком случае, на этом основании.
Он переводит взгляд на Моузби, потом снова на нас.
– Можно сделать для вас только одно – включайте в список свидетелей новых людей. По идее, и этого нельзя, но я хочу, чтобы вы использовали все возможности. Суд возобновится примерно через неделю. Если собираетесь подыскать эксперта, думается, времени для этого должно хватить.
Хотел бы поблагодарить вас за помощь, господин судья, но язык не поворачивается. Шансы на то, что за неделю мы найдем эксперта с хорошей репутацией, познакомим его с обстоятельствами дела и убедим выступить со свидетельскими показаниями, идущими вразрез с мнением собрата по профессии, воистину призрачны, а то и вовсе равны нулю.
18
– Все это довольно просто, – говорит Грэйд часом позже, когда судебное заседание возобновилось.
Он обращается к Моузби, но смотрит на присяжных, терпеливо разъясняя им, что к чему.
– Сложного тут ничего нет. Когда я в первый раз осматривал труп, меня поразило одно обстоятельство. Разумеется, за несколько дней он успел здорово разложиться и, конечно, оставлял желать много лучшего, но что-то в том, как он выглядел, показалось мне странным.
– Что именно? – спрашивает Моузби.
– Как уже говорилось ранее, кровотечения почти не было. И это при сорока семи ножевых ранениях, некоторые из них весьма глубокие. А кровотечения не было.
– Почему же его не было? Почему кровь больше не текла?
– А потому что, – тут Грэйд подается всем телом вперед, давая понять, что сейчас скажет нечто важное и хочет, чтобы присутствующие в зале это слышали. Понимая это, судья и присяжные, в свою очередь, тоже подаются вперед, – сразу после нанесения ножевых ранений кровь свертывалась. – Он встает с места, берет указку, лежащую у стенда: – Вы позволите?
Мартинес кивает. Покинув место для дачи свидетельских показаний, Грэйд подходит к стенду и указывает на одно из ранений, видных на снимке.
– Как вы можете заметить, края раны окаймлены темными пятнами. По виду они напоминают корну. – Указкой он обводит нужное место.
Я думал, темные разводы по краям ран остались после того, как нож вонзался в тело, так мне объясняли. Никакой корки я не вижу, но ведь это всего-навсего снимок.
– Эта темная корка видна вокруг почти всех ран, имеющихся на теле, – Грэйд указывает сразу на несколько ножевых ранений на фотографии. – Я пришел к выводу, что она образовалась под воздействием высокой температуры. Благодаря ей кровь вокруг свернулась и перестала течь. В медицине такое явление широко распространено.
– Доктор Грэйд, – медленно, нараспев говорит Моузби, – следует ли понимать ваши слова в том смысле, что эти раны были вызваны...
– ...раскаленными ножами. Да! – подхватывает Грэйд.
– То есть всякий раз перед тем, как пырнуть свою жертву, в общей сложности сорок семь раз, убийцы нагревали нож на огне?
Вот мерзавец, дурака решил повалять! Присяжные навостряют уши, готовые проглотить все, что им ни скажут. Словно бабочки, которых огонь притягивает к себе, будто магнитом.
– Именно это я и имею в виду. – Грэйд кладет указку, возвращается на прежнее место, но остается стоять, возвышаясь над всеми сидящими в зале, кроме Мартинеса.
– Интересный вывод, доктор Грэйд, – говорит Моузби, – хотя встречается он нечасто. Вообще говоря, нечто подобное я слышу впервые.
Черта с два, думаю я. Об этом вообще никто не слышал. За исключением главного свидетеля со стороны обвинения.
– Согласен. Если бы я сам не наткнулся на данную теорию незадолго до того, как пришлось осматривать труп, мне бы это и в голову не пришло.
– Вы имеете в виду какой-то медицинский журнал?
– Название я точно не помню, – кивает Грэйд, – я многие из них читаю. Приходится, чтобы быть в курсе. Насколько мне помнится, автор статьи – врач, который специализируется на изучении гомосексуализма и, в частности, преступлений на этой почве.
При этих словах я вижу, что еще немного, и Одинокий Волк совсем рассвирепеет. О Боже, этого нам только не хватало! Парень, того и гляди, сорвется прямо в зале суда, если ему попробуют пришить еще и убийство гомика. Я наклоняюсь к нему.
– Держи себя в руках, старик.
– Если этот ублюдок назовет меня педиком, я из него душу выну! – рявкает он.
– Тогда считай, что сам подписал себе приговор, – шипя, отвечаю я.
Он бросает на меня сердитый взгляд.
– Правда.
И откидывается на спинку стула, кипя от ярости. Господи, только бы пронесло, только бы продержаться, больше мне ничего не надо!
– Стало быть, доктор, вы полагаете, что убийство носит гомосексуальный характер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Тут адвокаты им в подметки не годятся, – шутливо замечает Пол в присущей ему сдержанной манере.
Шутка встречается гробовым молчанием. Мы беспокойно ерзаем на местах, глядя друг на друга и по сторонам.
– Сейчас уже поздно звонить кому бы то ни было и куда бы то ни было, – замечает Пол, глядя на часы. – Завтра с утра займемся этим снова.
– Завтра с утра нам надо быть в суде, – резко обрываю его я. Не выношу, когда меня щелкают по носу. – Терпеть не могу, когда меня прилюдно размазывают по стенке! Ощущение такое, будто ты не адвокат, а какой-то сопливый мальчишка.
– Ты несправедлив, – возражает Мэри-Лу. – И к самому себе, и ко всем нам.
Я и сам знаю, ну и что с того? Сегодня нас взяли и у всех на глазах размазали по стенке.
– К тому же ни в одном из документов, представленных в суде, об этом и не упоминалось, – добавляет она. – Мы не ясновидящие, чтобы знать заранее, как может повернуться дело.
– Мы должны это знать, – огрызаюсь я. – Так и делают все хорошие адвокаты. За это нам деньги платят. – Логики в моих словах нет и в помине, я сознаю это, но ничего не могу с собой поделать. Я просто сам не свой.
– Пожалуй, нам следовало повнимательнее отнестись к тому, что говорила Рита Гомес, – осторожно начинает Томми.
– То есть?
– Она ведь упомянула о ножах, которые нагревали над костром. Наверное, нам следовало бы, скажем, проверить, не был ли разожжен костер рядом с тем местом, где потом нашли труп.
– Проверять тут нечего, потому что все, что говорила Рита Гомес, – чушь собачья от начала и до конца! И мы это доказали на открытом судебном слушании.
– Но ведь присяжных по-прежнему нет в зале, – еле слышно укоризненным тоном говорит мне Пол.
– Ну и что? – Сегодня я готов рвать и метать, пожалуй, я отвернул бы башку собственной дочери, если бы она посмела так же искоса взглянуть на меня.
– Если ты ей не веришь, это еще не значит, что ей не верят и все остальные, – ровным голосом отвечает он. В отличие от меня, Пол не боец по натуре, он предпочитает в спокойной, ненавязчивой манере отстаивать то, что считает правильным. Это одно из тех качеств, которые я ценю. Как правило, ценю.
– Ты что, хочешь сказать, что ее слова не лишены правды?
– Уилл... – Мэри-Лу пробует разрядить напряженность.
– По-моему, в том, что они ее изнасиловали, сомневаться не приходится, – спокойно отвечает Пол.
– Их обвиняют не в изнасиловании!
– Ты спросил, верю ли я хоть чему-нибудь из того, о чем она говорила.
– О'кей! Допустим, они ее изнасиловали. Тогда при чем тут убийство?
– Но они говорят, что не насиловали.
– Это спорный вопрос.
– Нет. Не спорный.
– Ребята, хватит препираться! Нам работать надо. – Мэри-Лу встает между нами. Томми держится в стороне, не встревая в спор.
– Если тут она не лжет, а я склонен считать, что так оно и есть, – говорит Пол, – а они, как мне кажется, лгут, то, может, и кое-что еще в ее показаниях соответствует действительности, а что-то в их показаниях, может, и нет. Это не спорный вопрос, Уилл.
Я глубоко вздыхаю.
– По-твоему, они виновны, что ли?
– Я этого не говорил.
– Но ты же так считаешь.
– Не знаю. Но уверен, за ними есть что-то такое, что имеет отношение к данному делу.
– Этого парня они не убивали. – У меня сосет под ложечкой, еще немного, и я сорвусь. – Неужели ты этого не видишь? Теперь ты даже этого не видишь?
– Нет, в отличие от тебя я не так в этом уверен.
Мы в упор смотрим друг на друга. Нечто подобное уже было – сейчас мы в зале заседаний, в том же зале, где Энди с Фредом огорошили меня сюрпризом. Причем, как и в том случае, сидим по разные стороны стола.
– Тогда какого черта ты вообще взялся за это дело?
– Потому что полагал, что должен за него взяться, – искренне отвечает он. – Я был им нужен.
– Им нужен был человек, готовый драться за них не на жизнь, а на смерть! – Я уже срываюсь на крик.
– Я готов, – отвечает Пол. Он сохраняет спокойствие, по крайней мере внешне.
– Хороша готовность, если с твоей подачи и всплыли эти ножи, которые накаляют на огне, черт побери! – набрасываюсь я на него, не подумав. Не успеваю сказать эти слова, как тут же начинаю ругать себя за них.
– Уилл! Ты переходишь всякие границы! – бросает мне в лицо Мэри-Лу.
– Знаю, знаю, – сразу же отвечаю я. – Извини, сорвался. Извини, Пол.
– Ты не хотел сказать ничего обидного. На нас всех сегодня что-то нашло.
Я без сил прислоняюсь спиной к стене.
– Это мерзавец Моузби подстроил нам ловушку! Он нам подстроил ловушку, а мы взяли и угодили в нее! Как сурки, черт побери! Я думал, что знаю этого мерзавца как облупленного, а он обставил меня, как желторотого юнца, который только что поступил на юридический факультет!
– Пусть тут он нас обставил, но суд ведь только начался, – говорит Мэри-Лу. – У нас же неплохие шансы выиграть дело.
– Все равно мы не должны были этого допустить! Мы не можем позволить себе ошибаться.
– Все будет в порядке. Как только пойдут наши свидетели, от этих показаний камня на камне не останется.
Сейчас в ней говорит не адвокат, а женщина. Она пытается помочь мне, успокоить. Жаль, что я не могу дать ей это сделать.
– Так или иначе, они все равно нашли бы способ затронуть данный вопрос, – подает голос Томми. – Просто совпало, что все шишки достались Полу. На его месте мог оказаться каждый из нас. Чтобы выиграть это дело, обвинение и не собирается придерживаться правил, если только суд не принудит его к этому.
Он прав. Я чувствую, как мой гнев постепенно испаряется. Пол тут ни при чем. Он делает все, что может. Ну и что, если в глубине души он не верит, что рокеры невиновны, вообще или хотя бы отчасти? Адвокат может защищать человека, который как виновен, так и невиновен. Если бы все подзащитные на самом деле были невиновными, у большинства из них не было бы адвокатов. В этом одно из самых больших преимуществ нашей профессии.
Когда мы решаем, что пора уже расходиться, Пол подходит и по-отечески обнимает меня за плечи.
– Ты в порядке?
– Все будет нормально. Не могу, когда мне преподносят неприятные сюрпризы.
– Не ты один. – Глядя на меня, он улыбается. – В свое время я заработал язву, потому что как-то раз слишком многих задел за живое. Точь-в-точь, как ты. Уилл, ты должен делать все, что можешь, только смотри, не сыграй от этого в ящик!
Я тяну на голом энтузиазме, вот в чем штука. Если в один прекрасный момент энтузиазм испарится, как адвокат я гроша ломаного стоить не буду, а пока это единственное, за что я сам хоть что-нибудь бы дал.
17
– Ваша честь! Мы хотели бы ходатайствовать о продлении объявленного вами перерыва, с тем чтобы досконально изучить факты, о которых упомянул в своих показаниях доктор Грэйд, и найти собственного эксперта по этому вопросу.
Мы сидим в кабинете у Мартинеса. Мы и Моузби.
– Мы возражаем, – говорит Моузби.
– Так я и думал, – отвечает Мартинес. Он подается вперед в своем кресле. – Я не могу разрешить, – обращается он к нам, – и не разрешу. Вчерашние показания прозвучали благодаря действиям, предпринятым не обвинением, а вашей стороной. Ведь уже составлен список присяжных. Я не могу остановить судебный процесс, во всяком случае, на этом основании.
Он переводит взгляд на Моузби, потом снова на нас.
– Можно сделать для вас только одно – включайте в список свидетелей новых людей. По идее, и этого нельзя, но я хочу, чтобы вы использовали все возможности. Суд возобновится примерно через неделю. Если собираетесь подыскать эксперта, думается, времени для этого должно хватить.
Хотел бы поблагодарить вас за помощь, господин судья, но язык не поворачивается. Шансы на то, что за неделю мы найдем эксперта с хорошей репутацией, познакомим его с обстоятельствами дела и убедим выступить со свидетельскими показаниями, идущими вразрез с мнением собрата по профессии, воистину призрачны, а то и вовсе равны нулю.
18
– Все это довольно просто, – говорит Грэйд часом позже, когда судебное заседание возобновилось.
Он обращается к Моузби, но смотрит на присяжных, терпеливо разъясняя им, что к чему.
– Сложного тут ничего нет. Когда я в первый раз осматривал труп, меня поразило одно обстоятельство. Разумеется, за несколько дней он успел здорово разложиться и, конечно, оставлял желать много лучшего, но что-то в том, как он выглядел, показалось мне странным.
– Что именно? – спрашивает Моузби.
– Как уже говорилось ранее, кровотечения почти не было. И это при сорока семи ножевых ранениях, некоторые из них весьма глубокие. А кровотечения не было.
– Почему же его не было? Почему кровь больше не текла?
– А потому что, – тут Грэйд подается всем телом вперед, давая понять, что сейчас скажет нечто важное и хочет, чтобы присутствующие в зале это слышали. Понимая это, судья и присяжные, в свою очередь, тоже подаются вперед, – сразу после нанесения ножевых ранений кровь свертывалась. – Он встает с места, берет указку, лежащую у стенда: – Вы позволите?
Мартинес кивает. Покинув место для дачи свидетельских показаний, Грэйд подходит к стенду и указывает на одно из ранений, видных на снимке.
– Как вы можете заметить, края раны окаймлены темными пятнами. По виду они напоминают корну. – Указкой он обводит нужное место.
Я думал, темные разводы по краям ран остались после того, как нож вонзался в тело, так мне объясняли. Никакой корки я не вижу, но ведь это всего-навсего снимок.
– Эта темная корка видна вокруг почти всех ран, имеющихся на теле, – Грэйд указывает сразу на несколько ножевых ранений на фотографии. – Я пришел к выводу, что она образовалась под воздействием высокой температуры. Благодаря ей кровь вокруг свернулась и перестала течь. В медицине такое явление широко распространено.
– Доктор Грэйд, – медленно, нараспев говорит Моузби, – следует ли понимать ваши слова в том смысле, что эти раны были вызваны...
– ...раскаленными ножами. Да! – подхватывает Грэйд.
– То есть всякий раз перед тем, как пырнуть свою жертву, в общей сложности сорок семь раз, убийцы нагревали нож на огне?
Вот мерзавец, дурака решил повалять! Присяжные навостряют уши, готовые проглотить все, что им ни скажут. Словно бабочки, которых огонь притягивает к себе, будто магнитом.
– Именно это я и имею в виду. – Грэйд кладет указку, возвращается на прежнее место, но остается стоять, возвышаясь над всеми сидящими в зале, кроме Мартинеса.
– Интересный вывод, доктор Грэйд, – говорит Моузби, – хотя встречается он нечасто. Вообще говоря, нечто подобное я слышу впервые.
Черта с два, думаю я. Об этом вообще никто не слышал. За исключением главного свидетеля со стороны обвинения.
– Согласен. Если бы я сам не наткнулся на данную теорию незадолго до того, как пришлось осматривать труп, мне бы это и в голову не пришло.
– Вы имеете в виду какой-то медицинский журнал?
– Название я точно не помню, – кивает Грэйд, – я многие из них читаю. Приходится, чтобы быть в курсе. Насколько мне помнится, автор статьи – врач, который специализируется на изучении гомосексуализма и, в частности, преступлений на этой почве.
При этих словах я вижу, что еще немного, и Одинокий Волк совсем рассвирепеет. О Боже, этого нам только не хватало! Парень, того и гляди, сорвется прямо в зале суда, если ему попробуют пришить еще и убийство гомика. Я наклоняюсь к нему.
– Держи себя в руках, старик.
– Если этот ублюдок назовет меня педиком, я из него душу выну! – рявкает он.
– Тогда считай, что сам подписал себе приговор, – шипя, отвечаю я.
Он бросает на меня сердитый взгляд.
– Правда.
И откидывается на спинку стула, кипя от ярости. Господи, только бы пронесло, только бы продержаться, больше мне ничего не надо!
– Стало быть, доктор, вы полагаете, что убийство носит гомосексуальный характер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84