Вот и сейчас рябой то краснел, то бледнел, чувствуя, что в перебранке он проигрывает Берекету. Но вот и он вскипел:
— Что это твой куцый слюни пускает? Жалеешь ему мяса? Может, кинуть ему кусочек... так, задаром?!
Раздался одобрительный смех, но Берекет сразу нашелся:
— Мой Басар ищет себе пищу на поле брани. Но вот в чем дело: мяса он не ест, кушает только мозг. Пробьет башку твоему тэбэцэ и полакомится его мозгами. Пускай все полюбуются таким зрелищем!
Он горделиво посмотрел на толпу болельщиков, одобрительно кивавших ему, а рябой решил сворачивать перепалку, явно не приносившую ему выгоды.
— Давай так: если твой петух не вынесем моего из круга, будем считать, что он проиграл... Так или нет? Ты сам сказал, что он вынесет моего. Я этого не предлагал. Мой Гахрыман привык оставлять труп врага собакам и кошкам. Он — солдат, а не собиратель дохлятины!
Берекет не согласился с этим условием, но и на своем не стал настаивать, потребовал лишь, чтобы сверх барана проигравший выставил ящик пива. Стороны пришли к соглашению, что бой будет идти до полной победы одного из петухов, которую определят судьи, выбранные из болельщиков.
Петухов выставили в середине круга. Разговоры разом смолкли, пиалы опустились на топчаны.
А петухи, распахнув крылья и растопырив когти, стали обмениваться ударами клювов. Они то сшибались, то разбегались в стороны, делая ложные круги, давая себе отдых. Гахрыман («герой»), которого привезли из Янгиюла, оказался активней.. Вот он, расправив свои крылья как летучая мышь, оторвал ноги от земли и неожиданно вспрыгнул куцему на спину. Его выгнутый клюв долбил Басару голову, а когти, как крюки, вонзились ему в бока. Куцый оторопел и на несколько секунд замер под обрушившимися на него ударами... Не один новый седой волос, наверное, пробился в эту минуту в шевелюре Берекета. Басар, как бы почувствовав страдания хозяина, отпрянул в его сторону и, присев, с силой сбросил со спины Гахрымана. Не теряя времени, кинулся на него. Они сшиблись грудь грудью. Басар начал отчаянно лупить клювом по голове Гахрымана.
Это уже было похоже на успех, и Берекет от радости вскочил на ноги, стал прохаживаться по площадке. «Молодец, Басар!» — подбадривал он петуха и похлопывал в ладоши...
Но Гахрыман решил отомстить за временный позор. Он отбежал .в сторону, напыжился и стал подкрадываться к явно уставшему Басару, шел сначала тихо, потом все быстрей и быстрей, а добежав до него, повторил свой ловкий маневр — высоко подпрыгнул и опять оказался верхом на противнике. Перья летели из Басара, голову ему пришлось зарыть глубоко под крыло, иначе клюв Гахрымана быстро добрался бы до его мозга.
Рябой вскочил, раскричался:
— Люди, смотрите, как ощипывают куцего цыпленка! Гахрыман всегда так делает — сначала разденет врага, потом убьет его.— Он повернулся к сопернику: — Берекетджан, пока базар не разошелся, подумай о баране, как бы потом поздно не было!
Очередной удар кривого клюва Гахрымана пришелся не только по голове Басара, но угодил в самое сердце его хозяина. У Берекета помутилось в голове... Броситься бы самому на этого Гахрымана, прижать его к земле, открутить его шайтанову башку!...
А янгиюльский петух знай делал свое дело — долбил Басару шею с таким остервенением, как будто нашел наконец своего старого должника. Головы Басара не было видно совсем, так он весь поник и съежился.
— Нажми, Басар! — закричал Берекет и тут же примолк, уверенный, что шейный позвонок его петуха перебит мощным клювом, как часто бывает в таких схватках.
— Кончай бой! — Рябой встал, отряхивая халат и завязывая покрепче кушак.
Но произошло то, чего никто не ждал. Басар, надежно защитивший голову — самое уязвимое у петухов место, отдохнув, собрался с силами, приподнялся и сбросил с себя уже изрядно выдохшегося и тоже еле-еле передвигавшегося Гахрымана. Вид у него был жалкий, но, наверно, в таких боях не надо жалеть ни перьев, ни боков. Басар посмотрел на Берекета так, как будто хотел сказать: «Если тебе нужна победа, хозяин, ты получишь ее»,— взмахнув крыльями, он грудью бросился на Гахрымана и принялся клевать его со всех сторон.
Давно остыл чай у тех, кто его пил, остыл и плов у других зрителей. Болельщики разделились поровну: на болевших за Гахрымана и на сочувствующих Басару. Держали ставки на того и на другого, поэтому в критические моменты не могли сдержать себя, криками подбадривая фаворита. Майор Мелляев следил не столько за боем, сколько за зрителями, находя здесь много забавного. Он с удивлением смотрел, как льется остывший чай из пиалы его соседа на голову сидящему ниже, который и ухом не ведет, так захватило его зрелище.
Хаиткулы же наблюдал только за боем да за хозяином Басара. Он, кажется, понял специфику петушиного боя: петухи прежде всего очень чувствительны к вниманию своих хозяев. Кроме того, приемы борьбы, которыми пользовались петухи, конечно, были восприняты ими от хозяев-учителей и даже как в зеркале отражали их характеры. Настойчивость, мужество Гахрымана соответствовали прямоте характера его владельца, а хитрость, гибкая тактика Басара, безусловно, отражали некоторые черты натуры Берекета.
Напористые атаки противника обессилили Гахрымана, он перешел к обороне. Но и для этого нужны силы. Конечно, вокруг открытое пространство — можно и отступить, но самому переступить за границу круга — позор. Гахрыман знал это хорошо и готов был драться до последнего дыхания. В девяти серьезных сражениях он добывал рябому победу. Порой они были легкими, чаще трудными, но ни разу он не осрамил хозяина. Не должен осрамить и сегодня.
Между тем Басар, навалившись на него, долбил ему клювом голову. Глаза Гахрымана закрылись, он весь съежился,но Басар не мог уже сдержать захлестнувшей его злобы... Только тогда, когда лочувствовал, что противник его совсем присмирел, он взял его клювом за шею и вытащил из круга. Прихрамывая, пошел к хозяину, стараясь высоко держать голову. Казалось, он спрашивал у зрителей: «Ну, как я его?!»
Хаиткулы было жаль Гахрымана. Ему понравилась его напористость. .Для такого бойца и поражение — не позор. Это все же вызывает больше симпатий, чем победа, которой добиваются хитростью, ,от которой только шаг до плутовства...
Рябой с почерневшим от отчаяния лицом бросился навзничь, хватая пальцами сухую землю. Горе его было так велико, что он забыл о ноже, спрятанном в голенище сапога, который он прихватил с собой на тот случай, чтобы прирезать петуха, если тот проиграет.
Берекет собрался было подойти к своему герою, но увидел незнакомого человека, приглашающего подойти к нему. Ему стало не по себе...
Берекет Баракаев ли от чего не отпирался. Хаиткулы отменил свой вылет в Бухару. В Ташкенте ему предстояло задержаться не на день и не на два.
ЧАРДЖОУ
Мартироса Газгетдиновича Тамакаева, опытнейшего прокурора-криминалиста, больше всего беспокоило то, что личность убитого до сих пор не была установлена. Хотя этим сейчас занимались и уголовный розыск, й прокуратура, непрерывный обмен мнениями по этому поводу, разного рода предположения, возникавшие в кабинетах прокуратуры, а потом проверявшиеся в милиции или наоборот, результатов не давали.
Он только что вернулся после обеденного перерыва, чувствуя тяжесть во всем теле, и не успел еще нацепить на крючок свою широкополую шляпу, как требовательно зазвонил телефон. Он медлил снимать трубку, но звонок не прекращался, и он поднял, ее.
— Что такое, кого вам? — Тамакаев был не в духе. Узнав по голосу звонившего, заговорил еще резче: — Не даете раздеться! Какое у вас ко мне дело, скажите откровенно? Лучше бы установили, кто убит, тогда бы и звонили... Когда это произойдет?
Звонивший, по-видимому, сообщил Тамакаеву нечто заслуживающее внимания, потому что прокурор-криминалист сбавил тон:
— Хорошо... Приходите сейчас же.
Звонил ему Талхат Хасянов, а поскольку милиция и прокуратура находились на одной улице, напротив друг друга, то прошло совсем немного времени, как в коридоре послышались его. быстрые шаги.
Он вошел в своей новой куртке, шелестевшей при каждом его движении, и с торжествующим видом положил перед Тамакаевым листок бумаги.
— Мы свое дело знаем, товарищ Тамакаев!
Прокурор-криминалист мог бы ответить инспектору угрозыска колкостью, но решил этого не делать. Чем дольше читал и перечитывал он бумагу, тем больше вытягивались вперед его губы. Читать-то особенно было нечего, но Тамакаев не мог оторваться от этих пяти-шести строк, напечатанных на белом листе:
«Радиограмма. Оставив кош Юзкулач вблизи колодца Дашгуйи, ушел подпасок чабана Сарана. Никто не видел его с утра. Если не принять срочных мер, мальчик может погибнуть. С песками он незнаком. Радист (фамилия)».
Тамакаев протянул радиограмму Талхату:
— Дашгуйи... Саран...
— Вы его знаете? — удивленно спросил Талхат.
— Дашгуйи, чабана Сарана и ты увидишь, когда нужно. Если эта радиограмма имеет к нам отношение... Хотя имеет. Это было понятно по тому, как ты шел в этот кабинет, да и по лицу твоему видно... Когда послана радиограмма?
— В день убийства.
— Какие у тебя сведения о подпаске?
Талхат открыл глянцевую папку, но не прикоснулся к лежавшим в ней бумагам, начал докладывать по памяти:
— Зовут парня Акы, фамилия Довранов. В семье он единственный сын. В прошлом году окончил школу. Сначала хотел поступить в политехнический институт, но сразу после выпускных экзаменов круто переменил намерение. Всех удивил — решил стать чабаном. Скромный, вежливый, работящий — так о нем говорят и учителя, и комсомольцы. Но бывал и вспыльчивым. Чабан Саран с родителями подпаска в хороших отношениях. Его никто не подозревает,..
Дверь вдруг открылась, и он замолчал. Секретарша вошла, сказала только одну фразу: «Прокурор просит зайти» — и повернулась, чтобы уйти. Тамакаев сердито остановил ее:
— Скажите прокурору, что я занят. Освобожусь и приду... минут через десять. А вам я должен сделать замечание: входить без стука в мой кабинет запрещаю. Пусть это будет в последний раз! Запомните хорошенько!
Он не видел, как секретаршу задели его слова, не слышал, как слегка стукнула за ней дверь. Повернувшись к Талхату, он слушал его, а тот продолжал:
— Никто не думает на чабана, хотя они только вдвоем живут в коше Юзкулач. Но то, что Акы ушел, бросив овец, непонятно никому.
— Какое расстояние между кошем Юзкулач и колхозом? Интересовались?
— Аййи... да.
— Сколько километров?
— Шестьдесят — семьдесят.
— Кто из родных Акы живет в городе?
— Никого.
— Знакомые, друзья, близкие есть?
— Никого нет.
— Может быть, одноклассники приехали сюда учиться?
— Не знаю. Не спросил...
— Неправильно поступили.
Тамакаев взял чистый лист, поставил на нем жирную точку, рядом написал: «Кош Юзкулач». От этой точки он провел длинную линию, на конце которой нарисовал такую же жирную точку, пометил: «аул». От нее провел еще линию, на конце которой написал: «Чарджоу», потом соединил «Чарджоу» и «Кош Юзкулач». Получился треугольник.
— Смотри!—Тамакаев ткнул в него пальцем. — Между кошем и аулом лежит дорога длиной в шестьдесят — семь^ десят километров, как ты сказал, хотя мог бы узнать поточнее... Между первой и третьей точкой расстояние побольше, километров сто, и прямой дороги здесь нет. Акы исчез...
— Одиннадцатого февраля.
— Одиннадцатого...— Тамакаев написал цифрами дату на том же листе.— Когда точно передана радиограмма?
— Одиннадцатого в два часа ночи.
— Что нам сейчас делать? — Тамакаев написал на том же листе и время, в какое была отправлена радиограмма. — Что делать? Определить маршрут, по которому подпасок мог уйти из коша. Зная, как он передвигался, можем узнать, чьей он стал жертвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Что это твой куцый слюни пускает? Жалеешь ему мяса? Может, кинуть ему кусочек... так, задаром?!
Раздался одобрительный смех, но Берекет сразу нашелся:
— Мой Басар ищет себе пищу на поле брани. Но вот в чем дело: мяса он не ест, кушает только мозг. Пробьет башку твоему тэбэцэ и полакомится его мозгами. Пускай все полюбуются таким зрелищем!
Он горделиво посмотрел на толпу болельщиков, одобрительно кивавших ему, а рябой решил сворачивать перепалку, явно не приносившую ему выгоды.
— Давай так: если твой петух не вынесем моего из круга, будем считать, что он проиграл... Так или нет? Ты сам сказал, что он вынесет моего. Я этого не предлагал. Мой Гахрыман привык оставлять труп врага собакам и кошкам. Он — солдат, а не собиратель дохлятины!
Берекет не согласился с этим условием, но и на своем не стал настаивать, потребовал лишь, чтобы сверх барана проигравший выставил ящик пива. Стороны пришли к соглашению, что бой будет идти до полной победы одного из петухов, которую определят судьи, выбранные из болельщиков.
Петухов выставили в середине круга. Разговоры разом смолкли, пиалы опустились на топчаны.
А петухи, распахнув крылья и растопырив когти, стали обмениваться ударами клювов. Они то сшибались, то разбегались в стороны, делая ложные круги, давая себе отдых. Гахрыман («герой»), которого привезли из Янгиюла, оказался активней.. Вот он, расправив свои крылья как летучая мышь, оторвал ноги от земли и неожиданно вспрыгнул куцему на спину. Его выгнутый клюв долбил Басару голову, а когти, как крюки, вонзились ему в бока. Куцый оторопел и на несколько секунд замер под обрушившимися на него ударами... Не один новый седой волос, наверное, пробился в эту минуту в шевелюре Берекета. Басар, как бы почувствовав страдания хозяина, отпрянул в его сторону и, присев, с силой сбросил со спины Гахрымана. Не теряя времени, кинулся на него. Они сшиблись грудь грудью. Басар начал отчаянно лупить клювом по голове Гахрымана.
Это уже было похоже на успех, и Берекет от радости вскочил на ноги, стал прохаживаться по площадке. «Молодец, Басар!» — подбадривал он петуха и похлопывал в ладоши...
Но Гахрыман решил отомстить за временный позор. Он отбежал .в сторону, напыжился и стал подкрадываться к явно уставшему Басару, шел сначала тихо, потом все быстрей и быстрей, а добежав до него, повторил свой ловкий маневр — высоко подпрыгнул и опять оказался верхом на противнике. Перья летели из Басара, голову ему пришлось зарыть глубоко под крыло, иначе клюв Гахрымана быстро добрался бы до его мозга.
Рябой вскочил, раскричался:
— Люди, смотрите, как ощипывают куцего цыпленка! Гахрыман всегда так делает — сначала разденет врага, потом убьет его.— Он повернулся к сопернику: — Берекетджан, пока базар не разошелся, подумай о баране, как бы потом поздно не было!
Очередной удар кривого клюва Гахрымана пришелся не только по голове Басара, но угодил в самое сердце его хозяина. У Берекета помутилось в голове... Броситься бы самому на этого Гахрымана, прижать его к земле, открутить его шайтанову башку!...
А янгиюльский петух знай делал свое дело — долбил Басару шею с таким остервенением, как будто нашел наконец своего старого должника. Головы Басара не было видно совсем, так он весь поник и съежился.
— Нажми, Басар! — закричал Берекет и тут же примолк, уверенный, что шейный позвонок его петуха перебит мощным клювом, как часто бывает в таких схватках.
— Кончай бой! — Рябой встал, отряхивая халат и завязывая покрепче кушак.
Но произошло то, чего никто не ждал. Басар, надежно защитивший голову — самое уязвимое у петухов место, отдохнув, собрался с силами, приподнялся и сбросил с себя уже изрядно выдохшегося и тоже еле-еле передвигавшегося Гахрымана. Вид у него был жалкий, но, наверно, в таких боях не надо жалеть ни перьев, ни боков. Басар посмотрел на Берекета так, как будто хотел сказать: «Если тебе нужна победа, хозяин, ты получишь ее»,— взмахнув крыльями, он грудью бросился на Гахрымана и принялся клевать его со всех сторон.
Давно остыл чай у тех, кто его пил, остыл и плов у других зрителей. Болельщики разделились поровну: на болевших за Гахрымана и на сочувствующих Басару. Держали ставки на того и на другого, поэтому в критические моменты не могли сдержать себя, криками подбадривая фаворита. Майор Мелляев следил не столько за боем, сколько за зрителями, находя здесь много забавного. Он с удивлением смотрел, как льется остывший чай из пиалы его соседа на голову сидящему ниже, который и ухом не ведет, так захватило его зрелище.
Хаиткулы же наблюдал только за боем да за хозяином Басара. Он, кажется, понял специфику петушиного боя: петухи прежде всего очень чувствительны к вниманию своих хозяев. Кроме того, приемы борьбы, которыми пользовались петухи, конечно, были восприняты ими от хозяев-учителей и даже как в зеркале отражали их характеры. Настойчивость, мужество Гахрымана соответствовали прямоте характера его владельца, а хитрость, гибкая тактика Басара, безусловно, отражали некоторые черты натуры Берекета.
Напористые атаки противника обессилили Гахрымана, он перешел к обороне. Но и для этого нужны силы. Конечно, вокруг открытое пространство — можно и отступить, но самому переступить за границу круга — позор. Гахрыман знал это хорошо и готов был драться до последнего дыхания. В девяти серьезных сражениях он добывал рябому победу. Порой они были легкими, чаще трудными, но ни разу он не осрамил хозяина. Не должен осрамить и сегодня.
Между тем Басар, навалившись на него, долбил ему клювом голову. Глаза Гахрымана закрылись, он весь съежился,но Басар не мог уже сдержать захлестнувшей его злобы... Только тогда, когда лочувствовал, что противник его совсем присмирел, он взял его клювом за шею и вытащил из круга. Прихрамывая, пошел к хозяину, стараясь высоко держать голову. Казалось, он спрашивал у зрителей: «Ну, как я его?!»
Хаиткулы было жаль Гахрымана. Ему понравилась его напористость. .Для такого бойца и поражение — не позор. Это все же вызывает больше симпатий, чем победа, которой добиваются хитростью, ,от которой только шаг до плутовства...
Рябой с почерневшим от отчаяния лицом бросился навзничь, хватая пальцами сухую землю. Горе его было так велико, что он забыл о ноже, спрятанном в голенище сапога, который он прихватил с собой на тот случай, чтобы прирезать петуха, если тот проиграет.
Берекет собрался было подойти к своему герою, но увидел незнакомого человека, приглашающего подойти к нему. Ему стало не по себе...
Берекет Баракаев ли от чего не отпирался. Хаиткулы отменил свой вылет в Бухару. В Ташкенте ему предстояло задержаться не на день и не на два.
ЧАРДЖОУ
Мартироса Газгетдиновича Тамакаева, опытнейшего прокурора-криминалиста, больше всего беспокоило то, что личность убитого до сих пор не была установлена. Хотя этим сейчас занимались и уголовный розыск, й прокуратура, непрерывный обмен мнениями по этому поводу, разного рода предположения, возникавшие в кабинетах прокуратуры, а потом проверявшиеся в милиции или наоборот, результатов не давали.
Он только что вернулся после обеденного перерыва, чувствуя тяжесть во всем теле, и не успел еще нацепить на крючок свою широкополую шляпу, как требовательно зазвонил телефон. Он медлил снимать трубку, но звонок не прекращался, и он поднял, ее.
— Что такое, кого вам? — Тамакаев был не в духе. Узнав по голосу звонившего, заговорил еще резче: — Не даете раздеться! Какое у вас ко мне дело, скажите откровенно? Лучше бы установили, кто убит, тогда бы и звонили... Когда это произойдет?
Звонивший, по-видимому, сообщил Тамакаеву нечто заслуживающее внимания, потому что прокурор-криминалист сбавил тон:
— Хорошо... Приходите сейчас же.
Звонил ему Талхат Хасянов, а поскольку милиция и прокуратура находились на одной улице, напротив друг друга, то прошло совсем немного времени, как в коридоре послышались его. быстрые шаги.
Он вошел в своей новой куртке, шелестевшей при каждом его движении, и с торжествующим видом положил перед Тамакаевым листок бумаги.
— Мы свое дело знаем, товарищ Тамакаев!
Прокурор-криминалист мог бы ответить инспектору угрозыска колкостью, но решил этого не делать. Чем дольше читал и перечитывал он бумагу, тем больше вытягивались вперед его губы. Читать-то особенно было нечего, но Тамакаев не мог оторваться от этих пяти-шести строк, напечатанных на белом листе:
«Радиограмма. Оставив кош Юзкулач вблизи колодца Дашгуйи, ушел подпасок чабана Сарана. Никто не видел его с утра. Если не принять срочных мер, мальчик может погибнуть. С песками он незнаком. Радист (фамилия)».
Тамакаев протянул радиограмму Талхату:
— Дашгуйи... Саран...
— Вы его знаете? — удивленно спросил Талхат.
— Дашгуйи, чабана Сарана и ты увидишь, когда нужно. Если эта радиограмма имеет к нам отношение... Хотя имеет. Это было понятно по тому, как ты шел в этот кабинет, да и по лицу твоему видно... Когда послана радиограмма?
— В день убийства.
— Какие у тебя сведения о подпаске?
Талхат открыл глянцевую папку, но не прикоснулся к лежавшим в ней бумагам, начал докладывать по памяти:
— Зовут парня Акы, фамилия Довранов. В семье он единственный сын. В прошлом году окончил школу. Сначала хотел поступить в политехнический институт, но сразу после выпускных экзаменов круто переменил намерение. Всех удивил — решил стать чабаном. Скромный, вежливый, работящий — так о нем говорят и учителя, и комсомольцы. Но бывал и вспыльчивым. Чабан Саран с родителями подпаска в хороших отношениях. Его никто не подозревает,..
Дверь вдруг открылась, и он замолчал. Секретарша вошла, сказала только одну фразу: «Прокурор просит зайти» — и повернулась, чтобы уйти. Тамакаев сердито остановил ее:
— Скажите прокурору, что я занят. Освобожусь и приду... минут через десять. А вам я должен сделать замечание: входить без стука в мой кабинет запрещаю. Пусть это будет в последний раз! Запомните хорошенько!
Он не видел, как секретаршу задели его слова, не слышал, как слегка стукнула за ней дверь. Повернувшись к Талхату, он слушал его, а тот продолжал:
— Никто не думает на чабана, хотя они только вдвоем живут в коше Юзкулач. Но то, что Акы ушел, бросив овец, непонятно никому.
— Какое расстояние между кошем Юзкулач и колхозом? Интересовались?
— Аййи... да.
— Сколько километров?
— Шестьдесят — семьдесят.
— Кто из родных Акы живет в городе?
— Никого.
— Знакомые, друзья, близкие есть?
— Никого нет.
— Может быть, одноклассники приехали сюда учиться?
— Не знаю. Не спросил...
— Неправильно поступили.
Тамакаев взял чистый лист, поставил на нем жирную точку, рядом написал: «Кош Юзкулач». От этой точки он провел длинную линию, на конце которой нарисовал такую же жирную точку, пометил: «аул». От нее провел еще линию, на конце которой написал: «Чарджоу», потом соединил «Чарджоу» и «Кош Юзкулач». Получился треугольник.
— Смотри!—Тамакаев ткнул в него пальцем. — Между кошем и аулом лежит дорога длиной в шестьдесят — семь^ десят километров, как ты сказал, хотя мог бы узнать поточнее... Между первой и третьей точкой расстояние побольше, километров сто, и прямой дороги здесь нет. Акы исчез...
— Одиннадцатого февраля.
— Одиннадцатого...— Тамакаев написал цифрами дату на том же листе.— Когда точно передана радиограмма?
— Одиннадцатого в два часа ночи.
— Что нам сейчас делать? — Тамакаев написал на том же листе и время, в какое была отправлена радиограмма. — Что делать? Определить маршрут, по которому подпасок мог уйти из коша. Зная, как он передвигался, можем узнать, чьей он стал жертвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41