— Так сразу же было, с первых лет, как он поступил сюда?
— Нет, раньше он чаще приходил в себя.
— Кроме вас, доктор, за ним еще кто-нибудь наблюдает?
— Нет, он — моя кандидатская диссертация...
— Мы были бы вам очень благодарны, доктор, если бы вы рассказали нам то, что он говорил в минуты просветления...
— Понимаю. Вы ведь не любопытства ради приехали сюда...— Доктор встал, открыл один из настенных шкафов, достал папку, прочитал вслух: — «Мангыдов Халык, 1920 года рождения».—Лизнув палец, стал перелистывать страницы. Где-то в середине подшивки остановился.— Вот слушайте, такая запись: «Около 10 часов утра больной пришел
в сознание. Я вывел его во двор, и ровно через 12 минут он начал рассказ о своей жизни. Рассказывал о том, как женился: «В 1938 году, когда мне было 18 лет, забрали в армию. Очень тяжело было разлучаться с любимой девушкой. Ежели до того как полюбить ее мне сказали бы: берем вас на службу сроком на двадцать пять лет, не жалел бы, не охнул. Все думал: первый поцелуй достался мне, а остальные получат другие парни. Я из Керки, из аула Дашлык, и девушка оттуда. Отец девушки работал военкомом города. Поехал в армию, а с полпути вернулся. Видел бы кто, как я мучился, пока возвращался в аул. Врагу не пожелаешь! Как приехал, сразу взяли меня под конвой. Объяснил свой поступок так: «Парень я деревенский, сошел с поезда купить печенье и отстал. Не знал, куда ехать, вернулся в аул». Этим и спасся. Законы тогда были строгие. В сорок втором попал в штрафной батальон. За отвагу в боях меня простили и послали в часть. Так совпало, что попал в батальон, которым командовал отец той девушки. Он пошел добровольцем на фронт. Я был все время при нем, вестовым. Он мне сразу сказал: «Халык, у тебя есть дочь. Когда я уходил на фронт, ей исполнилось три года, мы ее назвали Гюльсенем...» А в сорок третьем нас с ним накрыл снаряд возле блиндажа. Перед смертью он сказал: «Халык, женись на ней...» — и больше ничего. Не договорил, закрыл глаза навеки. Рука у меня тоже была перебита. Отправили в госпиталь, потом демобилизовался. Приехал домой и сразу женился. Как-то пошел к одной развалюхе накопать глины для тамдыра. Под старой стеной оказался кувшин, полный золотых монет. Никому не сказал про клад. Когда нам становилось тяжело, брал горсть монет и тратил на свои нужды. Потом переехали в Чарджоу — в начале пятидесятых годов, кажется. Это жена все уговаривала после смерти тещи: «Переедем, переедем...» Дома не знали, что я. связался с перекупщиками краденого, но в пятьдесят втором меня за это лишили свободы сроком на восемь лет. Хотя меня посадили, но я был спокоен. Семья не пропадет. На последнем свидании с женой шепнул ей: «Если будет тяжело, пощупай наш матрац...» — Врач оторвал глаза от папки.— Дальше нечего было записывать, замолчал. Потом долго не приходил в себя...
Хаиткулы не выдержал, перебил:
— Еще что-нибудь говорил потом? Доктор опять перелистал подшивку:
— Он несколько раз в разные годы повторял то, что я вам прочитал. А дальше... ничего. Один только раз был в очень хорошем состоянии, рассказал мне на прогулке немного больше.— Доктор стал читать: — «Что жена и дочь убиты, я узнал в колонии. Чуть с ума там не сошел. Внушил себе, что это неправда. После освобождения поехал скорей домой. Соседи все рассказали. Пошел на кладбище, обнял могилу и поклялся отомстить убийцам. Потерял сознание там же, очнулся у вас, доктор,. Если не найду убийц жены и дочери, не отомщу за них, взорву весь мир,.. Я их знаю. Несчастный я, язык мой подвел меня. Вот этот язык, смотрите... Вы побыстрее лечите меня, доктор». На сегодня это все.— Доктор закрыл папку.— Боюсь, он уже больше ничего не расскажет. Больной почти все время находится в забытьи.
ЧАРДЖОУ
Поговорив по телефону с Хаиткулы, находивш мся в Теджене, подполковник Джуманазаров позвонил в городское жилищно-коммунальное управление. Он по голосу узнал того, кто взял трубку, попросил «в связи с безотлагательной необходимостью» задержать на работе всех служащих ЖЭКов. Потом связался с начальником автоинспекции, приказал мобилизовать все силы на проверку въезжавших в город машин.
Пока он говорил по телефону, все работники городского отделения милиции, за исключением начальника уголовного розыска, собрались в его кабинете.
Джуманазаров начал чрезвычайное оперативное совещание:
— По поступившим сведениям, преступники, убившие подпаска, вечером или ночью могли прибыть из Ашхабада через Теджен в наш город. Их имена и фамилии — Гоша Сахатдурдыев и Халлы Сеидов. Неизвестно, настоящие это фамилии или ложные. По всем признакам они жители Чарджоу, Немедленно проверить по этим „фамилиям места жительства обоих. Работники домоуправлений вас ждут. Целесообразно использовать дружинников и домкомы. Операцией буду руководить сам. Как только адреса будут известны, немедленно звонить мне. Весь милицейский транспорт закрепляется за оперативными группами. В случае необходимости разрешаю использовать любой городской транспорт.
Из ворот здания милиции один за другим выезжали мотоциклы и машины. Милицейские газики и «Жигули» на повышенных скоростях рассыпались по всему городу. Прошло немного времени — был уже восьмой час — когда на столе у Джуманазарова зазвонил телефон.
— «Первый» слушает.
— Я — «Бутон», товарищ «первый». На моем участке прописан один из нужных нам людей. Оказывается, я его знаю. Он на базаре пропадал день и ночь, маклером был. Все приметы совпадают с разыскиваемым. Товарищ «первый»,— голос «Бутона» становился все взволнованней,— я как-то раз был у него во дворе, он мне сказал тогда очень сурово: «Наконец добрались до меня...» Товарищ «первый», коль я его нашел, разрешите...
Джуманазаров прервал его:
— «Бутон», какие у тебя координаты?
— Докторская, дом №...
— Жди меня.
Вскоре из ворот милиции выехала новая машина; повернув направо, на проспект Ленина, включила сирену. Подъезжая к Докторской, подполковник приказал выключить сирену, сбавить скорость. «Бутон» вместе с шофером держал под наблюдением дом — подняв, капот машины, делал вид, что копается в моторе. «Первый» остановился рядом, тихо распорядился: «Проверить оружие». Потом вся группа, четыре человека — Джуманазаров, сопровождавший его лейтенант и «Бутон» (Бекназар) с сержантом — через открытую калитку тихо вошли во двор. Там было пусто, но в доме и на веранде горел свет. «Первый» показал рукой лейтенанту и сержанту на веранду: «Вы — туда!» Сам же вместе с Бекназаром бросился к другой двери дома. Прислушались — внутри тихо. Постучали. Дверь сразу открылась. Заплаканная старая женщина, увидев милицию, запричитала:
— Ушел, уехал, бросил всех нас!
— Когда уехал, куда? С кем?
— Если бы он нам говорил...
Лейтенант и сержант в это время привели Сулеймана, сына Халды Сеидова. Увидев Бекназара, тот сказал ему:
— Я еще был на работе, а он уехал. Дядя Гоша должен быть с ним. Вы у него были?
— Дом Гоши покажешь?
— Конечно,— Сулейман энергично кивнул головой, поназывая, что сделает это охотно.— Сейчас... только мать успокою. — Он нежно обнял ее, сказал ей что-то на ухо. — Пошли!
Его посадили рядом с подполковником. Как только машина тронулась, Джуманазаров по рации передал дежурному, что операция «Адрес» закончена, попросил довести до сведения всех, кто в ней участвует, но предупредил, что работники ГАИ должны продолжать проверку машин. Потом обернулся к Сулейману:
— Халлы Сеидов из Ашхабада вчера приехал?
— Почему из Ашхабада?
— Разве отец не сказал, куда уезжает?
— Нет. Он никогда не говорил, куда едет, на сколько. Уедет, потом сразу появляется. Мы его всегда ждем... Два дня назад уехал куда-то, а вчера опять вернулся... Куда едет, что делает — не знаем. Не отчитывается... Я пришел с работы, он как раз был дома. Что-то уж очень беспокойным мне показался. Громко разговариваешь — кричит, спросишь что-нибудь — не отвечает. Видно, вчера вечером и собрался в дорогу. За ужином, как и раньше, опять сказал: «Уезжаю дня на три, на четыре». Утром, когда я на работу пошел, сказал мне: «Постой». Сидел во дворе, на топчане, курил. Подошел к нему, он долго смотрел на меня, докурил сигарету до конца, потом бросил ее, раздавил ногой. «Сынок, будь здесь хозяином»,— сказал. Я хотел спросить, почему должен быть хозяином в нашем дворе, но он сам сказал: «Не спрашивай». Ну, я повернулся и пошел.
— Откуда он знаком с Гошей?
— Они вместе из колонии вернулись. Мы с матерью его хуже собаки ненавидим.
— Почему?
— Не знаю... Просто так.
— Какие у вас отношения с Саран-агой?
— С чабаном?
— Да.
— Что я могу вам сказать... В год раз-другой приезжает к нам... Такие отношения.
— Наверное, и вы бывали у него, раз он к вам приезжал гостить?
— Нет, мы порога Саран-аги не переступали. Отец, может быть, ездил. Когда он привозил требуху и ковурму, мы догадывались, что он ездил к Сарану.
— С кем еще из городских отец был в близких отношениях?
— С Мегеремом-агой в очень хороших отношениях был.
— Отец, наверное, взял из дома денег, если уехал?
— Нет, он никогда из дома денег не берет. И сейчас не взял ни копейки. Наоборот, оставил.
— Что? Золото?
— Смеетесь, товарищ начальник? Откуда у отца золото?
— Значит, оставил бумажные деньги? Много?
— Да, очень много. Целый узелок. Сказал матери: двадцать тысяч. С матерью чуть инфаркт не случился. Отец сказал, что заработал...
— Знаешь, сколько зарабатывает маклер?
— Знаю. Но отец много лет собирал шкуры. Он мог много заработать... Вы из-за этого его разыскиваете? Что, спекулировал... да?
— Не спрашивай пока, Сулейман, все узнаешь...
— За ним тяжелая вина? — Сулейман повернулся к Бек-назару, сидевшему на переднем сиденье и молчавшему во время этого диалога: — Бекназар-ага... видите, я помню ваше имя, скажите, в чем обвиняется отец?
— Спекуляция тканью... но не только это...
— А еще в чем?
Джуманазаров тронул Сулеймана за локоть:
— Его вина очень тяжелая, сынок, не спрашивай сейчас. Все узнаешь...—Он тяжело вздохнул.
Гоши Сахатдурдыева дома, разумеется, не оказалось. Жена и дети, увидев подполковника в форме, ударились в слезы. Мать, гладя по голове ревущую пятилетнюю дочь, утирала другой слезы.
— Что он мог сделать плохого, он же тихий как овечка. На муравья не наступит, обойдет. Что он такое мог натворить? Скажите! Может, это ошибка, а, товарищи? — В ее глазах мелькнула искренняя надежда.
Подполковник, оставшийся с ней наедине, потому что остальные участники операции занялись осмотром дома, горько усмехнулся:
— Овечка, говорите? Муравья не раздавит? А семнадцатилетнего парня машиной мог бы раздавить?! Не поверите?.. Спекулянт. Ворочает тысячами. Вы ни разу не спросили у него, когда он приносил эти тысячи — при зарплате-то в сто рублей,— не оставит ли он из-за них своих детей сиротами? А надо было спросить. И не только спросить, а связать ему руки, вы же его жена!
— Что вы говорите?! Вы соображаете, что вы сказали о моем муже?
— Я еще не все сказал.
Женщина смотрела на него с ужасом, прошептала:
— У тебя столько детей, Гоша, жена тебе всегда была верна, жизнь твоя дома была лучше, чем у всех мужей. Если ты запачкал руки кровью, пусть тебя покарает аллах!
В это время калитка во дворе скрипнула, потом показалась голова; увидев милиционера, человек тут же скрылся. Никого из опергруппы рядом не оказалось, поэтому подполковник с пистолетом в руке бросился его догонять сам. Беглец, наверное, был совсем плохим спортсменом, потому что Джуманазаров быстро стал его настигать. «Стой, буду стрелять!» — крикнул он и выстрелил поверх головы бежавшего. Тот сразу остановился. Схватившись за левую сторону груди, глотал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Кто такой, почему убегаешь?
— А.... а... ох! — Он не мог произнести ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41