Он стал, медлить, тогда я вышел на улицу и скоро вернулся с двумя понятыми. Хозяин отпер сарай.
Да, этот конь достоин был носить на себе доблестного полководца. Пусть не думает Рамазанов, что он один разбирается в лошадях. Я, по-моему, заметил то, чего и он не увидел,— и длинную шею, и тонкие уши торчком. А рост, рост!.. Прекрасный конь!
Рамазанов обошел коня со всех сторон, любуясь им, стал
рядом с хозяином:
— Нет, хорошо видно, что не колхозный конь. Только все же где-то я его уже видел... Не так давно, дня три-четыре назад...
Хозяина будто кто за язык тянул:
— Могли видеть, т-т-товарищ милиционер. Это он мог быть, он — моя гордость. Д-д-д-давал приятелю, чтоб в аул съездил. На машине не п-п-проехать... Чуть-чуть опоздали. Минут бы на пять пораньше, и я бы вас с ним познакомил... приезжал ко мне.
— На «Жигулях»? Этот... как его? — Рамазанову хотелось, чтобы Загиди сам назвал имя приятеля.
Дергавший себя за свитер Загиди обрадовался, что есть кто-то, кто мог знать его друга:
— Да, Мегерем! Мегерем! Вы его знаете? — Он с выжидающей улыбкой смотрел на капитана.
— Разве есть кто-нибудь, кто незнаком с Мегеремом? — Рамазанов уклонился от прямого ответа, посмотрел на меня:— Товарищ лейтенант, вам надо запротоколировать беседу?
Я его понял:
— Да. Оформим все, как положено, чтобы лишний раз не беспокоить товарища Загиди.
Хозяин с благодарностью посмотрел на меня, пригласил в дом. Мы задали ему еще ряд вопросов. Выяснилось, что, забрав коня, Мегерем оставил «Жигули» в этом дворе.
Протокол подписал Загиди и понятые, хотя от них, в общем-то, подписей не требовалось. Настоял сам любезный хозяин:
— Вреда же не будет от лишней подписи, п-п-правда, товарищи милиционеры? Чем больше подписей, тем спокойней и вам, и мне. Не так ли? Я вам рассказал все, как б-б-было.
Его обеспокоило, что Рамазанов вернулся в сарай и взял там кусок навоза. Он недоверчиво склонил голову, когда тот заворачивал его в бумагу, но не спросил, зачем инспектор это делает.
Он проводил нас до коричневых ворот. Прощаясь, я задал ему еще один вопрос:
— Вы очень любите своего друга, если доверили ему такого иноходца на несколько дней?
Загиди опять оживился, можно сказать — обрадовался, как будто перед ним был не инспектор, а сочувствующий в его личных делах человек.
— Вы как в зеркало смотрели, т-т-товарищ милиционер! Душу бы мою он попросил, я бы сказал: бери, все, что в доме захотел бы взять, отдал бы ему — не жалко! Так вы поняли, какой иноходец? Ч-ч-чудо!.. Со вчерашнего вечера не нахожу себе места: побыл конь без меня и уже не тот — и ржет не так звонко... тон изменился. Не заметили? Аппетит испортился. Видели, сколько ячменя осталось в корыте? А раньше подчистую сгрызет и еще попросит. Лучше ангелу смерти душу отдал бы, чем кому-то иноходца. Но вы на моем месте так же сделали бы. Он же не просто т-т-товарищ мой, он — сват!
Последнее слово он сказал с особым нажимом, и я все понял: его дочь была замужем за сыном Ханум и Мегерема. Круг замкнулся.
Снег покрыл пухлым слоем улицу. Мы свернули направо, подошли к нашему укромному месту, но такси там не было.
— Ах, бедолага! — укоризненно, беа всякой злости сказал Рамазанов.— Только потерял нас из виду и сразу включил зажигание. Испугался, что ли, что не заплатим? Неужели мы похожи на жуликов, а, туркмен гардаш?
— И без него такси в городе хватает,—ответил я, и. мы пошли в ту сторону, где, как нам казалось, быстрее всего можно встретить машину с зеленым огоньком.
Я шел впереди, голодный капитан плелся сзади и. ворчал: «...Или у него рабочий день кончился?» Было видно, что он не сердится на нашего шофера, потому что без него мы все-таки не добились бы того, что нам удалось. А добились многого.
Мы дошли почти до самого конца улицы, когда навстречу развернулась машина с зеленым огоньком. Не успел Рамазанов поднять руку, как она остановилась. Дверца приоткрылась. Это был наш шофер собственной персоной. Он стал объясняться:
— Извините, если заставил вас ждать. Чтобы не скучать, решил поехать за теми «Жигулями», которые вас интересовали. Он больше не вилял, ехал все время прямо. Остановился у очень красивого двора, на улице...
Адрес, который он назвал, был адресом Мегерема. Мы поблагодарили его за совсем не лишнюю услугу и попросили подвезти до ближайшего приличного кафе. Он привез нас в ресторан «Белый лебедь» Рамазанову пришлось чуть не силу применить, чтобы он взял с нас плату за такое большое путешествие по городу..
— Интересная у вас работа,—сказал он, прощаясь.— Когда меля выгонят из таксопарка, возьмите к себе.
Мы вошли в закусочную при ресторане, и капитан сказал:
— Такого парня можно не только в шоферы к нам взять, но сразу инспектором назначить. Угрозыск в проигрыше не останется...
Я с ним согласился.
Мы только начали есть, а план дальнейших действий уже созрел. Третье блюдо оставили на столе, и через двадцать минут мы уже были в кабинете полковника, которому подчинялся Рамазанов. Мы его сразу убедили, что встречу с Мегеремом откладывать нельзя.
Рамазанов с товарищами поехал за ним, а я остался в управлении, чтобы все подготовить к возвращению в родной Чарджоу. Отметил командировку, попросил забронировать билет на вечерний рейс, потом достал из сейфа Рамазанова папку с материалами дела Ханум Хакгасовой.
Сидел и листал их, когда в кабинет влетел возбужденный капитан:
— Готово! — Он больше не сказал мне ни слова, „а стал настраивать диктофон и, как полагается, приготовил все для беседы с подозреваемым: бланки протоколов, ручки, карандаши. Вынул из сейфа носовой платок с конским навозом, сверток с остатками пищи, который нашли под камнем, сунул мне в руки: — Сам поймешь, когда надо предъявить... Вопросы любые задавай.
От дверей кабинета до стула, стоявшего перед столом Рамазанова, Мегерему пройти было гораздо труднее, чем проехать на иноходце по горным кручам от Махачкалы до Цумады.
Наша беседа с ним была короткой, слишком много у нас было улик, чтобы он мог отпереться.
ЧАРДЖОУ
За два дня инспекторы и дружинники обошли все подстанции и отделения связи, но никто там не мог опознать изображенного на рисунке человека. Участковые тоже без всяких результатов обходили свои участки. Прокуратура, естественно, заинтересовалась им, и Хаиткулы пошел к Мар-тиросу Газгетдиновичу. Тот, рассмотрев изображение, презрительно поджал губы:
— Маленькая лепешка из большой квашни. Ясно, что исполнитель.
Начальник угрозыска знал это и сам. Не получив от Тамакаева никаких советов, он понял, что пора подключаться самому, и вызвал к себе резчика на ближайший же вечер...
Часы показывали пять, но сегодня его рабочий день должен кончиться не очень скоро— предстояло вместе с автором портрета совершить большую прогулку по городу.
Резчик пришел минута в минуту, как просил Хаиткулы. Пришел чисто выбритый, одетый с иголочки. Хаиткулы покачал головой:
— Стоило ли так наряжаться?.. Ладно, едемте! Старенький милицейский «Москвич», в котором они
начали операцию, быстро объехал значительную часть города, от поселка Комсомольск проехали до аэропорта, оттуда в Учпункт, в Хивинку... На этом маршруте резчик тщательно осматривал казавшиеся ему важным «объекты», но и его старания были напрасны.
Водитель не отрывал глаз от дороги, не показывая вида, что и он устал, как двое его пассажиров. Проездив почти до полуночи, Хаиткулы решил:
— Закругляемся. Я вас замучил. Двести километров по городу за один вечер — это уж слишком.
Ему уже надоело сидеть в машине. Впереди оставался базарчик, оттуда до дома — рукой подать. Он и решил там сойти. Шоферу приказал:
— Я через пять минут выйду, отвезешь товарища домой. Шофер молча наклонил голову: «Понял, товарищ майор».
Когда машина остановилась и Хаиткулы собрался выходить, резчик вдруг толкнул свою дверцу и бросился в темноту. Скрылся среди тех домов, гда жил Хаиткулы. Шофер смотрел на открытую дверцу, в глазах его был немой вопрос: он что, взбесился, или мы ему надоели?
— Наверняка кого-то увидел, подождем,— сделал предположение Хаиткулы и придвинулся к окну.
Шофер захлопнул переднюю дверцу и принял самостоятельное решение.
— То, что увидел он, должны видеть и мы, товарищ майор.— С этими словами он развернул машину, включил дальний свет. Сноп света выхватил из темноты забор, сарай, какие-то будки.
Они ждали. Хаиткулы не ошибся. Резчик возвращался не один, но с кем — понять было трудно: человек закрывал обеими руками лицо, ослепленное светом фар. Когда они подошли ближе, первое, что узнал Хаиткулы,— шапку с отвислыми ушами. Хотя на рисулке одно ухо было оттопырено, он узнал ее сразу. Увидев воротник — тот же самый, который изобразил резчик, и шарф, конец которого болтался сейчас на животе у пьяницы,— Хаиткулы не сомневался: пойман один из настоящих авторов трафарета «высокое напряжение».
— Это он, та самая свинья, которая заставила нас мотаться по городу.
Резчик подвел пойманного к задней дверце, около которой стоял Хаиткулы, но майор в темноте не мог разглядеть ,го лица. Он пожалел, что не захватил фонарик.
— Точно он? Не ошибаетесь?
— Я же вам говорил, мне на человека надо один раз посмотреть, чтобы на тысячу лет запомнить.
Хаиткулы уловил тошнотворный запах перегара.
— Повернитесь ко мне, пожалуйста. Кто вы? Что здесь делаете в такой поздний час в нетрезвом виде?
— Иду домой! Й-я, й-я... А ты кто? Какого черта здесь шляешься?
— Я из милиции.— Хаиткулы уже узнал этого человека.
— Мы должны будем вас задержать.
— Домой? И-и-или... куда?
— Сначала в отделение милиции, а потом посмотрим, домой или не, домой. Фамилия, гражданин?
— Т-т-товарищ... Я — Хаитбаев. Ат-ат... Атабай.
— Очень хорошо. Вот и познакомились, Атабай Хаитбаев. Мы вас долго искали, а вы, оказывается, прогуливаетесь здесь...
— Й-я, й-я... я сказал; иду к себе домой!
Сдав, пьяного дежурному и попросив наблюдать за ним — не натворил бы беды,— Хаиткулы крепко пожал руку резчику:
— Еще раз спасибо за помощь. Скоро увидимся. Шофер вас отвезет домой. Спокойной ночи!
Утром, придя на работу, Хаиткулы сразу же вызвал Ха-итбаева. Было холодно, но он открыл форточку, заварил чай и стал ждать.
Хаитбаев понятия не имел, где он находится и кто сидит перед ним. Он не помнил, ничего, что было накануне. Хаиткулы сначала объяснил все, потом вытащил из-под настольного стекла фотокопию рисунка, сделанного резчиком, положил ее на край стола:
— Вы знаете этого человека?
Хаитбаев взял снимок и положил на прежнее место:
— Не знаю.
Пока хозяин кабинета молча разливал чай в две пиалы, Хаитбаев осторожно, словно драгоценность, опять взял снимок, поднес к глазам, спросил:
— Как к вам попала моя фотография?
— Выпейте чаю...
Ему хотелось пить, он взял двумя руками пиалу, но пальцы так дрожали, что половину пиалы расплескал, пока поднес ко рту. Сделал несколько глотков.
— Почему меня привели к вам? Я что-нибудь плохое... товарищ начальник?
— У меня, как у всех, есть имя. Мне оно кажется не хуже других... Хаиткулы. Зови меня по имени. Ладно, Атабай? — Хаиткулы, усердно дуя на свой чай, снизу бросил взгляд на Хаитбаева.— Возможно, мы с тобой одногодки...
— Я с тридцать восьмого, Хаиткулы... Хаиткулы-ага,— Дряблые щеки Хаитбаева задрожали.
— Вы старше меня. Я должен звать вас «ага», а вы имеете полное право называть меня запросто — Хаиткулы.
Хаитбаев протянул двумя руками пустую пиалу, Хаиткулы налил в нее чай, а тот так и продолжал держать ее на весу: мысли его витали неизвестно где. Потом опомнился, сделал глоток.
— Вы на год больше, чем я, ели хлеб из джугары1. Мы с вами были бы благодарны, если бы джугаре поставили памятник, ведь она нас в войну спасла от голода... Не правда ли?.. Кстати, старики в городе?
— Хотите узнать, есть ли у меня родители?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41