— Ты только смотри не попадись, — предостерег детектив. — То, что он перепугался до смерти, не делает его хорошим человеком,
Эйдриен согласно кивнула.
— Знаю, — ответила она, взяла телефонную трубку и стала набирать свой рабочий номер, чтобы проверить, не оставили ли для нее сообщений. За дверью тихо беседовали Саттон с Дюраном, и разобрать слова было невозможно.
— Вы сидите в кресле? Не спешите с ответом.
Дюран досчитал до трех и сказал:
— Да.
— Сегодня восьмое ноября?
Опять подождал, следуя совету Саттона, и ответил:
— Да.
Бостонец наблюдал за поведением кривой на мониторе.
— Я сижу напротив вас? Скажите «нет».
Испытуемый так и сделал, и они перешли непосредственно к тестированию.
— Ваше настоящее имя Джеффри Дюран?
— Да.
— Вы дипломированный клинический психолог?
— Да.
— Лечение Николь Салливан осуществлялось вами в ее интересах?
— Да.
Проводив Дюрана до такси, Эйдриен и Бонилла направились в комнату, где проходило тестирование и Саттон распечатывал результаты.
— Ну-с? — спросил детектив, потирая руки. — Что тут у нас?
Специалист по детектору взглянул на девушку и пожал плечами:
— Хочешь знать? Я тебе скажу: правдив, как Джордж Вашингтон.
Бонилла нахмурился:
— Пол, оставь свои шуточки. Что стряслось?
— Он — Джеффри Дюран.
— Нет, он не Джеффри Дюран, — возразил детектив.
— По крайней мере он искренне в это верит, — ответил собеседник. — И, называя себя клиническим психологом, этот человек убежден, что говорит правду.
— Да пошел ты! — воскликнул сыщик. — Нам достоверно известно, что он врет. У меня есть доказательства, что Дюран находится в списках умерших.
Саттон покачал головой, откинулся в кресле и развернул руки ладонями вверх, как бы говоря: «А я-то что могу поделать?»
Тут в разговор вмешалась Эйдриен:
— Перед тестированием вы говорили, что результаты могут оказаться не достоверными.
— Да, верно, говорил, — согласился бостонец. — Но лишь потому, что испытуемый находился под воздействием стресса, он был крайне взвинчен. Я опасался, что все им сказанное будет выглядеть ложью. Здесь же мы видим обратное. Посмотрите сюда, — сказал он и подозвал клиентов к своему креслу.
На экране компьютера были изображены четыре диаграммы, расположенные ярусами, одна над другой. Саттон направил курсор на графу с надписью «ПНЕВМО 1» и щелкнул мышкой. Тут же исчезли другие графики, и «ПНЕВМО 1» заполнила собой весь экран.
— Видите? — спросил Саттон, подтащив курсор к острому пику, который выдавался над срединной линией волны. — Так выглядит ложь.
— Как вы это выяснили? — спросила Эйдриен.
— Вопрос номер четыре: «Моя рубашка желтая?» Ответ: «Да». — Саттон приподнял двумя пальцами ткань собственной белой рубашки и потряс ее, как бы иллюстрируя сказанное. Затем раскрыл следующие окна: «ПНЕВМО 2», «КАРДИО», «РКС». Похожие пики располагались приблизительно в том же месте на каждой диаграмме. — Итак, мы знаем, как выглядит ложь в устах мистера Дюрана. А теперь поглядите сюда, — продолжил бостонец и перевел курсор к волнистой линии РКС. — Вот — правда. Видите? Никакого стресса.
— О чем вы его спросили? — поинтересовалась Эйдриен.
— Задал очередной тестовый вопрос: «Вы сидите в кресле?» Ответ: «Да». Он сидел точно напротив меня.
— А когда вы спросили, на самом ли деле его зовут Джеффри Дюран?
Саттон сверился с записями и перевел курсор в часть диаграммы, которая представляла собой практически сплошную линию.
— Видите, о чем я? — Затем оператор по очереди открыл остальные окна: «КАРДИО», «ПНЕВМОГРАФ БРЮШИНЫ», «ПНЕВМОГРАФ БРЮШИНЫ (АБДОМИНАЛЬНЫЙ)». — Ничего. Почти все ровно.
В кабинете воцарилось молчание. Наконец Бонилла усмехнулся:
— Этот мерзавец обманул детектор лжи!
Саттон попытался возразить:
— Невозможно обмануть…
— Но он обманул, Пол! Нам достоверно известно, что этот человек и Джеффри Дюран совершенно разные лица.
— Эдди, он на самом деле считает себя Дюраном.
— Чушь собачья!
Все снова замолчали, и неожиданно стали слышны звуки дороги — низкий гул на Олд-Кин-Милл-роуд. Наконец Саттон сказал:
— Нельзя по-настоящему обмануть детектор. — Когда Бонилла попытался возразить, он поднял руку, будто желая ответить на вопрос. — Подожди, Эдди, — проговорил он. — Детектор обмануть нельзя, но что действительно возможно — если ты настоящий профи, — смазать результаты.
— А как насчет лекарств? — предположил детектив. — Валиум и…
— Даже в этом случае максимум, на что способен человек, — создать некоторую неоднозначность. Но в нашем случае картина прямо противоположная: здесь нет вообще никакой двусмысленности, все кристально ясно.
— Пол, к чему вы клоните? — попросила уточнить Эйдриен.
— Ну, если результат выглядит как правда, но вам доподлинно известно, что это ложь, тогда, вероятно…
— Что вероятно? — не утерпел Бонилла.
— Что испытуемый психопат.
— В яблочко! — воскликнул детектив.
— Такое случается, хоть и крайне редко, — заметил Саттон. — Не исключено, что у мистера Дюрана, кем бы он на самом деле ни был, шарики и ролики расположены не так, как у нас с вами.
— То есть как? — переспросила Эйдриен.
— Психопаты лишены эмпатии — способности сочувствовать и переживать за других людей. У них отсутствуют критерии морали. То есть в данном случае речь идет о человеке, который не способен провести четкую границу между тем, что такое хорошо и что такое плохо в этическом смысле слова. Он действует, руководствуясь соображениями личной выгоды, и поэтому ложь не порождает в нем стресса. А эти аппараты засекают именно стресс. Так что…
— Но когда вы попросили его солгать, ложь вызвала какую-то реакцию. Помните, вы спросили, желтая ли у вас рубашка?
Бостонец улыбнулся:
— Да, вы абсолютно правы. Только, утверждая, что нельзя обмануть детектор лжи, я подразумевал, что нельзя изобразить правду. А вот ложь имитировать как раз несложно.
— Как?
— Искусственно вызвав у себя стрессовое состояние. Некоторые преступники, зная этот нюанс, используют всевозможные приемы, чтобы детектор показал «неубедительные» результаты. Потому что если все ответы на диаграммах выглядят ложью — даже заведомо правдивые, такие, как установление личности испытуемого… — Саттон пожал плечами, — результаты бесполезны.
— А поподробнее?
— Скажем, деление в уме больших чисел дает неплохие результаты. Оператор задает вопрос. Испытуемый, выдавая ответ, решает в голове небольшой пример, и стресс, вызванный вычислениями, производит реакцию, которая выглядит как ложь. Или можно намеренно прикусить себе язык, ущипнуть за локоть — боль тоже вызывает потрясение.
— То есть, — предположила Эйдриен, — вы хотите сказать, Дюран знал, когда ему нужно произнести ответы, которые однозначно выглядели бы ложью на экране детектора.
Саттон сомкнул ладони.
— Эдди уже говорил мне, что вы оба немало удивились, когда этот человек согласился пройти тест. Из этого я делаю вывод, что ему, вероятно, уже доводилось бывать в подобных ситуациях.
— Пол хочет сказать, Скаут, что наш приятель — хладнокровный мерзавец. Я не приукрашиваю, Поли?
Бостонец задумчиво кивнул:
— Не исключено. Но, Боже мой, если ты прав, то удивительно, что у него вообще есть руки и ноги.
— То есть? — озадаченно проговорила Эйдриен.
Бонилла хохотнул.
— Пол хотел сказать…
— …что этот тип коварен, как змея, — закончил за него специалист по детектору.
Глава 16
Откинувшись в кресле такси, Дюран смотрел в затуманенные от пара окна, слушал, как шуршат по мокрому асфальту шины, и удивлялся своему настроению — он мог бы чувствовать себя и лучше. Более того, у него есть повод для радости: по выражению лица и жестам оператора ясно, что испытание на детекторе лжи пройдено «на пять с плюсом». И значит, он просто обязан чувствовать себя уверенно — теперь, когда подтвердились его благие намерения в отношении покойной пациентки. Однако, как Джефф ни старался, он не мог избавиться от смутного беспокойства. Его не покидала мысль, что на этом неприятности не закончатся.
По лобовому стеклу неутомимо ходили щетки стеклоочистителя — все впустую: дождь низвергался на землю микровзрывами, легкие брызги влаги сменялись пеленой льющей воды, замедлявшей ход машины до скорости черепахи.
— Да, погодка выдалась еще та, — завел разговор водитель.
Дюран кивнул и, заметив крошечный флажок на приборной доске, машинально ответил:
— Lavalas.[16]
Водитель обогнал идущую впереди машину и взглянул на пассажира в зеркало заднего вида:
— Pale Creole, zanmi?[17]
Вопрос вывел Джеффри из задумчивости:
— Что?
— Я спросил — pale Creole? Нет?
Дюран покачал головой, не до конца поняв, что от него хотят.
— Нет, — проговорил он. — Не думаю.
Водитель усмехнулся и пожал плечами:
— Ясно, просто знаете несколько слов. Lavalas — сильный дождь.
Джеффри кивнул — он и сам не понял, откуда выхватил это слово, просто слетело с языка. Наверное, по телевизору услышал, а вот… zanmi означало «друг». Каким-то образом он знал и это. «Господи», — подумал Дюран и посмотрел в окно на размытое сияние красных габаритных фонарей.
— Нет, ты только посмотри! — воскликнул водитель, обращаясь к самому себе. — Стоячая вода!
Прямо перед ними по дверцы в воде застрял «лексус». Огромная лужа перекрыла почти две полосы движения, и машинам приходилось рядком протискиваться по обочине.
— Я музыку поставлю, не против?
Дюран согласно кивнул:
— Да, прекрасно.
Водитель сунул кассету в магнитолу.
— Жаль, что конпы с собой не прихватил, ты бы послушал. Мало кто из пассажиров ее любит — наверное, трубы не нравятся, — вот и вожу с собой Марли…
Зазвучала музыка, и меланхоличный мужской голос запел: «No, woman, no cry…»
Такси двинулось на дюйм — и остановилось, двинулось — и остановилось, точно повинуясь ритму рэгги. Дюран откинулся в кресле и закрыл глаза, думая: «Конпа, как знакомо. Но чья конпа? „Эклипсов“? „Свит Микки“? „Табу“?» Откуда ему известны эти названия? Да и сама музыка? По телевизору видел? Вряд ли. Уж очень похоже на дежа-вю или реинкарнацию — но это так, возвращаясь к недавним мыслям.
Мурашки побежали по спине: в его мозгу давно происходило что-то совершенно не зависевшее от желаний Дюрана. Казалось, его личность, его самовосприятие осыпаются — точно старая краска со стены ветхого дома.
В какие-то моменты он чувствовал, будто помнит — по-настоящему помнит — другую жизнь. Слова таксиста «Pale creole, zanmi?» и его круглое чернокожее лицо так сильно напоминали Гаити. Дюран вспоминал запах тех мест: смесь жасмина, рома и сточных канав. Он, вне всякого сомнения, бывал там и успел хорошо изучить страну. Но когда? И зачем? Достоверно Джефф знал одно: его воспоминания трехмерны, насыщены в отличие от многих других образов, что сидели в его голове. Гаити был реальностью и нисколько не походил на попурри из телешоу и газетных статей.
И это еще не все: Джефф вспомнил многое другое, чего не мог бы объяснить. К примеру, психиатр, оказывается, неплохо разбирался в микологии. Однажды в супермаркете он выбирал японские грибы шитаки. И вот тут-то непостижимым образом и проявились знания, когда он с удивлением понял, что знает терминологию грибов так же хорошо, как и фамилии президентов США. Грибницу он называл мицелием, да и слова «штаммы» и «гимениальная пластинка» не показались ему китайской азбукой.
Фраза из песни напомнила о море, и сами собой перед глазами появились парусники. Дюран почти не сомневался, что когда-то он владел парусной шлюпкой. Да и жил он там, где много туманов. Может, в Портленде или Ванкувере. Впрочем, и эти слова как-то сами собой выплыли в памяти, за ними не стояло ничего конкретного, никаких воспоминаний. А вот парусники… В воображении ярко вставало скользящее по водной глади судно, в лицо летели брызги, он чувствовал скрип соли на коже, а глаза слепила солнечная рябь на волнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80