Наконец, будто только теперь осознав, что почти наступила ночь, ямаец снял наушники, крепко схватил ручки кресла и покатил старика по мостку, так и не заметив, что его подопечный мертв.
Однако это не укрылось от глаз плещущихся в бассейне ребятишек. Нико увидела то же, что и дети: бездыханный старик тяжело обвис в кресле, глаза закатились, а на груди — там, где пуля, прорвав в шали дыру, выскочила и упала несчастному на колени, — расцвел кровавый бутон.
Какая-то маленькая девочка завизжала, и мать сделала ей замечание, решив, что дети балуются. Никки стояла на краю балкона, потягивая шампанское, и слушала, как женщина выговаривает дочери: «Ну все, Джесси, мое терпение лопнуло. Последний раз я тебя…» Тут голос оставил ее, дыхание пресеклось, и дама глотнула воздух. Затем последовал второй судорожный вдох, будто кто-то собирался с силами, готовясь закричать, — и ночь пронзил вопль ужаса.
Нико ушла с балкона, взяла пульт и включила телевизор. Удобно устроившись на диване, она принялась скользить по каналам, пока не нашла любимое шоу: канал 67, любительские состязания по серфингу с их весельем и морскими брызгами.
Десять минут спустя рев сирен огласил округу: примчались «скорая помощь» и три полицейские машины. Вскоре на террасу пробежала съемочная группа телевизионщиков в погоне за сенсационными кадрами: окровавленное кресло-каталка, старик, которого увозят на тележке, и медбрат-ямаец, сидящий на складном стуле, закрыв лицо руками.
Поблизости, перешептываясь и качая головами, стояли несколько постояльцев отеля с тропическими напитками в руках.
Прошло больше часа, прежде чем полицейский постучал в дверь Нико, чтобы поинтересоваться, не заметила ли она чего-нибудь подозрительного. Никки ответила, что не в курсе происходящего, и спросила, из-за чего весь сыр-бор.
— Стреляли в человека, — объяснил полицейский. — На променаде.
— Шутите!
— Нет.
— Но я ничего не слышала. Только когда «скорая» приехала, поняла: что-то стряслось.
— Никто не слышал, — подтвердил полицейский. — Пока, во всяком случае.
— Надеюсь, этому несчастному помогут.
Коп отрицательно покачал головой.
— Неужели он умер? — поразилась Нико.
— Боюсь, что да, — ответил полисмен. — Убит. Можно сказать, его пристрелили.
— Здесь, на курорте? О ужас!
Полицейский хохотнул, будто собеседница поделилась с ним чем-то забавным.
— «Ужас» — еще мягко сказано.
— То есть как?
Инспектор казался крайне растерянным.
— Не в моей компетенции распространяться о таких вещах, но это крайне глупый поступок.
— О чем вы?
— Нелепое убийство.
— Почему вы так считаете?
— Старика звали Крейн. Ему стукнуло восемьдесят два, он лечился от рака — да его все здесь знают, местная знаменитость.
— И что?
— А то, что, по словам медбрата, Крейну оставалось жить полгода — год от силы. Какой смысл? — С горестной ухмылкой коп покачал головой.
Глава 2
Нико буквально кипела энергией! И не только сегодня. Так было и вчера, и позавчера — в принципе с тех самых пор, как она вернулась из… Забыла откуда, да это и не важно.
Ах да, она приехала из Флориды.
Утром поднялась в пять (невозможно спать в таком состоянии), прибралась в застекленных шкафчиках на кухне и разморозила холодильник. Поскребла духовку, вымыла и натерла воском полы. Зашла в ванную, двумя взмахами руки смела в полиэтиленовый мешок содержимое аптечки, освободила полочки под зеркалом, в полной уверенности, что лекарства ей больше не понадобятся — ни «Викс» от простуды, ни литий, ни аспирин. Да здравствует обновленная Нико, чистая и бурлящая жизнью, как водопад Эвиан!
Сегодня — встреча с Дюраном.
Его офис располагался в Кливленд-парке. Чтобы добраться туда из Джорджтауна, Никки предстояло пройти пешком до моста Ки-бридж, перейти Потомак и сесть на метро. Путь неблизкий, но идти на встречу ее никто не заставлял — как не заставляют дышать. Литий она недолюбливала, а вот беседы с психотерапевтом оказались настолько важны, что Никки ни разу в голову не пришло пропустить сеанс. Дюран был ее психиатром, якорем, удерживающим на плаву, и экзорцистом, помогавшим выводить терзавших сознание демонов на чистую воду. Доктор обещал ей помочь, и Нико в это верила.
Когда девушка вошла в метро, ее поразил давно забытый запах подземки: особая смесь затхлости и пыльной пустоты. Так пахли темные тоннели и подвалы, так пахло подземелье в Южной Каролине. Вспомнилось, как однажды она с сестренкой и родителями ездила на экскурсию в пещеры заповедника Шенандоа в Виргинии и как на Эйдриен прикрикнула смотрительница, когда девочка случайно коснулась сталагмита. До сих пор стоит в ушах гнусавый назидательный голос: «За десять тысяч лет сталагмит вырастает на четверть дюйма, а некоторые эгоистичные люди не могут удержать рук. Пожалуйста, относитесь с уважением к величию природы! Спасибо».
Этот подземный запах был обонятельным фоном метро, столь же неотъемлемым, как басовая тема в музыкальном произведении или сцена в комедии положений. Впрочем, в воздухе присутствовали и более сильные ароматы: кофе, пот, табак, пыль. Повеяло мочой, в нос ударил запах туалетной воды — или лака для волос?
Но зато сама поездка! Поездка успокаивала и расслабляла, как руки хорошего массажиста, и Никки едва не заснула. Ей нравилось, как ритмично покачивается гибкий, разделенный на вагоны поезд, со свистом рассекая воздух тоннеля. Она чувствовала, как ее тело проделывает замысловатые движения, приспосабливаясь к переменам в скорости и направлении движения, как мышцы моментально реагируют на ньютоновские силы — невидимые, но реальные.
Поезд доехал до «Кливленд-Парка», Никки вышла и поднялась по эскалатору на улицу, где в двух шагах от выхода стоял стенд с напитками. По своему обыкновению, купила молочный коктейль из папайи и высосала его до дна так быстро, что скулы свело от холода. Впрочем, это ощущение ей даже нравилось, потому что после наступал краткий миг, когда ее рассудок становился кристально чистым. А ради этого можно потерпеть и боль.
Однажды Нико пыталась объяснить Эйдриен, что чувствует в такие моменты, но сестренка просто не поняла, посмотрела на нее с опаской и отшутилась.
А вот Дюран — другое дело, он знает Никки до мелочей.
Кооперативная квартира, где жил психотерапевт, располагалась в доме-совладении в квартале от станции метро, в восточной части Коннектикут-авеню. Неплохой райончик, если вас не раздражает несмолкающий гул транспорта: мимо пожарной станции прогуливаются мамаши с колясками, бегают трусцой любители утренних пробежек и торопятся на ленч бизнесмены. Вот и теперь какая-то молодая пара изо всех сил старалась не замечать шизофреничного чернокожего, клянчившего мелочь у «Старбакса».
И конечно, старики сидели на скамейках перед индо-тайской закусочной «У Айви» и кормили голубей. Одного из завсегдатаев этого места Нико видела каждую неделю, узнавая по рыбацкой шапочке, которую он носил не снимая, в любую погоду, и по изуродованным артритом ладоням размером с суповую тарелку. Старик кормил птиц, швыряя в них поп-корн из темного бумажного пакета.
Здание, где находилась квартира Дюрана, выстроили много лет назад, и поэтому все в нем — от домофона до лифта — функционировало со странностями. Например, звонок внутренней связи гремел так оглушительно, словно возвещал квартиранта о том, что у него серьезные проблемы. В особенности это раздражало, когда Дюран спокойно сидел в гостиной и смотрел телевизор.
Так что едва Нико нажала кнопку звонка, доктор вздрогнул от неожиданности — и так же быстро взял себя в руки, сделал глубокий вдох, выдохнул и нажал кнопку на дистанционном пульте. Изображение взорвалось водоворотом искорок, а телеведущая Опра, которая как раз подалась к камере, чтобы уточнить очередной вопрос, растворилась в статическом потрескивании.
Дюран знал, что пришла Нико, но, желая соблюсти формальности, вышел из комнаты и проговорил в металлическую решетку домофона:
— Кто там?
Ответ не заставил себя ждать, и до психиатра донесся легкий певучий голос:
— Это Нико. Нико-Нико-Нико!
Пациентка так и излучала энергию — Дюран сразу понял, что литий она не принимала.
— Здравствуй. Ты, как обычно, вовремя. Поднимайся.
Ожидая Нико, Дюран поймал себя на мысли, что гадает — о чем же хотела спросить Опра, когда его отвлек вызов домофона. Перед глазами стояло лицо ведущей: сложенные в трубочку губы, тонкие морщинки на сосредоточенном лице, прищуренные глаза — озорной, извиняющийся взгляд будто приглашал собеседника вступить в некий тайный сговор: «Мои вопросы в обмен на твои ответы. Если я посмею спросить, рискнешь ли ты ответить?» Взгляд на «все сто» — не то что липкие гримасы иных тележурналистов, буквально выдавливающих из себя сочувственное понимание.
Доктор стоял у двери, ожидая Нико, и, когда на шестом этаже разъехались двери лифта, он почти физически ощутил, как дрогнул воздух. Затем послышались шаги в коридоре, легкое «цок-цок-цок» по плиткам становилось все громче, громче и — внезапно смолкло. Пациентка нажала кнопку звонка, и прозвучала чистая завершенная нота, словно кто-то ударил молоточком по ксилофону. Подобный звук издает усилительная аппаратура для объявлений в крупных универмагах вроде «Мейси» и «Сакс, Пятая авеню». (Впрочем, Дюрана сложно было назвать частым посетителем супермаркетов.)
Едва раздался звонок, врач открыл дверь, и Нико отпрянула от неожиданности.
— Нико!
— О-о-ох! Господи, Док, ты меня напугал! — воскликнула она и лучезарно улыбнулась, входя в прихожую.
— Прекрасно выглядишь, — заметил Дюран, закрывая дверь. — Здоровый загар. Хотя теперь, наверное, в ходу другая концепция: «Да здравствует бледность!»
Он помедлил, окинул ее взглядом, стараясь при этом не проявлять своей мужской сущности. Задачка не из легких, когда перед тобой стоит прелестная особа на шпильках и в розовой обтягивающей юбочке размером с косынку.
— Как дела, где пропадала?
Нико пожала плечами:
— Да так, на пляже.
— Серьезно? На каком?
Гостья покачала головой:
— Название вылетело из головы.
Доктор проводил ее в кабинет.
— Ого, да у тебя новое приобретение?! — Никки указала на коврик у камина.
Дюран посмотрел на кроваво-красный турецкий кирман с традиционными узорами и кивнул:
— Да. Недавно обзавелся.
— Ни за что не поверю, что ты выбирался в магазин.
Психиатр покачал головой, беспомощно улыбнувшись:
— Я заказал по каталогу.
— Док, тебе надо чаще бывать на воздухе — ты бледен, как призрак.
Собеседник пожал плечами:
— Времени не хватает. К тому же теперь бледность действительно в моде.
Кабинет мало чем отличался от гостиной — разве что встроенными в потолок осветителями да тяжелыми шторами на окнах. В обстановке преобладали нейтральные тона: на кремовых стенах висели акварельные пейзажи в черепаховых рамах, мебель закрывали бежевые чехлы. Здесь же красовались и дипломы Дюрана.
Вместе с огромного размера мебелью и подушками, разложенными на диване, дипломы и свидетельства были призваны завоевывать доверие клиентов: степень бакалавра в Брауне, докторская по клинической психологии в Висконсине, по флангам — сертификаты Американского совета психологического гипноза и Общества когнитивных психотерапевтов[3].
— Располагайся, — сказал Дюран, садясь за письменный стол. — Я просмотрю записи, найду кассету — и начнем.
— А что, обязательно записывать все сеансы? — пожаловалась Нико и, сбросив туфли, плюхнулась на диван.
— Да, — усмехнулся Дюран, вставляя кассету в магнитофон. Нажал кнопку «Запись» и, повернувшись к компьютеру, стал набирать что-то на клавиатуре. — Ты же знаешь, это не моя прихоть — страховая компания требует.
— Док, я все равно не буду с тобой судиться.
— К сожалению, именно так все и утверждают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Однако это не укрылось от глаз плещущихся в бассейне ребятишек. Нико увидела то же, что и дети: бездыханный старик тяжело обвис в кресле, глаза закатились, а на груди — там, где пуля, прорвав в шали дыру, выскочила и упала несчастному на колени, — расцвел кровавый бутон.
Какая-то маленькая девочка завизжала, и мать сделала ей замечание, решив, что дети балуются. Никки стояла на краю балкона, потягивая шампанское, и слушала, как женщина выговаривает дочери: «Ну все, Джесси, мое терпение лопнуло. Последний раз я тебя…» Тут голос оставил ее, дыхание пресеклось, и дама глотнула воздух. Затем последовал второй судорожный вдох, будто кто-то собирался с силами, готовясь закричать, — и ночь пронзил вопль ужаса.
Нико ушла с балкона, взяла пульт и включила телевизор. Удобно устроившись на диване, она принялась скользить по каналам, пока не нашла любимое шоу: канал 67, любительские состязания по серфингу с их весельем и морскими брызгами.
Десять минут спустя рев сирен огласил округу: примчались «скорая помощь» и три полицейские машины. Вскоре на террасу пробежала съемочная группа телевизионщиков в погоне за сенсационными кадрами: окровавленное кресло-каталка, старик, которого увозят на тележке, и медбрат-ямаец, сидящий на складном стуле, закрыв лицо руками.
Поблизости, перешептываясь и качая головами, стояли несколько постояльцев отеля с тропическими напитками в руках.
Прошло больше часа, прежде чем полицейский постучал в дверь Нико, чтобы поинтересоваться, не заметила ли она чего-нибудь подозрительного. Никки ответила, что не в курсе происходящего, и спросила, из-за чего весь сыр-бор.
— Стреляли в человека, — объяснил полицейский. — На променаде.
— Шутите!
— Нет.
— Но я ничего не слышала. Только когда «скорая» приехала, поняла: что-то стряслось.
— Никто не слышал, — подтвердил полицейский. — Пока, во всяком случае.
— Надеюсь, этому несчастному помогут.
Коп отрицательно покачал головой.
— Неужели он умер? — поразилась Нико.
— Боюсь, что да, — ответил полисмен. — Убит. Можно сказать, его пристрелили.
— Здесь, на курорте? О ужас!
Полицейский хохотнул, будто собеседница поделилась с ним чем-то забавным.
— «Ужас» — еще мягко сказано.
— То есть как?
Инспектор казался крайне растерянным.
— Не в моей компетенции распространяться о таких вещах, но это крайне глупый поступок.
— О чем вы?
— Нелепое убийство.
— Почему вы так считаете?
— Старика звали Крейн. Ему стукнуло восемьдесят два, он лечился от рака — да его все здесь знают, местная знаменитость.
— И что?
— А то, что, по словам медбрата, Крейну оставалось жить полгода — год от силы. Какой смысл? — С горестной ухмылкой коп покачал головой.
Глава 2
Нико буквально кипела энергией! И не только сегодня. Так было и вчера, и позавчера — в принципе с тех самых пор, как она вернулась из… Забыла откуда, да это и не важно.
Ах да, она приехала из Флориды.
Утром поднялась в пять (невозможно спать в таком состоянии), прибралась в застекленных шкафчиках на кухне и разморозила холодильник. Поскребла духовку, вымыла и натерла воском полы. Зашла в ванную, двумя взмахами руки смела в полиэтиленовый мешок содержимое аптечки, освободила полочки под зеркалом, в полной уверенности, что лекарства ей больше не понадобятся — ни «Викс» от простуды, ни литий, ни аспирин. Да здравствует обновленная Нико, чистая и бурлящая жизнью, как водопад Эвиан!
Сегодня — встреча с Дюраном.
Его офис располагался в Кливленд-парке. Чтобы добраться туда из Джорджтауна, Никки предстояло пройти пешком до моста Ки-бридж, перейти Потомак и сесть на метро. Путь неблизкий, но идти на встречу ее никто не заставлял — как не заставляют дышать. Литий она недолюбливала, а вот беседы с психотерапевтом оказались настолько важны, что Никки ни разу в голову не пришло пропустить сеанс. Дюран был ее психиатром, якорем, удерживающим на плаву, и экзорцистом, помогавшим выводить терзавших сознание демонов на чистую воду. Доктор обещал ей помочь, и Нико в это верила.
Когда девушка вошла в метро, ее поразил давно забытый запах подземки: особая смесь затхлости и пыльной пустоты. Так пахли темные тоннели и подвалы, так пахло подземелье в Южной Каролине. Вспомнилось, как однажды она с сестренкой и родителями ездила на экскурсию в пещеры заповедника Шенандоа в Виргинии и как на Эйдриен прикрикнула смотрительница, когда девочка случайно коснулась сталагмита. До сих пор стоит в ушах гнусавый назидательный голос: «За десять тысяч лет сталагмит вырастает на четверть дюйма, а некоторые эгоистичные люди не могут удержать рук. Пожалуйста, относитесь с уважением к величию природы! Спасибо».
Этот подземный запах был обонятельным фоном метро, столь же неотъемлемым, как басовая тема в музыкальном произведении или сцена в комедии положений. Впрочем, в воздухе присутствовали и более сильные ароматы: кофе, пот, табак, пыль. Повеяло мочой, в нос ударил запах туалетной воды — или лака для волос?
Но зато сама поездка! Поездка успокаивала и расслабляла, как руки хорошего массажиста, и Никки едва не заснула. Ей нравилось, как ритмично покачивается гибкий, разделенный на вагоны поезд, со свистом рассекая воздух тоннеля. Она чувствовала, как ее тело проделывает замысловатые движения, приспосабливаясь к переменам в скорости и направлении движения, как мышцы моментально реагируют на ньютоновские силы — невидимые, но реальные.
Поезд доехал до «Кливленд-Парка», Никки вышла и поднялась по эскалатору на улицу, где в двух шагах от выхода стоял стенд с напитками. По своему обыкновению, купила молочный коктейль из папайи и высосала его до дна так быстро, что скулы свело от холода. Впрочем, это ощущение ей даже нравилось, потому что после наступал краткий миг, когда ее рассудок становился кристально чистым. А ради этого можно потерпеть и боль.
Однажды Нико пыталась объяснить Эйдриен, что чувствует в такие моменты, но сестренка просто не поняла, посмотрела на нее с опаской и отшутилась.
А вот Дюран — другое дело, он знает Никки до мелочей.
Кооперативная квартира, где жил психотерапевт, располагалась в доме-совладении в квартале от станции метро, в восточной части Коннектикут-авеню. Неплохой райончик, если вас не раздражает несмолкающий гул транспорта: мимо пожарной станции прогуливаются мамаши с колясками, бегают трусцой любители утренних пробежек и торопятся на ленч бизнесмены. Вот и теперь какая-то молодая пара изо всех сил старалась не замечать шизофреничного чернокожего, клянчившего мелочь у «Старбакса».
И конечно, старики сидели на скамейках перед индо-тайской закусочной «У Айви» и кормили голубей. Одного из завсегдатаев этого места Нико видела каждую неделю, узнавая по рыбацкой шапочке, которую он носил не снимая, в любую погоду, и по изуродованным артритом ладоням размером с суповую тарелку. Старик кормил птиц, швыряя в них поп-корн из темного бумажного пакета.
Здание, где находилась квартира Дюрана, выстроили много лет назад, и поэтому все в нем — от домофона до лифта — функционировало со странностями. Например, звонок внутренней связи гремел так оглушительно, словно возвещал квартиранта о том, что у него серьезные проблемы. В особенности это раздражало, когда Дюран спокойно сидел в гостиной и смотрел телевизор.
Так что едва Нико нажала кнопку звонка, доктор вздрогнул от неожиданности — и так же быстро взял себя в руки, сделал глубокий вдох, выдохнул и нажал кнопку на дистанционном пульте. Изображение взорвалось водоворотом искорок, а телеведущая Опра, которая как раз подалась к камере, чтобы уточнить очередной вопрос, растворилась в статическом потрескивании.
Дюран знал, что пришла Нико, но, желая соблюсти формальности, вышел из комнаты и проговорил в металлическую решетку домофона:
— Кто там?
Ответ не заставил себя ждать, и до психиатра донесся легкий певучий голос:
— Это Нико. Нико-Нико-Нико!
Пациентка так и излучала энергию — Дюран сразу понял, что литий она не принимала.
— Здравствуй. Ты, как обычно, вовремя. Поднимайся.
Ожидая Нико, Дюран поймал себя на мысли, что гадает — о чем же хотела спросить Опра, когда его отвлек вызов домофона. Перед глазами стояло лицо ведущей: сложенные в трубочку губы, тонкие морщинки на сосредоточенном лице, прищуренные глаза — озорной, извиняющийся взгляд будто приглашал собеседника вступить в некий тайный сговор: «Мои вопросы в обмен на твои ответы. Если я посмею спросить, рискнешь ли ты ответить?» Взгляд на «все сто» — не то что липкие гримасы иных тележурналистов, буквально выдавливающих из себя сочувственное понимание.
Доктор стоял у двери, ожидая Нико, и, когда на шестом этаже разъехались двери лифта, он почти физически ощутил, как дрогнул воздух. Затем послышались шаги в коридоре, легкое «цок-цок-цок» по плиткам становилось все громче, громче и — внезапно смолкло. Пациентка нажала кнопку звонка, и прозвучала чистая завершенная нота, словно кто-то ударил молоточком по ксилофону. Подобный звук издает усилительная аппаратура для объявлений в крупных универмагах вроде «Мейси» и «Сакс, Пятая авеню». (Впрочем, Дюрана сложно было назвать частым посетителем супермаркетов.)
Едва раздался звонок, врач открыл дверь, и Нико отпрянула от неожиданности.
— Нико!
— О-о-ох! Господи, Док, ты меня напугал! — воскликнула она и лучезарно улыбнулась, входя в прихожую.
— Прекрасно выглядишь, — заметил Дюран, закрывая дверь. — Здоровый загар. Хотя теперь, наверное, в ходу другая концепция: «Да здравствует бледность!»
Он помедлил, окинул ее взглядом, стараясь при этом не проявлять своей мужской сущности. Задачка не из легких, когда перед тобой стоит прелестная особа на шпильках и в розовой обтягивающей юбочке размером с косынку.
— Как дела, где пропадала?
Нико пожала плечами:
— Да так, на пляже.
— Серьезно? На каком?
Гостья покачала головой:
— Название вылетело из головы.
Доктор проводил ее в кабинет.
— Ого, да у тебя новое приобретение?! — Никки указала на коврик у камина.
Дюран посмотрел на кроваво-красный турецкий кирман с традиционными узорами и кивнул:
— Да. Недавно обзавелся.
— Ни за что не поверю, что ты выбирался в магазин.
Психиатр покачал головой, беспомощно улыбнувшись:
— Я заказал по каталогу.
— Док, тебе надо чаще бывать на воздухе — ты бледен, как призрак.
Собеседник пожал плечами:
— Времени не хватает. К тому же теперь бледность действительно в моде.
Кабинет мало чем отличался от гостиной — разве что встроенными в потолок осветителями да тяжелыми шторами на окнах. В обстановке преобладали нейтральные тона: на кремовых стенах висели акварельные пейзажи в черепаховых рамах, мебель закрывали бежевые чехлы. Здесь же красовались и дипломы Дюрана.
Вместе с огромного размера мебелью и подушками, разложенными на диване, дипломы и свидетельства были призваны завоевывать доверие клиентов: степень бакалавра в Брауне, докторская по клинической психологии в Висконсине, по флангам — сертификаты Американского совета психологического гипноза и Общества когнитивных психотерапевтов[3].
— Располагайся, — сказал Дюран, садясь за письменный стол. — Я просмотрю записи, найду кассету — и начнем.
— А что, обязательно записывать все сеансы? — пожаловалась Нико и, сбросив туфли, плюхнулась на диван.
— Да, — усмехнулся Дюран, вставляя кассету в магнитофон. Нажал кнопку «Запись» и, повернувшись к компьютеру, стал набирать что-то на клавиатуре. — Ты же знаешь, это не моя прихоть — страховая компания требует.
— Док, я все равно не буду с тобой судиться.
— К сожалению, именно так все и утверждают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80