Эйдриен принципиально не стала следить за его приготовлениями. Она сидела и листала страницы «Гералд-трибюн»: в Чечне снова накалились события, какая-то крупная фирма устраивает грандиозную сезонную распродажу, а «Редскинс» надеются взять реванш на решающей встрече. Эйдриен развернула финансовые страницы, и ее взгляд упал на заголовок, в котором упоминалась Швейцария. В статье говорилось о предстоящем Международном экономическом форуме в Давосе. Мероприятие больше напоминало шикарную вечеринку, чем конференцию финансистов, которой оно по логике вещей являлось. Стоимость билета на форум доходила до 160 тысяч долларов, а в числе приглашенных оказались Билл Гейтс, принц Чарлз, Уоррен Битти и Кофи Аннан. Опасаясь демонстраций антиглобалистов, организаторы выставили усиленную охрану. Впрочем, по мнению Эйдриен, поводов для беспокойства у них нет. Швейцария производила впечатление уважающей порядок страны, и, если верить Макбрайду, все мужчины вооружены до зубов. Включая его.
— Так каков же план? — спросила она, откладывая газету.
— План? План такой: я иду в Институт, нахожу Опдаала, и мы беседуем.
Эйдриен помолчала, ожидая, что Макбрайд разовьет мысль, но, не дождавшись пояснений, через некоторое время поинтересовалась:
— И только?
— Вообще-то нет. Во-первых, я приставлю к его голове ствол — так, чтобы наш разговор не слишком походил на дружескую беседу. Я буду очень бдителен.
Собеседница кивнула и, поразмыслив, сказала:
— Не слишком детально, не находишь? То есть то, что ты рассказал, не очень похоже на план. Я бы назвала это черновиком плана.
Тот пожал плечами:
— Другого у меня нет.
— И о чем ты его спросишь?
— А ты как считаешь? Что, где, когда, зачем и как.
Эйдриен выглянула на улицу: за окном шел легкий снежок. Немного погодя она повернулась к собеседнику и, облокотившись на подоконник, сказала:
— Хорошо, так и поступим, только я войду первой.
Льюис покачал головой:
— Нет.
— Меня там не знают, — не унималась она. — Ты засветишься — и все, конец. А если Опдаала даже нет в Институте? Тогда его предупредят. В этом случае ты к нему и близко не подберешься. А кто я? Простая студентка, проездом в городе. Хотя бы выясню, на месте ли он.
— Студентка? — повторил Макбрайд.
— Да. Скажу, что остановилась по соседству. Приехала в Швейцарию покататься на лыжах, и один знакомый — я с ним повстречалась в Штатах — попросил заглянуть и подать резюме.
— Там не подают резюме, — сказал Макбрайд. — Чтобы попасть в Институт, тебя должны порекомендовать.
— Верно, и я о том же. Он сказал, что, если буду в городе, должна непременно заглянуть и передать привет. Сказать Опдаалу, кто я. Потому что он надеется — в будущем меня порекомендуют.
— И что это за знакомый? — спросил Макбрайд. — Джефф Дюран?
— Нет! Конечно, нет! Первый раз слышу о Джеффри Дюране. Кто это? Моего знакомого зовут иначе. Как же его зовут?…
— Эрик Бранч.
— Точно! — воскликнула Эйдриен.
— Он исследовал миграцию чернокожего населения из Азии в Африку. Я читал пару его статей — хорошо пишет.
— Вот и прекрасно! Значит, я спрошу, можно ли встретиться с Опдаалом. А если его нет, выясню, где он.
— А если тебе скажут: «Боюсь, к доктору Опдаалу нельзя просто „заглянуть“, — сказал Макбрайд с лающим немецким акцентом, — вам должно быть назначено».
Собеседница тут же прикинулась несчастной сироткой:
— Я в Цюрихе всего на пару дней…
— Не лебези, — сказал Лью. — В Институте это не пройдет.
Эйдриен снова изменила интонацию — на этот раз опустившись в сладострастные горловые глубины:
— Но я в Цюрихе всего на пару дней…
Голос звучал глупо и работал безотказно. Бросившись на кровать, Макбрайд повалил подругу и покатился вместе с ней по покрывалу: голова кружилась, возбуждение нарастало. А Эйдриен пробовала одну за другой вариации: «Я в Цюрихе только на пару дней…» Поцелуи становились все страстнее, но вскоре партнерша отстранилась от Лью и уселась на кровати. Она раскраснелась, ее светлые волосы растрепались, одна прядь прилипла к щеке. По мнению Льюиса, Эйдриен принадлежала к женщинам, которых украшает неряшливость — тогда в их облике появляется необузданность, которую все остальное время они удачно скрывают.
— Не стоит, — проговорила она. — Иначе слишком поздно будет куда-либо идти.
Макбрайд неохотно согласился. Встал с постели и подцепил прилипшее к штанине крошечное перышко.
— Кто тебя хотел порекомендовать?
— Эрик Бранч. — Эйдриен взяла с ночного столика щетку для волос и стала причесываться. — Минуточку, а вдруг они скажут: «Прекрасно, мистер Опдаал сейчас вас примет». Тогда как быть?
— Разворачивайся и уходи.
— Как…
— Просто не поднимайся с ними наверх.
— Почему? Может…
Льюис перебил ее и покачал головой.
— Пообещай.
В Институт они поехали трамваем. Макбрайд сжимал в руках коробку с «карнизом», а Эйдриен сидела неподвижно, ухватившись за металлический поручень. Почти на каждой остановке дверь с шипением открывалась, впуская в салон струю холодного, почти арктического воздуха и розовощеких пассажиров. В это время дня пассажиры представляли собой разношерстную гвардию из рабочих, пропахших никотином, пожилых горожан и хорошо одетых женщин с пластиковыми сумками для покупок. На одной из остановок на борт поднялся бурлящий воодушевлением поток ребятишек в школьной форме.
Оживление детей ярко контрастировало с настроением Макбрайда, который становился все мрачнее по мере приближения к цели. Беспокойство его росло. Льюис боялся, что едет «туда — не знаю куда», что по искомому адресу Института не окажется и вместо городского особняка с горгульями на водосточных трубах он увидит пустое место или остановку электрички. После того случая в Бетани-Бич, когда столь ясно представлявшегося ему дома не оказалось на месте, Макбрайд все еще сомневался в реальности собственного прошлого.
— Что с тобой? — обеспокоенно поинтересовалась Эйдриен, но Лью лишь покачал головой и отвел глаза.
Макбрайд уже было решил, что все сомнения относительно воспоминаний и их правдивости ушли в историю. Он думал, что докопался до истины. Он — Льюис Макбрайд — и точка. Только все не так просто: он никогда уже не будет до конца уверен в том, что помнит, — вот что отнял у него Опдаал.
Кондуктор объявил их остановку, и трамвай притормозил. Впереди появились широкая платформа и пластиковый навес со скамейками, на которых сидели ожидающие. Дети громко прощались друг с другом и вскакивали с мест. Ребятня собиралась в очередь в проходе между сиденьями, теснилась, направляясь в переднюю часть салона. Выглянув в окно, Макбрайд увидел ряд неприметных хмурых строений — что-то это ему напоминало, хотя он и не сказал бы, что именно.
— Приехали, — проговорил Лью. Поднялся с места и нажал резиновую кнопку, открывающую заднюю дверь. Вскоре Макбрайд с Эйдриен оказались на улице, и он стал задаваться вопросом, не совершают ли они непоправимую ошибку.
По обе стороны дороги стояли бесстрастные старые дома: разномастные особняки швейцарских промышленников, банкиров, адвокатов, а также эмигрантов, которые поселились здесь, спасая капитал от налогов. Перед каждым зданием мерзли два-три платана, упрямо дожидаясь прихода весны.
Эйдриен с Макбрайдом, склонив головы, шли навстречу ветру — дуло с озера, мелкие, жгучие, точно искорки, снежинки метались в воздухе.
Они прошли три квартала, и теперь оставалось просто завернуть за угол. С каждым шагом в груди у Макбрайда все замирало, а сердце бешено колотилось. Точно штангист перед последним, решающим рывком, он вообще не дышал — просто выжимал из себя все до последней капли, лишь бы довести начатое до конца. В голове происходила бесконечная дискуссия: либо Институт на месте, либо нет. И призом в этом диспуте было здравомыслие.
И — вот оно, здание. Такое же, каким его запомнил Макбрайд: трехэтажная гранитная постройка с цветастыми ящиками, пышной вечнозеленой растительностью и сочными можжевельниками; тяжелая дверь с кольцом в форме львиной головы; фрамуга из освинцованного стекла; маленькая латунная табличка с названием Института и видеокамера внешнего слежения над головой. Льюис держался на расстоянии — он даже не стал переходить улицу, лишь бы не попасть в поле зрения всеведущего объектива.
Его терзали сомнения и дурные предчувствия. Неожиданно идея отправить вперед Эйдриен показалась сумасбродной.
— Мне опять кажется, что наш план не так уж и хорош, — сказал Макбрайд. — Может, лучше передумаешь?
Эйдриен покачала головой и приосанилась: она, Скаут, всегда готова и собранна.
— Мне выпал жребий, отступать поздно. Хотя бы попробую зайти.
— Давай просто позвоним ему. Еще не все потеряно.
— Не надо искать легких решений. При желании он просто бросит телефонную трубку, и все. А так у меня будет возможность взглянуть ему в глаза.
— Если не вернешься через пятнадцать минут, — пообещал Макбрайд, — я захожу. И в руках у меня будет не карниз.
Эйдриен кивнула.
— Эрик Бранч, Эрик Бранч, Эрик Бранч, — повторила она и, развернувшись, направилась к двери.
Макбрайд засек время: 14.36.
Он заставил себя посмотреть на здание. Проводил Эйдриен взглядом: вот она звонит в дверь, ей открыли, в проеме мелькнула какая-то женщина, и его спутница исчезла внутри.
Макбрайд начал замерзать. На улице холодало, а время не просто замедлилось — оно застыло, будто минуты тоже способны замерзать на морозе. Льюис стоял, прислонившись спиной к платану на другой стороне дороги, чуть в стороне от здания Института. Не отпускало чувство, что все обращают на него внимание: с чего бы это человеку понадобилось стоять на улице, явно чего-то выжидая, да еще с такой громоздкой коробкой. И все же он не сходил в места и не сводил глаз с массивной входной двери, без устали повторяя: «Ну где ты, где ты, где ты…»
Внезапно Льюису расхотелось встречаться с Опдаалом. Отчего-то, когда Макбрайд смотрел на это здание, в нем начинали просыпаться первобытные инстинкты, словно он открыл глаза среди ночи и увидел извивающуюся на полу спальни змею. Страх зарождался в самых потайных уголках его сознания, там, где не существует логики и действуют только законы борьбы за выживание.
И тут он вспомнил все: вспомнил приснившийся ему днем кошмар и неожиданно понял, кем был человек без лица. В тот день Льюис поехал в Институт, чтобы переговорить с Опдаалом, и на него внезапно напали — какой-то человек с аэрозолем в руках. В памяти возникли облачко брызг, удар лицом об пол и нескончаемая поездка в машине «скорой помощи». Действие наркотика стало ослабевать, и колеса каталки захрустели по гравию — они прибыли на место.
Затем операционная, где Гуннар Опдаал — крупный норвежец в хирургическом халате и шапке — направил фонарик ему в глаза. У операционного стола располагался монитор, на котором Макбрайд видел крупным планом свое равнодушное парализованное лицо, а потом медсестра начала снимать с него кожу, точно кожуру, оттягивая ее все выше и выше, пока лицо не исчезло. Крик вырвался из горла и, дойдя до искусственной трахеи, превратился в тихое бульканье, а рядом сопела машина, вдыхая и выдыхая за него воздух. Льюис попытался закрыть глаза и не смог, и сквозь весь этот кошмар до него донесся голос Опдаала: «Ты очень храбрый».
Храбрый?
Макбрайд поежился и взглянул на часы. 14.48 — прошло двенадцать минут. «Что же она медлит? Ей уже давно пора быть здесь, если только у Опдаала нет ее фотографии. Конечно, нет, если только…» 14.49.
«Черт», — пробормотал он и бросился к зданию Института.
Макбрайд был уже на полпути к парадному входу, когда двери открылись. Замедлив шаг, Льюис расправил плечи и попытался принять непринужденный вид. Эйдриен стояла в дверях и разговаривала о чем-то с женщиной в зеленом костюме, то и дело улыбаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80