Хотя Макбрайд их и не видел, об их местонахождении говорил шум: колокольчики возвещали о прибытии, с шипением открывались двери, бряцали переправляемые в холл тележки. Помимо этого, указатели сообщали о наличии комнаты гидротерапии и гимнастического зала.
О другом коридоре Макбрайд ничего не мог сказать. Однако в здании где-то размещались пациенты, поэтому вполне разумно было бы предположить, что второй коридор вел к палатам для больных.
Льюис уже понял, что клиника гораздо больше, чем кажется снаружи. Полное отсутствие транспорта у входа предполагало наличие значительной по размерам подземной автостоянки, а вентиляционные отверстия, которые он заметил еще из окна своего номера в «Бельведере», наводили на мысль о том, что под землей находится нечто большее, чем просто автостоянка.
Подойдя к автоматам, Макбрайд нащупал в кармане телефонную карту и сунул ее в приемное отверстие счетчика. Почти сразу на жидкокристаллическом дисплее появилась надпись, извещавшая, что на карте осталось 23.7 швейцарских франка. Сверяясь по клочку бумаги, он набрал номер клиники и услышал, как в фойе зазвонил телефон. Он звонил, звонил, звонил…
Вообще-то звонок больше напоминал чириканье, но как бы там ни было звук этот действовал на нервы. Оглянувшись, Макбрайд увидел, что секретарь занята другим телефонным разговором и что-то оживленно рассказывает в трубку. Наконец ее поведение изменилось, она нажала кнопку вызова и сказала: «Bitte?»
Макбрайд отвернулся.
— Bitte? — повторила она.
— Доктора Опдаала, пожалуйста…
В коридоре появилась средних лет женщина в розовом комбинезоне — она вела под руки двух крайне истощенных девушек. Обе пациентки выглядели тщательно ухоженными, модно одетыми и при полном макияже, что производило кошмарное впечатление — будто троица направлялась на показ мод в концентрационном лагере.
Теперь зазвонил телефон в кабинете Опдаала, сестра и ее подопечные исчезли за углом, и вот — руководитель клиники на проводе:
— Ja![58]
Сердце Макбрайда бешено забилось, едва он услышал этот голос. На миг он лишился дара речи.
— Ja. Ist we es?[59]
Собеседник откашлялся и проговорил:
— Это Лью Макбрайд.
На другом конце провода наступила гробовая тишина. Наконец Опдаал подал голос:
— Ну, тогда здравствуй!
В его голосе было что-то не так, но что именно — Макбрайд пока не понял. Поэтому продолжил по заранее продуманному сценарию:
— Я убью тебя.
— Ты серьезно?
— Вполне, — ответил Льюис. — И очень скоро.
Директор засмеялся:
— Знаешь, Лью, я ни на секунду не поверю, что ты действительно это сделаешь. Ты не того сорта человек.
«Не действует, — подумал Макбрайд. — Что-то не так, он как-то странно разговаривает».
— …так что почему бы нам просто не встретиться? — продолжал собеседник.
— Обязательно встретимся! — заверил Лью.
— И поболтать по душам.
— Нам не о чем разговаривать, — начал Макбрайд, и тут его осенило, что не так в интонации директора: он совсем не удивлен.
— Нет, ты не прав, — продолжал хирург. — Нам о многом предстоит побеседовать. Для Института ты представляешь собой очень ценный опыт — думаю, это ты и сам понимаешь. — Он снова засмеялся. — Позволь, Рутгер тебя проводит.
Рутгер?
Макбрайд похолодел — он еще не до конца понял, что происходит, но уже чувствовал, что ситуация начинает выходить из-под контроля. Мельком взглянул на потолок — и только теперь заметил видеокамеру: красный огонек мигал над направленным на него объективом. Льюис медленно обернулся, перехватил напуганный взгляд секретарши за стеклянной стойкой и пулей бросился к коробке с карнизами. И вдруг его с силой ударили об стену…
— Я смотрю, ты уже познакомился с Рутгером и Хайнцем, — заметил Опдаал, поднимаясь из-за стола, чтобы поприветствовать Макбрайда, которого грубо втолкнули в кабинет. — Присаживайся.
Один из телохранителей толкнул Лью в кресло у письменного стола Опдаала, а другой швырнул коробку с карнизом на диван.
— Gesetzt ihm in eine Zwangsjacke[60], — приказал Опдаал и, когда один из охранников удалился, перешел на английский. — Это для твоей же собственной безопасности.
— Пошел ты! — плюнул Макбрайд и сразу пожалел об этом, так как второй телохранитель с силой хлопнул его по ушам. Опдаал засмеялся: «Ой-ой-ой!» Льюис опять попытался вскочить с кресла и тут же опустился, когда в основание его черепа ткнулся холодный ствол.
Очень скоро вернулся громила со смирительной рубашкой, и при виде его Макбрайд вжался в кресло — когда на тебя направлено дуло «зиг-зауэра», выбирать не приходится. Второй охранник рывком поставил пленника на ноги и натянул ему на руки рубашку. Льюис набрал полную грудь воздуха, когда телохранитель попросил его скрестить руки на груди и щелкнул застежкой на талии. Успешно справившись с этой задачей, здоровяк небрежно толкнул узника в кресло и устремил на босса преданный взгляд, ожидая дальнейших приказаний.
— Ich nehme es von hier[61], — проговорил хирург и, точно смахивая со стола крошки, жестом приказал охране удалиться.
Оставшись с Макбрайдом один на один, он обогнул стол, облокотился на край и скрестил на груди руки:
— Как я тебе однажды уже сказал, ты очень храбрый человек, Джеффри Дюран.
— Дюран мертв! — отрезал Льюис.
Директор улыбнулся.
— Вот и я о том же.
Взяв со стола пачку сигарет «Ротманс», он зажег одну, неторопливо затянулся, пустив пленнику в лицо струйку дыма, и продолжил:
— Ты меня возненавидишь, но я тебе все-таки скажу: я нисколько не сомневался, что ты направишься именно сюда. — Хирург помедлил. — У секретаря в приемной лежит твоя фотография.
Лью ничего не ответил. Только молча поерзал в кресле: как же он ненавидел этого человека!
Опдаал покачал головой, изображая, будто находится в замешательстве.
— О чем ты думал? Рассчитывал застать меня врасплох? Не смеши: я собрал на тебя досье в фут толщиной. В самом прямом смысле слова. Так что вряд ли ты мог меня чем-нибудь удивить — разве что пуститься в пляс. — Он усмехнулся и стряхнул пепел.
Все внутри закипало при виде этого самодовольного индюка — впрочем, пока Макбрайду удавалось сохранять хотя бы внешнее хладнокровие.
Хирург возвел глаза к потолку:
— Итак, что будем делать? — И, переведя взгляд на Льюиса, добавил: — Принимаю предложения.
— Прекрасно. Тогда избавь меня от своего присутствия! — прошипел тот.
Опдаал громко рассмеялся, выражая явное одобрение смелости пленника, и погрозил пальцем:
— Ты весельчак. Только бравада теперь не поможет. Впрочем, тебе уже ничто не поможет, поэтому, ладно уж, повеселись напоследок. — Норвежец замолчал и принялся внимательно рассматривать сидящего перед ним человека. Затем, кивнув в сторону заброшенной в дальний угол кабинета коробки, спросил: — И кого ты изображал? Разносчика?
Макбрайд не ответил, и хирург поджал губы с деланным благоговейным трепетом.
— Какая изобретательность!
По правде говоря, это была не беседа, а издевательство, и Льюис понимал это, как никто другой. Опдаал развлекался, играл с ним — пусть. Чем дольше он будет говорить, тем скорее Эйдриен вступит в игру. Хотя, положа руку на сердце, Лью не особенно рассчитывал на помощь полиции — скорее он надеялся, что ему удастся выбраться из смирительной рубашки.
— Не могу тебя отпустить, и ты сам знаешь почему. Хотя, наверное, с моей стороны это черная неблагодарность. — Хирург ненадолго посерьезнел. — Ты замечательно поработал с де Гроотом — и я представляю всю трудность лечебного процесса: он не такой, как остальные.
— В каком смысле? — поинтересовался Льюис.
Опдаал отмахнулся.
— Клиника — место скрытого размещения резервов, выражаясь по-военному. Какой день ни возьми — к нам поступают от десяти до пятнадцати молодых мужчин и женщин с серьезными нарушениями пищеварительной системы и наркозависимостью на той стадии, когда эти люди уже фактически стали калеками. Из этих несчастных созданий мы выбираем тех, у кого есть склонность создавать о себе неверное представление. Здесь очень помогает благотворительная работа — с нами сотрудничают опекунские службы и интернаты. Видишь ли, мы предпочитаем иметь дело с сиротами: нет лишних проблем с родственниками.
— А де Гроот? — спросил Льюис.
— А вот он — случай особый. Нам потребовался человек с опытом и знаниями Хенрика, так что пришлось пойти на… — хирург покрутил пальцем в воздухе, подбирая слово, — скажем так, на «принудительную вербовку». Поэтому Хенрик не так хорошо вписывается в общие рамки, как хотелось бы.
— А какие у него опыт и знания? — удивился Макбрайд: де Гроот занимался противопожарными системами.
— С ним пришлось попотеть, чтобы он стал тем обаятельным и свойским парнем, с которым ты общался. И все равно нашу благодарность ты заслужил. — Опдаал замолчал, строго свел брови и склонился к пленнику, рассматривая его с напускным интересом. — Ого, да с тебя пот градом.
Так и было. Макбрайд действительно вспотел, хотя волнение или испуг не имели к этому никакого отношения. Все это время он не оставлял попыток освободиться, совершая еле заметные движения. Такие трюки легко проделывал Гудини, его кумир — тот вылезал из смирительных рубашек регулярно. Еще в детстве, мальчишкой, Лью старался ему во всем подражать и даже пытался уговорить родителей подарить ему на двенадцатилетие смирительную рубашку. (Впрочем, в итоге согласился на скейтборд.) На практике повторить фокус ему не удалось, хотя в теории Льюис хорошо знал, как это делается. Правда, он прекрасно понимал, что знать и сделать — совсем не то же самое.
— Если ты боишься, что я тебя убью, так успокойся — мне это не нужно, — заверил Опдаал, стряхивая на пол очередную порцию пепла. — Кое-что, разумеется, с тобой все-таки придется сделать. — Он усмехнулся: — Мы воссоздадим копию «Х. М.». Ты ведь помнишь тот случай?
Макбрайд помнил. И при мысли о такой перспективе к горлу подкатила тошнота.
— Да ты весь дрожишь! — Хирург снова пристально уставился на сидящего перед ним человека. — И впрямь дрожит! Вы только посмотрите! — И захохотал, пародируя громкий пьяный гогот.
Льюис действительно дрожал. Он терял контроль над моторикой — попытки освободиться из парусиновой рубахи, крепко стянувшей его руки на груди, давались нелегко. Фокус, насколько Лью знал из книги о знаменитом фокуснике, в теории был довольно прост. В момент, когда надевалась смирительная рубашка, трюкач должен максимально расширить тело: набрать полную грудь воздуха, напрячь мускулы и расставить локти как можно дальше от ребер — насколько позволят «тюремщики». И тогда, уже в рубашке, фокусник расслаблялся и начинал протискиваться в освободившееся пространство. Гудини проделывал этот номер, болтаясь на веревке на высоте десятиэтажного здания. Впрочем, на то он и Гудини.
— Несчастный случай на производстве, — напомнил Опдаал. — Хрестоматийный пример! Металлический стержень угодил старику прямо в голову — как в анекдоте про стрелу и яблочко, только по-настоящему. И, думаю, тебе не надо напоминать, что несчастный выжил. Хотя после травмы в его мозгу перестали откладываться долговременные воспоминания. Каждый день жена называла ему свое имя, и каждый день он знакомился с ней заново. То же самое с родителями и друзьями. — Хирург явно забавлялся. — Представляешь, я буду рассказывать тебе изо дня в день один и тот же анекдот, и ты каждый раз будешь над ним смеяться. И тебя это нисколько не будет угнетать. Нисколько! Ты превратишься в простодушного ягненка, потому что каждый день окажется для тебя, — лицо рассказчика просияло, — совершенно новым!
Правая рука Льюиса почти высвободилась, и он спросил:
— Что такое «Иерихон»?
Собеседник поразился:
— Ого! Да ты даром времени не терял, как я погляжу.
— Что это?
Хирург затянулся и выпустил столб дыма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
О другом коридоре Макбрайд ничего не мог сказать. Однако в здании где-то размещались пациенты, поэтому вполне разумно было бы предположить, что второй коридор вел к палатам для больных.
Льюис уже понял, что клиника гораздо больше, чем кажется снаружи. Полное отсутствие транспорта у входа предполагало наличие значительной по размерам подземной автостоянки, а вентиляционные отверстия, которые он заметил еще из окна своего номера в «Бельведере», наводили на мысль о том, что под землей находится нечто большее, чем просто автостоянка.
Подойдя к автоматам, Макбрайд нащупал в кармане телефонную карту и сунул ее в приемное отверстие счетчика. Почти сразу на жидкокристаллическом дисплее появилась надпись, извещавшая, что на карте осталось 23.7 швейцарских франка. Сверяясь по клочку бумаги, он набрал номер клиники и услышал, как в фойе зазвонил телефон. Он звонил, звонил, звонил…
Вообще-то звонок больше напоминал чириканье, но как бы там ни было звук этот действовал на нервы. Оглянувшись, Макбрайд увидел, что секретарь занята другим телефонным разговором и что-то оживленно рассказывает в трубку. Наконец ее поведение изменилось, она нажала кнопку вызова и сказала: «Bitte?»
Макбрайд отвернулся.
— Bitte? — повторила она.
— Доктора Опдаала, пожалуйста…
В коридоре появилась средних лет женщина в розовом комбинезоне — она вела под руки двух крайне истощенных девушек. Обе пациентки выглядели тщательно ухоженными, модно одетыми и при полном макияже, что производило кошмарное впечатление — будто троица направлялась на показ мод в концентрационном лагере.
Теперь зазвонил телефон в кабинете Опдаала, сестра и ее подопечные исчезли за углом, и вот — руководитель клиники на проводе:
— Ja![58]
Сердце Макбрайда бешено забилось, едва он услышал этот голос. На миг он лишился дара речи.
— Ja. Ist we es?[59]
Собеседник откашлялся и проговорил:
— Это Лью Макбрайд.
На другом конце провода наступила гробовая тишина. Наконец Опдаал подал голос:
— Ну, тогда здравствуй!
В его голосе было что-то не так, но что именно — Макбрайд пока не понял. Поэтому продолжил по заранее продуманному сценарию:
— Я убью тебя.
— Ты серьезно?
— Вполне, — ответил Льюис. — И очень скоро.
Директор засмеялся:
— Знаешь, Лью, я ни на секунду не поверю, что ты действительно это сделаешь. Ты не того сорта человек.
«Не действует, — подумал Макбрайд. — Что-то не так, он как-то странно разговаривает».
— …так что почему бы нам просто не встретиться? — продолжал собеседник.
— Обязательно встретимся! — заверил Лью.
— И поболтать по душам.
— Нам не о чем разговаривать, — начал Макбрайд, и тут его осенило, что не так в интонации директора: он совсем не удивлен.
— Нет, ты не прав, — продолжал хирург. — Нам о многом предстоит побеседовать. Для Института ты представляешь собой очень ценный опыт — думаю, это ты и сам понимаешь. — Он снова засмеялся. — Позволь, Рутгер тебя проводит.
Рутгер?
Макбрайд похолодел — он еще не до конца понял, что происходит, но уже чувствовал, что ситуация начинает выходить из-под контроля. Мельком взглянул на потолок — и только теперь заметил видеокамеру: красный огонек мигал над направленным на него объективом. Льюис медленно обернулся, перехватил напуганный взгляд секретарши за стеклянной стойкой и пулей бросился к коробке с карнизами. И вдруг его с силой ударили об стену…
— Я смотрю, ты уже познакомился с Рутгером и Хайнцем, — заметил Опдаал, поднимаясь из-за стола, чтобы поприветствовать Макбрайда, которого грубо втолкнули в кабинет. — Присаживайся.
Один из телохранителей толкнул Лью в кресло у письменного стола Опдаала, а другой швырнул коробку с карнизом на диван.
— Gesetzt ihm in eine Zwangsjacke[60], — приказал Опдаал и, когда один из охранников удалился, перешел на английский. — Это для твоей же собственной безопасности.
— Пошел ты! — плюнул Макбрайд и сразу пожалел об этом, так как второй телохранитель с силой хлопнул его по ушам. Опдаал засмеялся: «Ой-ой-ой!» Льюис опять попытался вскочить с кресла и тут же опустился, когда в основание его черепа ткнулся холодный ствол.
Очень скоро вернулся громила со смирительной рубашкой, и при виде его Макбрайд вжался в кресло — когда на тебя направлено дуло «зиг-зауэра», выбирать не приходится. Второй охранник рывком поставил пленника на ноги и натянул ему на руки рубашку. Льюис набрал полную грудь воздуха, когда телохранитель попросил его скрестить руки на груди и щелкнул застежкой на талии. Успешно справившись с этой задачей, здоровяк небрежно толкнул узника в кресло и устремил на босса преданный взгляд, ожидая дальнейших приказаний.
— Ich nehme es von hier[61], — проговорил хирург и, точно смахивая со стола крошки, жестом приказал охране удалиться.
Оставшись с Макбрайдом один на один, он обогнул стол, облокотился на край и скрестил на груди руки:
— Как я тебе однажды уже сказал, ты очень храбрый человек, Джеффри Дюран.
— Дюран мертв! — отрезал Льюис.
Директор улыбнулся.
— Вот и я о том же.
Взяв со стола пачку сигарет «Ротманс», он зажег одну, неторопливо затянулся, пустив пленнику в лицо струйку дыма, и продолжил:
— Ты меня возненавидишь, но я тебе все-таки скажу: я нисколько не сомневался, что ты направишься именно сюда. — Хирург помедлил. — У секретаря в приемной лежит твоя фотография.
Лью ничего не ответил. Только молча поерзал в кресле: как же он ненавидел этого человека!
Опдаал покачал головой, изображая, будто находится в замешательстве.
— О чем ты думал? Рассчитывал застать меня врасплох? Не смеши: я собрал на тебя досье в фут толщиной. В самом прямом смысле слова. Так что вряд ли ты мог меня чем-нибудь удивить — разве что пуститься в пляс. — Он усмехнулся и стряхнул пепел.
Все внутри закипало при виде этого самодовольного индюка — впрочем, пока Макбрайду удавалось сохранять хотя бы внешнее хладнокровие.
Хирург возвел глаза к потолку:
— Итак, что будем делать? — И, переведя взгляд на Льюиса, добавил: — Принимаю предложения.
— Прекрасно. Тогда избавь меня от своего присутствия! — прошипел тот.
Опдаал громко рассмеялся, выражая явное одобрение смелости пленника, и погрозил пальцем:
— Ты весельчак. Только бравада теперь не поможет. Впрочем, тебе уже ничто не поможет, поэтому, ладно уж, повеселись напоследок. — Норвежец замолчал и принялся внимательно рассматривать сидящего перед ним человека. Затем, кивнув в сторону заброшенной в дальний угол кабинета коробки, спросил: — И кого ты изображал? Разносчика?
Макбрайд не ответил, и хирург поджал губы с деланным благоговейным трепетом.
— Какая изобретательность!
По правде говоря, это была не беседа, а издевательство, и Льюис понимал это, как никто другой. Опдаал развлекался, играл с ним — пусть. Чем дольше он будет говорить, тем скорее Эйдриен вступит в игру. Хотя, положа руку на сердце, Лью не особенно рассчитывал на помощь полиции — скорее он надеялся, что ему удастся выбраться из смирительной рубашки.
— Не могу тебя отпустить, и ты сам знаешь почему. Хотя, наверное, с моей стороны это черная неблагодарность. — Хирург ненадолго посерьезнел. — Ты замечательно поработал с де Гроотом — и я представляю всю трудность лечебного процесса: он не такой, как остальные.
— В каком смысле? — поинтересовался Льюис.
Опдаал отмахнулся.
— Клиника — место скрытого размещения резервов, выражаясь по-военному. Какой день ни возьми — к нам поступают от десяти до пятнадцати молодых мужчин и женщин с серьезными нарушениями пищеварительной системы и наркозависимостью на той стадии, когда эти люди уже фактически стали калеками. Из этих несчастных созданий мы выбираем тех, у кого есть склонность создавать о себе неверное представление. Здесь очень помогает благотворительная работа — с нами сотрудничают опекунские службы и интернаты. Видишь ли, мы предпочитаем иметь дело с сиротами: нет лишних проблем с родственниками.
— А де Гроот? — спросил Льюис.
— А вот он — случай особый. Нам потребовался человек с опытом и знаниями Хенрика, так что пришлось пойти на… — хирург покрутил пальцем в воздухе, подбирая слово, — скажем так, на «принудительную вербовку». Поэтому Хенрик не так хорошо вписывается в общие рамки, как хотелось бы.
— А какие у него опыт и знания? — удивился Макбрайд: де Гроот занимался противопожарными системами.
— С ним пришлось попотеть, чтобы он стал тем обаятельным и свойским парнем, с которым ты общался. И все равно нашу благодарность ты заслужил. — Опдаал замолчал, строго свел брови и склонился к пленнику, рассматривая его с напускным интересом. — Ого, да с тебя пот градом.
Так и было. Макбрайд действительно вспотел, хотя волнение или испуг не имели к этому никакого отношения. Все это время он не оставлял попыток освободиться, совершая еле заметные движения. Такие трюки легко проделывал Гудини, его кумир — тот вылезал из смирительных рубашек регулярно. Еще в детстве, мальчишкой, Лью старался ему во всем подражать и даже пытался уговорить родителей подарить ему на двенадцатилетие смирительную рубашку. (Впрочем, в итоге согласился на скейтборд.) На практике повторить фокус ему не удалось, хотя в теории Льюис хорошо знал, как это делается. Правда, он прекрасно понимал, что знать и сделать — совсем не то же самое.
— Если ты боишься, что я тебя убью, так успокойся — мне это не нужно, — заверил Опдаал, стряхивая на пол очередную порцию пепла. — Кое-что, разумеется, с тобой все-таки придется сделать. — Он усмехнулся: — Мы воссоздадим копию «Х. М.». Ты ведь помнишь тот случай?
Макбрайд помнил. И при мысли о такой перспективе к горлу подкатила тошнота.
— Да ты весь дрожишь! — Хирург снова пристально уставился на сидящего перед ним человека. — И впрямь дрожит! Вы только посмотрите! — И захохотал, пародируя громкий пьяный гогот.
Льюис действительно дрожал. Он терял контроль над моторикой — попытки освободиться из парусиновой рубахи, крепко стянувшей его руки на груди, давались нелегко. Фокус, насколько Лью знал из книги о знаменитом фокуснике, в теории был довольно прост. В момент, когда надевалась смирительная рубашка, трюкач должен максимально расширить тело: набрать полную грудь воздуха, напрячь мускулы и расставить локти как можно дальше от ребер — насколько позволят «тюремщики». И тогда, уже в рубашке, фокусник расслаблялся и начинал протискиваться в освободившееся пространство. Гудини проделывал этот номер, болтаясь на веревке на высоте десятиэтажного здания. Впрочем, на то он и Гудини.
— Несчастный случай на производстве, — напомнил Опдаал. — Хрестоматийный пример! Металлический стержень угодил старику прямо в голову — как в анекдоте про стрелу и яблочко, только по-настоящему. И, думаю, тебе не надо напоминать, что несчастный выжил. Хотя после травмы в его мозгу перестали откладываться долговременные воспоминания. Каждый день жена называла ему свое имя, и каждый день он знакомился с ней заново. То же самое с родителями и друзьями. — Хирург явно забавлялся. — Представляешь, я буду рассказывать тебе изо дня в день один и тот же анекдот, и ты каждый раз будешь над ним смеяться. И тебя это нисколько не будет угнетать. Нисколько! Ты превратишься в простодушного ягненка, потому что каждый день окажется для тебя, — лицо рассказчика просияло, — совершенно новым!
Правая рука Льюиса почти высвободилась, и он спросил:
— Что такое «Иерихон»?
Собеседник поразился:
— Ого! Да ты даром времени не терял, как я погляжу.
— Что это?
Хирург затянулся и выпустил столб дыма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80