Без сомнения, он
относился к делу со всей серьезностью. Да я и сам терял всякую охоту шутить
при воспоминании о Пале. Неприятное беспокойство охватывало меня даже при
упоминании его имени.
Мы еще поболтали о том, о сем. Когда я упомянул, что намерен провести эту
ночь в желтой комнате, Карстен посмотрел на меня озабоченно.
- Это крайне опасная затея. Подумай, Пауль, ты теперь тут один. Я тебе
настоятельно советую этого не делать.
- Ну уж! Во-первых, я дал слово Арне. Во-вторых, играть - так играть.
В-третьих, я не трусливее прочих.
- Не сомневаюсь. Только зачем тебе лишний риск? Давай я начерчу тебе на
полу пентакль!
Я рассмеялся.
- Зачем? Дорум, скорее всего, тут больше не покажется. Роль привидения
сыграна...
- Ты хочешь сказать, что поверил их идиотским объяснениям? - воскликнул
Карстен, вне себя от возмущения.
- А ты что, отрицаешь, что Дорум...
- Ну при чем же тут Дорум?! Появление здесь этого бедняги - единственная
случайность во всей истории. Это чистое совпадение! Роль привидения!
Представь себе: на сцене разыгрывается серьезная драма, трагедия, и вдруг -
накладка. Вылезает какой-то пьяный из публики, с галерки! Можно ли думать,
что этот пьяный и есть главное действующее лицо?!
- А как же теория Танкреда и Эббы? Все факты...
- Какие факты! Господь с тобой... Их гипотеза безнадежно слаба, не
выдерживает никакой критики! Они подогнали лишь несколько моментов,
напридумали остальное, а на самое важное вовсе не обратили внимания.
Какие-то банды, секретные перевозки, заговорщики! Золото! Где
доказательства? Ни одного. И с другой стороны, смотри: первое - как они
объясняют безумный испуг лошади? Что за странная тревога при виде Рейна? Кто
такой Рейн? Сёренсен, между прочим, о нем ничего не знает. В полицию он не
являлся, никто по соседству о нем ничего не знает, даже его имени! Вопрос
второй: почему такой же приступ ужасной тревоги лошадь испытывает при
появлении Пале? Как объясняет это версия Танкреда? Вопрос третий: как они
объясняют следы вокруг кровати, когда я там спал? Если приходил Дорум,
почему он не наступил на пентакль? Там было темно, он не мог видеть, что
начертано на полу, да и если бы видел! Ему-то зачем ходить кругами?
Через час Йерн отправился домой. Перед тем он предложил заночевать со
мной вместе, например, в соседней с капитанской спальней комнате, чтобы я
хотя бы не был один в доме. Но я уперся, как бык, а может, и как осел. Я не
хотел демонстрировать собственную слабость и отвечал, что мне все равно
придется прожить тут неделю и, стало быть, надо привыкнуть к дому и ночевать
в гордом одиночестве. Напоследок, желая, по всей вероятности, меня
подбодрить, он сказал, что если я вдруг замечу что-нибудь необычное, мне
следует опрометью бежать к нему, потому что бывали такие случаи, когда люди
умирали от страха, то есть от шока, вместо того, чтобы бежать и дать выход
адреналину.
Закрывая за ним дверь, я подумал, что при всем моем хорошем к нему
отношении Каспар Йерн не самая подходящая компания для человека в моем
положении. А еще через несколько минут я пожалел, что отказался от его
общества. Сама мысль о том, что я нахожусь в огромном доме совершенно один и
вдали от людей, приводила меня в волнение. Все мы храбры и беспечны, пока
светит солнышко, и очень уверены в себе. Но в ночной тьме... У Нильса Кьера
я где-то читал про древних караибов, "чье легкомыслие не знало границ", что
утром они продавали свои кровати, начисто забывая про ночь. И проводили весь
день в веселье и беспечности. Но "когда начинали сгущаться сумерки и
становилось темно, караибов охватывало отчаяние; смутные воспоминания
просыпались в их глупых забывчивых головах и, стеная и плача, они шарили по
углам в поисках своих постелей". Сидя в мрачной комнате перед лампой, я
почувствовал себя древним караибом.
Может, лучше послушаться совета Йерна и не укладываться на ночлег в
желтой комнате? Я вынужден был не без раздражения признать, что Карстену
удалось запугать меня. Однако ведь это его профессия - вызывать у людей
чувство ужаса. Ему, можно сказать, за это и деньги платят. Если он просто
решил надо мной поэкспериментировать? Стыдно, Пауль, быть таким трусом. Надо
переломить себя, доказать себе самому, что ты не трус, не слабак, и если уж
что-то решил - надо сделать. Обыкновенный тест на силу воли и твердость
характера.
Я встал и решил для начала немного прибраться в гостиной. Громко
насвистывая "Марсельезу", я переставил светильник на каминную полку,
вытряхнул пепельницу, смахнул метелкой пыль. Зажег парафиновую лампу. Решил
что-нибудь почитать.
Нарочито громко свистя, я подошел к книжному шкафу. Вудхауз? Нет, нужно
взять настоящую, серьезную книгу, способную помочь человеку в поисках и в
стремлении преодолеть себя. Ибсен? "Пожар". Прекрасно.
Я уселся в кресло и раскрыл книгу. Но читать я не мог. Я постоянно ловил
себя на том, что не вижу текста: то какая-то тень мерещилась в уголке глаза,
то неясные звуки держали меня в напряжении. Темнота надвигалась, углы
большой комнаты растворялись в тени, предметы делались зыбкими, теряли
привычные очертания. Причудливые фантазии стремились овладеть мной, они
коварно стерегли меня за спиной и мчались из тьмы в лобовую атаку.
Неожиданно я вспомнил: что-то очень знакомое мелькало в моей памяти,
когда Тобиасен описывал пиратский корабль. Как будто я уже видел такое
судно. Ах, да! Ну конечно: маленькая модель парусника в моей комнате, та
самая, с пушечкой на носу! Все-таки странно... Что это хрустнуло там,
наверху? Черт побери! Это же ясно: меняется температура, и старые деревяшки
сжимаются.
Надо взять себя в руки и спокойно читать. Так, где мы остановились? На
первой странице. Одолев два акта, я взглянул на часы. Половина одиннадцатого
- ну что ж, можно отправляться спать. Я захлопнул книгу, громко, со смаком,
зевнул и решительным шагом направился наверх, в спальню пиратского капитана.
Не успел я переступить за порог, как вздрогнул от ужаса. Навстречу мне
двинулась высокая фигура с чадящей лампой в руке. Проклятое зеркало! Нет,
нервы у меня и впрямь расшалились.
Неровный свет лампы метался по старым картинам, пышные, изнывающие в
призывных позах красотки казались особенно выпуклыми на фосфорно-желтом фоне
стены, а рассеянный свет лампы заставлял эту плоть подергиваться и дрожать.
Тень от меня упала на узкую капитанскую койку, и эта кровать напомнила
раскрытый гроб. Осторожный голос во мне прошептал: к чему эта бравада? Пойди
в свою собственную комнату и ляг там! Но все мое мужество восставало и
требовало - здесь и сейчас! Никаких компромиссов! Если отступишь, то
обречешь себя на стыд и раскаяние, на новые и новые отступления. Слово
мужчины - на вес золота!
Я разделся и влез в пижаму. В комнате было душно, я отворил окно. Снаружи
ворвался сырой резкий ветер, небо было обложено, клочковатый туман наползал
с моря. Он разрывался у скал, на берегу, а в море стоял плотной густой
стеной. Снова донесся до меня вой далекого буя, то тише, то громче ~ унылый
звук, словно сама неживая природа жаловалась на отсутствие трепетной,
бессмертной души. Нет, несмотря ни на что, лучше в такую ночь быть в
человеческом доме, под крышей. Выше голову, Пауль!
Я еще раз проверил револьвер Арне и положил его на пол, рядом с кроватью,
чтобы не натыкаться на него руками во сне. Затем погасил лампу и забрался
под одеяло. Через несколько минут я крепко заснул. Так засыпают люди в
спокойной уверенности, что они в безопасности под кровом своих теплых домов,
не подозревая, что уже через час их поглотит землетрясение или сожжет удар
молнии. Если бы мы обладали способностью заглянуть в будущее, даже на пять
минут, мы погибли бы от бессонницы.
Не знаю, что меня разбудило - неясный неожиданный звук или смутная
инстинктивная тревога. Мое подсознание было встревожено, красный сигнал
опасности вспыхнул во сне: Пауль, проснись, проснись! Во сне я бежал по
темной подвальной лестнице, чтобы выбраться на свободу; я добрался до самого
выхода и в этот момент проснулся. Я немедленно открыл глаза и тупо
огляделся. Пару секунд я соображал, где нахожусь. Вспомнил и тут же
машинально повернулся к зеркалу.
Наверное луна пробивалась сквозь разрыв в облаках, поверхность зеркала
отсвечивала и кривилась в слабом молочном свете. Что это? Что это двигалось
там - стул? Или стол? Нет, вся поверхность высокого зеркала медленно
двинулась влево. Наконец-то я понял: открывается дверь! Скрипнуло дерево,
лязгнули старые шарниры. Темное отверстие расширялось.
Ужас парализовал меня. Словно связанный по рукам и ногам, я лежал на
спине, обливаясь холодным потом; в затылке, в позвоночнике, в пятках -
леденящий тяжелый свинец. Никогда в жизни, ни прежде, ни впоследствии, мне
не доводилось испытывать подобного страха. В дверном проеме возникла высокая
фигура и скользнула к моей кровати... прошуршал плащ. Появилась еще одна...
и еще... О великий Боже, целая процессия!
Я рванулся, преодолел отвратительный паралич, и сделал отчаянный бросок к
револьверу. Если бы мне удалось его схватить, я, не задумываясь, вслепую,
разрядил бы обойму вперед, в тишину, в шуршащие длинные плащи. Но мои пальцы
успели лишь нащупать холодную рукоятку, когда на голову обрушился мощный
удар, словно обвалилась стена, и я потерял сознание.
Невозможно сказать, сколько я был без памяти. Наверное, лишь несколько
минут. Потом я мало-мальски очухался. Это было неприятное состояние - между
сном и бодрствованием. Сильно, тупо болела голова, ее нельзя было оторвать
от подушки, и я потерял всякую власть над собственным телом; изо всех сил
стараясь приподнять руку или хотя бы пошевелить пальцем, я не видел
результата. Но я понимал, что случилось, я вполне осознавал себя. Мне
показалось, лунный свет стал ярче, и я мог наблюдать, что творилось в
комнате.
Я находился как бы на дне аквариума; силуэты колебались и слегка
расплывались перед моими глазами, и было очень тихо. По комнате двигалось не
менее пяти фигур, все они были в длинных матросских плащах и зюйдвестках, их
движения подчинялись общему замедленному ритму, как у ныряльщиков под водой.
Возможно, у меня был нарушен слух, впрочем, и зрение тоже: под черными
зюйдвестками я не мог различить лиц - черты сливались, образуя гладкую,
плоскую, светлую поверхность, как у надувного бычьего пузыря. Зеркальная
дверь была открыта, у зеркала стоял некто и загадочно жестикулировал; его
зеркальное отражение создавало иллюзию лишней пары рук. Другие проплывали в
открытую дверь в коридор. Кажется, они разбрелись по всему дому. Некоторые
плавно двигались вспять, исчезая в черной дыре за зеркалом. Мне показалось,
они что-то уносят. Потом у меня перед глазами поплыл серовато-сиреневый
туман, все смешалось. Я снова был в обмороке.
Теперь я, должно быть, провалился надолго. Мне представлялось, что я в
дыму. Я задыхался, я бежал от огня. Но откуда-то издали сквозь черный
клубящийся дым до меня доносился голос, какой-то человек шел мне на помощь,
он звал меня по имени: "Пауль! Пауль!" Это был голос Моники. Она задыхалась,
я должен был ей помочь, она без меня погибнет! Моника, где ты? Я бежал, как
безумный, кругом взрывалось пламя, с шумом и треском рушились деревья.
"Пауль! Пауль!"
Очнувшись, я прежде всего ощутил ту же тяжелую боль в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33