– Да. Но с минуты на минуту ожидаю компанию. – Улыбнувшись, добавил: – Пятерых друзей-охотников на уток вот с такими обрезами.
Тайсон не оценил его остроту.
Пикар порядком отхлебнул из своего стакана, и Тайсону показалось, что его немного развезло. Пикар признался:
– Я звонил вам несколько раз.
– Вы? На самом деле, вы звонили мне дважды несколько лет назад. Я чуть было не встретился с вами тогда.
– Я посчитал, что, не видя, легче написать о вас. Встреться и распей мы с вами бутылку, я бы точно кинул целую главу книги в огонь.
– Но тогда бы вы до сих пор оставались неизвестным широкой публике.
Пикар отпил еще немного.
– Полагаю, вы прочли всю книгу. Тогда вы знаете, что я тоже потерял друзей во Вьетнаме. И большинство моих друзей погибли, не сделав ни единого выстрела. Они были штабными офицерами, как и я. Их схватили коммунисты, затащили в траншею и всех расстреляли. Некоторых вообще похоронили заживо. – Пикар уставился в пол, и Тайсон заметил, как тот словно согнулся под гнетом скорби. Пикар поднял голову: – Кто-то ведет задушевные беседы со своими психиатрами. Кто-то пишет.
– А как вы себя чувствуете, Пикар? Ночные кошмары не беспокоят? Что поделывают ваши привидения?
Пикар задумчиво потер подбородок.
– Ну... Теперь я думаю об этом больше. Я открыл не ту дверь... Это началось, когда я приступил к сбору материала для книги, когда беседовал с оставшимися в живых. Прошлое вернулось в настоящее...
Тайсон прокомментировал:
– Но вы не оказали тем самым любезность этим людям.
Пикар, казалось, не слышал:
– До наступления Тэт я не видел по-настоящему крупных сражений. А потом увидел такое, к чему совсем не был готов. Такие вещи я едва могу осмыслить. Я прожил в Хюэ почти год, и меня не переставало очаровывать это место. Это был город света в стране, на которую низринулась тьма. Я целиком и полностью верил легенде о том, что Хюэ особенный город. А после битвы, когда остались лишь серый пепел да обгоревшие трупы, меня поразила одна мысль – в мире нет ничего неприкосновенного и святого. Я видел маленького вьетнамского мальчика... раненого... И мне стало горько и обидно за все человечество. И эта обида до сих пор душит меня.
Пикар обхватил руками голову.
– Вот вы спрашиваете о привидениях? А мне, например, сейчас снится один и тот же сон. Помните выражение армейских медиков «ходячий раненый»? Этот безобидный термин касается только медицины. В своем сне я вижу бесконечные бинты... обмотанные вокруг, сам не пойму кого, то ли зомби, то ли мимов... они идут сквозь серый пепел, словно просят милостыню, вытянув руки вперед, идут по следам друг друга, но большая часть из них тает в белом дыму... – Он посмотрел в лицо Тайсону. – Вам я могу об этом рассказать.
Тайсон сочувственно покачал головой.
Пикар уставился в пространство и, не поворачивая головы, сказал:
– В пехоте ты не просто зритель, ты зачастую несешь смерть и страдания, как вы изволили заметить.
Тайсон набрал побольше воздуха.
– Вы знаете, когда сначала стреляешь, а потом задаешь вопросы, а старая мама-сан и маленький беби-сан не отвечают, тогда к тебе закрадываются сомнения о существовании самого ужасного монстра – Бога. Поэтому в следующий раз реагируйте сдержаннее на возникающую опасность и приберегите пулю, чтобы успокоила и вас. А друзья поклянутся в память о вас выстрелить первыми. И марш смерти будет продолжаться до тех пор, пока будем идти в ногу, стрелять первыми во все, что движется и сопротивляется, собирая преждевременный урожай смерти, созревающий на рисовых чеках и во фруктовых садах... – Тайсона отвлек весело пляшущий огонь за решеткой камина. Он следил со странным умиротворением за язычками пламени: – Вы помогли тому маленькому мальчику?
Пикара передернуло, и он начал, запинаясь:
– Я... он... он увидел меня... он поднял руки, будто его окружили... но он мне показывал, что сильно порезался... Куски стекла впились в его тело. Он что-то говорил мне... – Пикар прикрыл глаза на минуту. – Я захотел крикнуть ему: «Что ты поднял руки, идиот!» Но он был маленький. Когда он подошел ближе, я в страхе отпрянул назад, потом... я вскинул оружие и закричал, чтобы он уходил, а сам убежал без оглядки. – Пикар перевел дыхание. – Я не мог находиться с ним рядом, не мог вынести того ужасного зрелища, которое он из себя представлял. – Он в упор смотрел на Тайсона, ожидая его реакции.
Бен сказал хладнокровно:
– Это случается.
Пикар допил виски.
– Да... но другие поступили лучше, чем я. – Он медленно добрел до кухни и налил еще. – Верно. – Тайсону показалось, что хозяин стряхнул с себя мрачное настроение, потому что тот оживленно добавил: – Бывали дни и получше. Вот у вас был тяжелый день 15 февраля. 29 февраля вы навещали больных и раненых, а позже вас самого ранило. C'est la guerre , как привыкли повторять по десять раз в день наши маленькие Друзья.
Тайсон допил коктейль. До него вдруг дошло, что Пикар является единственным очевидцем событий, с которым он без страха обсуждает поруганную жизнь тысяч людей и жалкое ничто этой войны. Несмотря на то, что они по-разному пережили и прочувствовали эту заразу, унесшую несчетное число жертв, остаточные явления потревоженной психики – эдакие крошечные бомбочки, готовые в любую минуту взорваться, – давали о себе знать у каждого.
– Еще?
– Нет.
– Присаживайтесь.
– Я постою.
Пикар обогнул кухонную стойку и сел в кресло-качалку поближе к камину. Он наконец признался:
– Я сказал вашему другу Харпер, что могу свидетельствовать косвенно, опираясь на свои источники, особенно на показания сестры Терезы. Вы это можете сказать своим адвокатам.
Тайсон кивнул. Его душило любопытство, почему Пикар назвал Харпер его другом.
Пикар добавил:
– У меня нет цели уничтожить вас.
– За это я люблю художников и писателей, Пикар. Они всегда исполняют этот маленький ритуальный танец вокруг кучи дерьма, но никогда не наступают на нее, никогда не пробуют на вкус и даже не нюхают.
Пикар, наклонившись вперед, зашипел, как удав:
– Я увяз в дерьме по уши.
– Вы попали туда случайно. А когда зловоние испарилось спустя два десятка лет, вы решили поведать миру о своем военном опыте.
Пикар медленно раскачивался, а доски пола поскрипывали в такт, наполняя тихий дом звуками. Он сказал твердо:
– Я изложил на бумаге то, что видел и что слышал от свидетелей... Но иногда я думаю, что мне не следовало писать эту главу.
– Почему вы так считаете?
– Ну... это не... подтверждено документально... и ставит меня под удар как потенциального клеветника.
– Это не объяснение. Почему вам не нужно было писать эту главу?
Он ответил без колебаний:
– Потому что я не помог маленькому мальчику с оторванными гениталиями и потому что смалодушничал и не вставил этот эпизод в книгу. Потому что однажды ночью, когда коммунисты штурмовали позиции южновьетнамцев, я подыхал на глазах вьетнамских солдат, а их полковник добивал меня кулаками. И я тоже не посмел это вставить в книгу. Теперь я полностью осознаю, что вы это дело так просто не оставите. – Он смущенно поглядел на Тайсона. – Я, может быть, был излишне пристрастен к вам, как не мог быть пристрастным к себе.
– Спасибо, приятель! Отвечу тем же при первой возможности.
Пикар угрюмо ухмыльнулся.
– Зато вы воспели свои героические подвиги. В тот день, когда взорвался штаб и южновьетнамские войска начали наступление на цитадель, вы прославились, спасая раненых вьетнамцев под пулеметным огнем. Верно?
– Да. Было такое. Двое парнишек. Ракеты и снаряды рвались со всех сторон. Кто это оценит? Эти ребята даже не были американцами. – Пикар положил ногу на ногу и взболтал виски. – Вот если бы вы были писателем – разумеется, честным писателем, – то, наверное, рассказали бы о тех временах, когда от страха ходили в мокрых штанах. Думаю, что ваш взвод совершил немало такого, что составляет гордость армии, и мне, наверное, следовало бы сделать основной упор на героизм солдат.
– Что ж, возможно. Если вы увидите моих людей на расстоянии вытянутой руки, вспомните о тех вещах, которые сегодня открыли мне.
– Уверен, что вспомню. Но не знаю, принесет ли это пользу.
Тайсон, закурив сигарету, выпустил струйку дыма.
– Я пришел сюда, чтобы встретиться со свидетелем, Пикар, узнать, на одной ли войне мы воевали. Думаю, что я не ошибся в вас. – Тайсон затянулся поглубже. – У нас у всех есть секреты, и иногда мы делимся ими, потому что понимаем друг друга. Но, как правило, не рассказываем о наболевшем посторонним людям. Мы стыдимся того, что совершили, и боимся последствий. А в своем кругу мы можем говорить без обиняков и извинений. – Он поближе подвинулся к Пикару. – Я не говорю, что о случае в госпитале Мизерикорд нужно умалчивать, но я считаю, что вы не тот человек, из уст которого все это должно было прозвучать.
Пикар встал.
– Зато вы и есть тот человек.
Тайсон покачал головой.
– Да. И теперь, когда вы нарушили обещание держать язык за зубами, я могу спокойно рассказывать свою версию.
– Но согласно доктору Брандту, вы все поклялись лгать. И это было не обещание, а клятва на крови. А что вы теперь скажете своим людям насчет честного признания?
– Я скажу им, что правда дала им свободу.
– А правда... я имею в виду, она близка к тому, что я написал...
Тайсон усмехнулся.
– Это вы узнаете на суде.
– А вы что, преследовать меня станете?
– Все может быть. – Тайсон по-хозяйски оглядел комнату. – Красивое место. Это ваша собственность или арендуете?
Пикар рассмеялся. После некоторых раздумий он сказал:
– Вы не похожи на шантажиста, а я не тот человек, которого можно шантажировать.
Тайсон окинул его оценивающим взглядом, потом резко перевел разговор на другую тему.
– Кто такой Уэллс?
– Уэллс... А, это написано на почтовом ящике. Одна мадам, которая когда-то жила здесь. Мне нужно закрасить эту фамилию.
– Вы живете один?
– Иногда. Они приходят и уходят.
– И вы так и не были женаты?
– Один раз. У меня двенадцатилетняя дочь. Живет с матерью и отчимом в Калифорнии. Я скучаю без нее. Жизнь... жизнь в старых добрых Штагах не такая, как была в годы моего детства. Если бы нашлось место получше, то я бы уехал туда. Знаете такое место?
– Боюсь, что нет. Вы общаетесь с местными литераторами?
– Боже сохрани. Они еще большие зануды, чем я. Пойдемте на кухню. И еще по одной, Тайсон. И тогда можете идти, если захотите.
Устав от дум, мук и разбирательств, Тайсон устало махнул рукой и сказал:
– Ладно. Еще по чуть-чуть. – Докурив сигарету, он швырнул окурок в огонь и стал следить за нетрезвыми движениями Пикара, кружившего по кухне. Тайсон не чувствовал особой симпатии к этому человеку, но и отвращения тоже не испытывал. Пикар как бы являлся членом некоего братства, на которое распространялось его снисхождение. К тому же писатель признавал за собой два малодушных поступка. Эта уловка была нацелена на самооправдание и, таким образом, помогала Пикару избавиться от самоуничижения. В результате Тайсон почувствовал бы себя обладателем никчемного дара, хранителем еще одной ужасной тайны. Будь они друзьями, Пикар возненавидел бы его на следующее же утро. Тайсон поинтересовался: – Вы ведь в Хюэ пробыли чуть ли не год, так?
– Да.
– И вы хорошо знаете местность?
– Ну, в общем, неплохо. – Пикар обошел угол стойки, держа в руках два стакана.
Тайсон принял у него свой скотч.
– Вы когда-нибудь заходили в кафе на улице Тин Там? Крокодил?
Пикар пил маленькими глотками.
– Конечно. Эта гнусь, владелец заведения, подыгрывал и нашим, и вашим.
– Бурнар?
– Да. Помнится, что именно так звали этого негодяя. А что такое?
– Иногда мне хочется узнать, что с ним стало?
– Он что, один из ваших друзей?
– Нет. Я с ним встречался только один раз. Он посоветовал мне возвратиться домой.
– Зря вы не воспользовались его советом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111