Уолкер хихикнул.
* * *
– Неужели можно безнаказанно оставаться нацией роботов, нацией ростовщиков, мошенников и лжецов, нацией, запятнавшей себя позором бесчестья и предательства, и не осознавать, какую ненависть это рождает в честных сердцах! Какие ответные действия влечет за собой!
* * *
Уолкер пнул решетку ограждения, и собака с рычанием прыгнула на него, царапая когтями металл.
* * *
– Заметьте, Жанна, антиеврейские выступления знаменуют крушение надежд белых американцев-христиан. Ибо кому заступиться за них? Абсолютно некому. У негров есть Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения и Национальная городская лига, к услугам евреев – вся пресса и телевидение, латиносы – под крылом католической церкви; даже у индейцев есть свой правоохранительный орган. Но кто выступит в защиту белых американцев-христиан?
* * *
Уолкер приставил «магнум» 357-го калибра к ограде, потом протолкнул его внутрь. Псина кинулась на оружие и сжала челюсти. Раздался сдавленный хрип, и в воздух полетели куски плоти. Правую половину собачьей морды снесло вчистую, на том, что осталось от левой, застыл тусклый безжизненный взгляд, как у чучела. Кровь хлынула на гладкий лоснящийся бетон. Туловище добермана боком пропрыгало несколько шагов, пошатнулось и рухнуло. Черные изящные лапы вздрогнули, царапнув когтями воздух, и оцепенели.
* * *
– Известно ли вам, Джесс, что очень многие – например, Джерри Кан из Еврейского вооруженного сопротивления – обвиняют в осквернении синагог именно членов Калифорнийского клана?
– Простите, Жанна, что я смеюсь, но меня это просто восхищает! Этот еврей Джерри и молокососы из его банды готовы свалить на нас половину преступлений, совершаемых в Южной Калифорнии. Вынужден признаться, что к последним событиям члены клана совершенно непричастны. Но, кто бы ни устраивал подобные патриотические акции, я был бы рад пополнить наши ряды такими людьми. Очень рад. Ибо только действуя с ними заодно, нам удастся вывести страну на правильный путь.
* * *
Уолкер дал газ, и машина с ревом умчалась.
Среда, 8 августа
0.47 ночи
Эстер плакала, оттирая раковину в туалете фотоателье. Слезы катились по щекам и капали с кончика носа. Она выпрямилась, вытерла лицо. Поймала свое зареванное отражение в зеркале и тяжко вздохнула.
– Господи, на кого я похожа!
Выйдя из туалета, она прошла через приемную, открыла ключом входную дверь и оказалась на бульваре Робертсона. Промокнув лицо, Эстер прислонилась к стене. Через секунду появилась Луп с двумя дымящимися чашками кофе. Не говоря ни слова, она протянула одну из них Эстер. Та взяла ее столь же безмолвно. Луп по-индейски присела на корточки и сделала глоток. Мимо проехала патрульная машина, полицейские кивнули девушкам.
– Que pasa, hermana? – наконец произнесла Луп, взглянув на Эстер.
Эстер молча покачала головой.
Луп окинула взглядом пустынный бульвар. На противоположной стороне размещался магазин, торговавший здоровенными кукольными домиками. Это называлось «усадьба в миниатюре».
– Опять он, – произнесла Эстер наконец. – Все мой Бобби.
Она отхлебнула кофе. Луп молча смотрела на улицу.
– Кажется, он снова начал колоться.
Луп пожала плечами.
– Но ведь он на свободе всего два дня. Даже меньше. Дай ему оглядеться, chica!
Эстер мотнула головой.
– Я его слишком хорошо знаю, Луп. Я это чувствую. Такое впечатление, что у него внутри какой-то нарыв который болит все сильнее и сильнее, покуда не созреет. А Бобби места себе не находит и успокаивается только тогда, когда вкатит себе героина.
– Дай ему время, дорогая. Ведь он год провел за решеткой. Потерпи.
Эстер снова начала плакать. Рыдания душили ее, слезы текли по шекам. Она всхлипнула.
– Кажется, он обманывал меня. Наверняка кололся и в тюрьме. Потому сейчас такой вздернутый. Он все время тащится, понимаешь, и не собирается завязывать.
Луп подняла на нее глаза.
– Ты правда так думаешь?
Эстер кивнула.
– Уверена в этом.
– Что же дальше? – Луп выпрямилась, разминая ноги.
Эстер выплеснула остатки кофе в сточную канаву, стряхнула последние капли. Она устало согнула спину, потерла шею.
– Не знаю. Луп. Одно мне известно точно: по новой я этого ада не выдержу. Конец. Нет выхода. – Она вздернула голову в дымное ночное небо. – Как мне все обрыдло.
3.24 утра
Помятый «форд» Голда, тарахтя, отъехал от Малхолланда и, набирая скорость, поехал вдоль ряда кедровых деревьев. Там, где кончались деревья, дорога переходила в равнину, простиравшуюся до самого холма. На стоянке был припаркован красный «корвет» Шона Заморы. За ним виднелись несколько полицейских мотоциклов, мигавших красными огоньками, и фургон следователя. В свете фар можно было различить фигуру Заморы, который сидел на крыле «корвета» в наброшенной на плечи куртке и поглощал йогурт из бумажного стаканчика. Голд выключил мотор и вышел из машины. Земля под ногами была сухой и твердой. Легкий ночной ветерок со свистом пробегал по высушенной солнцем траве, словно нож, вспарывающий ткань. Патрульный вертолет кружил на высоте четверти мили над горным склоном, заливая округу призрачным белесым светом прожекторов.
Замора поднялся, выбросив пустой стаканчик из-под йогурта.
– Я здесь, как вы и просили. Что случилось? Что нам предстоит?
– Пока не знаю. Мне позвонили. Пойдем посмотрим, – буркнул Голд, зажав во рту незажженную сигару.
– Не курите, а то всех переполошим.
Голд, что-то пробормотав, прошел между полицейскими машинами. У подножия холма была натянута желтая полицейская ленточка. Одетый в форму полицейский преградил Голду путь. Голд показал ему удостоверение, и тот отступил со словами:
– Прошу прощения, лейтенант.
– Где Лиггет и Ляйтель?
– В доме, вниз по дорожке, она как раз ведет к пруду.
Голд скользнул под ленточку ограждения. Замора последовал за ним. Тропинка, петляя, огибала склон и спускалась к водоему неправильной овальной формы. На противоположном берегу стоял дом в калифорнийском стиле, низкий, выстроенный без плана. Он был поставлен на бетонные сваи, вбитые в скалу. Свет горел во всех окнах. Голд с Заморой обогнули прудик и тихонько постучали в заднюю дверь. На пороге появился огромный, толстый, смуглокожий человек.
– Джек, погоди немного. – Мужчина что-то сказал в дверь и вышел в патио.
– Мы вас не разбудили? Есть новости, которые заинтересуют вас.
– Сэм, познакомься, – мой новый помощник, Шон Замора. Шон, а это следователь по уголовным делам, Сэм Ляйтель.
Мужчины пожали друг другу руки. Ляйтель оглянулся на дом и заговорил сухим шепотом:
– Джек, ты не представляешь, что за гнусное место. Крыша течет, потолок вот-вот обвалится, зато картины в гостиной, наверное, стоят целое состояние. У этого типа две девицы. Две! Хотя и одной хватит, чтобы отдать концы. Какой-то англичанин, кинорежиссер. Ридли... Ридли...
– Ридли Уимс? Это дом Ридли Уимса? – Замора отступил назад и с интересом уставился на постройку.
Ляйтель пытался рассмотреть Замору в тусклом свете, потом вопросительно взглянул на Голда. Голд пожал плечами.
– Он актер. Но с ним все в порядке. Что здесь произошло?
– В общем, этот Уимс на две недели уезжал в Мексику, в Пуэрто-Вальярту, со своими девицами. Возвращались поздно вечером, по пути из аэропорта прихватив двух ротвейлеров из собачьего пансионата, куда их отдавали на время отъезда. Знаешь, этакая конура с круглосуточным обслуживанием. В общем, были бы деньги. Так вот, они приезжают, и Уимс выпускает псов со двора. Дескать, он всегда дает им побегать на воле. Особенно после того, как мы две недели просидели на привязи. А эти голубчики тем временем ловят кайф, занимаются своими непотребствами, в общем, веселятся как могут. Конечно, не без кокаина. И в самый интересный момент в комнату с диким лаем вбегают псы, явно что-то друг у друга отнимая. Этакие резвящиеся щенки. Одна из девиц поднимается, идет их разнимать. Псы бросают игрушку и убегают, а девица берет салфетку, чтобы убрать за ними. И тут до нее доходит, что у нее в руках – женская грудь! С девицей, понятное дело, истерика, весь обед мексиканской авиакомпании оказывается на ковре. Ее в полной отключке тащат в ванную. Вторая девица пытается привести ее в чувство. Можете представить, какой кайф это фотографировать.
– Тело нашли?
– А то нет! Мы здесь все, к чертям, облазили. А этот подонок еще и порезвился власть. Мало того, что отрезал грудь. Впечатление такое, что он жертву просто освежевал. Лица, считай, нет, сплошное месиво. Он мог запросто искупаться в ее крови.
– Кто эта женщина?
– Проститутка. Уличная кличка – Хани Дью Меллон. Настоящее имя – Тэлия Мэ Робинсон. Негритянка. Двадцати семи лет. В сентябре стукнуло бы двадцать восемь.
– Мог это сделать ее сутенер?
Ляйтель покачал головой.
– Ни в коем случае. Видел бы тело – не спрашивал. Сутенер себе такого никогда бы не позволил, даже собирайся он ее прикончить. Они слишком уважительно относятся к товару. А здесь просто какое-то безумие. У малого явно с мозгами не все в порядке. И он определенно добился, чего хотел.
Голд переступил с ноги на ноту.
– Когда ее убили?
– Приблизительно вчера вечером, как сказал сотрудник медэкспертизы. После того как сделают анализ, ответят точнее.
Дверь со стуком отворилась, и низенький, толстый, лысоватый человек шагнул в патио.
– Джек!
– Привет, Лу! Шон, это Луи Лиггет. Они с Сэмом работают...
– Пятнадцать лет.
– Пятнадцать лет. Лиггета и Ляйтеля знает весь город. Звучит, как название модной фирмы.
Мужчины фыркнули. Лиггет спросил Ляйтеля.
– Показывал ему труп?
– Еще нет.
– Пошли, – обернулся Лиггет к Голду. – Увидите нечто любопытное.
Ляйтель повел их той же дорогой назад, вверх по холму, светя сильным карманным фонарем. На полпути Лиггет свернул на боковую тропинку. Все начали спускаться, огибая холм. Там, далеко внизу, на автостраде Сан-Диего, виднелась тонкая цепочка ярких огней, редкие машины с включенными фарами беззвучно проносились по трассе, как мыльные пузыри. Вертолет, висевший над холмом, внезапно пошел прямо на них, наполнив воздух вонью и грохотом, приминая вокруг траву.
– Чертова задница, – заорал Лиггет на вертолет, угрожающе сжав кулаки, – проваливай отсюда! – Он обернулся к Голду: – Ненавижу эту вонючку!
Вертолет направил на них прожектор. Они стояли окутанные бледной фосфоресцирующей дымкой, одежда хлопала на ветру, воротники прилипли к лицам.
– Пошел вон, зараза! – Лиггет погрозил вертолету. – Сгинь!
Вертолет сделал крутой вираж и завис над поляной, футах в пятидесяти от них. Прожектор шарил по траве.
– Боже! – воскликнул Замора. – Совсем как во Вьетнаме!
Лиггет повернул голову.
– Ты что, был во Вьетнаме?
– Нет, – ответил Замора, – но я семь раз смотрел «Взвод», очень похоже.
Лиггет глянул на Голда, который понимающе кивал и улыбнулся в темноте.
Тропинка круто обрывалась вниз, к огромным голым валунам; на них-то и был направлен прожектор. Четверо мужчин начали спускаться, скользя, оступаясь и тихо матерясь себе под нос.
– Староват я для этого, – задыхаясь, пробурчал Голд. – Я всего лишь городской полицейский.
– Вот мы и пришли. – Лиггет направил фонарь на каменную глыбу, выступавшую из скалы. На ней красным были груба намалеваны два креста. Мужчины молча смотрели на камень.
– Это кровь? – наконец спросил Замора.
– Да нет, – протянул Голд.
– Малый, видно, хочет громко заявить о себе, – заметил Лиггет. – Он весьма честолюбив.
– По крайней мере, это единственно возможный убийца, – добавил Ляйтель.
Голд взглянул на него.
– Он пока не уничтожил ни одного еврея.
– Пока что.
Четверо полицейских стояли, уставясь на камень.
– Может, это подделка? – предположил Лиггет.
– Возможно, – отозвался Голд.
– Но ты так не думаешь?
Голд помотал головой, не отводя взгляда от крестов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
* * *
– Неужели можно безнаказанно оставаться нацией роботов, нацией ростовщиков, мошенников и лжецов, нацией, запятнавшей себя позором бесчестья и предательства, и не осознавать, какую ненависть это рождает в честных сердцах! Какие ответные действия влечет за собой!
* * *
Уолкер пнул решетку ограждения, и собака с рычанием прыгнула на него, царапая когтями металл.
* * *
– Заметьте, Жанна, антиеврейские выступления знаменуют крушение надежд белых американцев-христиан. Ибо кому заступиться за них? Абсолютно некому. У негров есть Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения и Национальная городская лига, к услугам евреев – вся пресса и телевидение, латиносы – под крылом католической церкви; даже у индейцев есть свой правоохранительный орган. Но кто выступит в защиту белых американцев-христиан?
* * *
Уолкер приставил «магнум» 357-го калибра к ограде, потом протолкнул его внутрь. Псина кинулась на оружие и сжала челюсти. Раздался сдавленный хрип, и в воздух полетели куски плоти. Правую половину собачьей морды снесло вчистую, на том, что осталось от левой, застыл тусклый безжизненный взгляд, как у чучела. Кровь хлынула на гладкий лоснящийся бетон. Туловище добермана боком пропрыгало несколько шагов, пошатнулось и рухнуло. Черные изящные лапы вздрогнули, царапнув когтями воздух, и оцепенели.
* * *
– Известно ли вам, Джесс, что очень многие – например, Джерри Кан из Еврейского вооруженного сопротивления – обвиняют в осквернении синагог именно членов Калифорнийского клана?
– Простите, Жанна, что я смеюсь, но меня это просто восхищает! Этот еврей Джерри и молокососы из его банды готовы свалить на нас половину преступлений, совершаемых в Южной Калифорнии. Вынужден признаться, что к последним событиям члены клана совершенно непричастны. Но, кто бы ни устраивал подобные патриотические акции, я был бы рад пополнить наши ряды такими людьми. Очень рад. Ибо только действуя с ними заодно, нам удастся вывести страну на правильный путь.
* * *
Уолкер дал газ, и машина с ревом умчалась.
Среда, 8 августа
0.47 ночи
Эстер плакала, оттирая раковину в туалете фотоателье. Слезы катились по щекам и капали с кончика носа. Она выпрямилась, вытерла лицо. Поймала свое зареванное отражение в зеркале и тяжко вздохнула.
– Господи, на кого я похожа!
Выйдя из туалета, она прошла через приемную, открыла ключом входную дверь и оказалась на бульваре Робертсона. Промокнув лицо, Эстер прислонилась к стене. Через секунду появилась Луп с двумя дымящимися чашками кофе. Не говоря ни слова, она протянула одну из них Эстер. Та взяла ее столь же безмолвно. Луп по-индейски присела на корточки и сделала глоток. Мимо проехала патрульная машина, полицейские кивнули девушкам.
– Que pasa, hermana? – наконец произнесла Луп, взглянув на Эстер.
Эстер молча покачала головой.
Луп окинула взглядом пустынный бульвар. На противоположной стороне размещался магазин, торговавший здоровенными кукольными домиками. Это называлось «усадьба в миниатюре».
– Опять он, – произнесла Эстер наконец. – Все мой Бобби.
Она отхлебнула кофе. Луп молча смотрела на улицу.
– Кажется, он снова начал колоться.
Луп пожала плечами.
– Но ведь он на свободе всего два дня. Даже меньше. Дай ему оглядеться, chica!
Эстер мотнула головой.
– Я его слишком хорошо знаю, Луп. Я это чувствую. Такое впечатление, что у него внутри какой-то нарыв который болит все сильнее и сильнее, покуда не созреет. А Бобби места себе не находит и успокаивается только тогда, когда вкатит себе героина.
– Дай ему время, дорогая. Ведь он год провел за решеткой. Потерпи.
Эстер снова начала плакать. Рыдания душили ее, слезы текли по шекам. Она всхлипнула.
– Кажется, он обманывал меня. Наверняка кололся и в тюрьме. Потому сейчас такой вздернутый. Он все время тащится, понимаешь, и не собирается завязывать.
Луп подняла на нее глаза.
– Ты правда так думаешь?
Эстер кивнула.
– Уверена в этом.
– Что же дальше? – Луп выпрямилась, разминая ноги.
Эстер выплеснула остатки кофе в сточную канаву, стряхнула последние капли. Она устало согнула спину, потерла шею.
– Не знаю. Луп. Одно мне известно точно: по новой я этого ада не выдержу. Конец. Нет выхода. – Она вздернула голову в дымное ночное небо. – Как мне все обрыдло.
3.24 утра
Помятый «форд» Голда, тарахтя, отъехал от Малхолланда и, набирая скорость, поехал вдоль ряда кедровых деревьев. Там, где кончались деревья, дорога переходила в равнину, простиравшуюся до самого холма. На стоянке был припаркован красный «корвет» Шона Заморы. За ним виднелись несколько полицейских мотоциклов, мигавших красными огоньками, и фургон следователя. В свете фар можно было различить фигуру Заморы, который сидел на крыле «корвета» в наброшенной на плечи куртке и поглощал йогурт из бумажного стаканчика. Голд выключил мотор и вышел из машины. Земля под ногами была сухой и твердой. Легкий ночной ветерок со свистом пробегал по высушенной солнцем траве, словно нож, вспарывающий ткань. Патрульный вертолет кружил на высоте четверти мили над горным склоном, заливая округу призрачным белесым светом прожекторов.
Замора поднялся, выбросив пустой стаканчик из-под йогурта.
– Я здесь, как вы и просили. Что случилось? Что нам предстоит?
– Пока не знаю. Мне позвонили. Пойдем посмотрим, – буркнул Голд, зажав во рту незажженную сигару.
– Не курите, а то всех переполошим.
Голд, что-то пробормотав, прошел между полицейскими машинами. У подножия холма была натянута желтая полицейская ленточка. Одетый в форму полицейский преградил Голду путь. Голд показал ему удостоверение, и тот отступил со словами:
– Прошу прощения, лейтенант.
– Где Лиггет и Ляйтель?
– В доме, вниз по дорожке, она как раз ведет к пруду.
Голд скользнул под ленточку ограждения. Замора последовал за ним. Тропинка, петляя, огибала склон и спускалась к водоему неправильной овальной формы. На противоположном берегу стоял дом в калифорнийском стиле, низкий, выстроенный без плана. Он был поставлен на бетонные сваи, вбитые в скалу. Свет горел во всех окнах. Голд с Заморой обогнули прудик и тихонько постучали в заднюю дверь. На пороге появился огромный, толстый, смуглокожий человек.
– Джек, погоди немного. – Мужчина что-то сказал в дверь и вышел в патио.
– Мы вас не разбудили? Есть новости, которые заинтересуют вас.
– Сэм, познакомься, – мой новый помощник, Шон Замора. Шон, а это следователь по уголовным делам, Сэм Ляйтель.
Мужчины пожали друг другу руки. Ляйтель оглянулся на дом и заговорил сухим шепотом:
– Джек, ты не представляешь, что за гнусное место. Крыша течет, потолок вот-вот обвалится, зато картины в гостиной, наверное, стоят целое состояние. У этого типа две девицы. Две! Хотя и одной хватит, чтобы отдать концы. Какой-то англичанин, кинорежиссер. Ридли... Ридли...
– Ридли Уимс? Это дом Ридли Уимса? – Замора отступил назад и с интересом уставился на постройку.
Ляйтель пытался рассмотреть Замору в тусклом свете, потом вопросительно взглянул на Голда. Голд пожал плечами.
– Он актер. Но с ним все в порядке. Что здесь произошло?
– В общем, этот Уимс на две недели уезжал в Мексику, в Пуэрто-Вальярту, со своими девицами. Возвращались поздно вечером, по пути из аэропорта прихватив двух ротвейлеров из собачьего пансионата, куда их отдавали на время отъезда. Знаешь, этакая конура с круглосуточным обслуживанием. В общем, были бы деньги. Так вот, они приезжают, и Уимс выпускает псов со двора. Дескать, он всегда дает им побегать на воле. Особенно после того, как мы две недели просидели на привязи. А эти голубчики тем временем ловят кайф, занимаются своими непотребствами, в общем, веселятся как могут. Конечно, не без кокаина. И в самый интересный момент в комнату с диким лаем вбегают псы, явно что-то друг у друга отнимая. Этакие резвящиеся щенки. Одна из девиц поднимается, идет их разнимать. Псы бросают игрушку и убегают, а девица берет салфетку, чтобы убрать за ними. И тут до нее доходит, что у нее в руках – женская грудь! С девицей, понятное дело, истерика, весь обед мексиканской авиакомпании оказывается на ковре. Ее в полной отключке тащат в ванную. Вторая девица пытается привести ее в чувство. Можете представить, какой кайф это фотографировать.
– Тело нашли?
– А то нет! Мы здесь все, к чертям, облазили. А этот подонок еще и порезвился власть. Мало того, что отрезал грудь. Впечатление такое, что он жертву просто освежевал. Лица, считай, нет, сплошное месиво. Он мог запросто искупаться в ее крови.
– Кто эта женщина?
– Проститутка. Уличная кличка – Хани Дью Меллон. Настоящее имя – Тэлия Мэ Робинсон. Негритянка. Двадцати семи лет. В сентябре стукнуло бы двадцать восемь.
– Мог это сделать ее сутенер?
Ляйтель покачал головой.
– Ни в коем случае. Видел бы тело – не спрашивал. Сутенер себе такого никогда бы не позволил, даже собирайся он ее прикончить. Они слишком уважительно относятся к товару. А здесь просто какое-то безумие. У малого явно с мозгами не все в порядке. И он определенно добился, чего хотел.
Голд переступил с ноги на ноту.
– Когда ее убили?
– Приблизительно вчера вечером, как сказал сотрудник медэкспертизы. После того как сделают анализ, ответят точнее.
Дверь со стуком отворилась, и низенький, толстый, лысоватый человек шагнул в патио.
– Джек!
– Привет, Лу! Шон, это Луи Лиггет. Они с Сэмом работают...
– Пятнадцать лет.
– Пятнадцать лет. Лиггета и Ляйтеля знает весь город. Звучит, как название модной фирмы.
Мужчины фыркнули. Лиггет спросил Ляйтеля.
– Показывал ему труп?
– Еще нет.
– Пошли, – обернулся Лиггет к Голду. – Увидите нечто любопытное.
Ляйтель повел их той же дорогой назад, вверх по холму, светя сильным карманным фонарем. На полпути Лиггет свернул на боковую тропинку. Все начали спускаться, огибая холм. Там, далеко внизу, на автостраде Сан-Диего, виднелась тонкая цепочка ярких огней, редкие машины с включенными фарами беззвучно проносились по трассе, как мыльные пузыри. Вертолет, висевший над холмом, внезапно пошел прямо на них, наполнив воздух вонью и грохотом, приминая вокруг траву.
– Чертова задница, – заорал Лиггет на вертолет, угрожающе сжав кулаки, – проваливай отсюда! – Он обернулся к Голду: – Ненавижу эту вонючку!
Вертолет направил на них прожектор. Они стояли окутанные бледной фосфоресцирующей дымкой, одежда хлопала на ветру, воротники прилипли к лицам.
– Пошел вон, зараза! – Лиггет погрозил вертолету. – Сгинь!
Вертолет сделал крутой вираж и завис над поляной, футах в пятидесяти от них. Прожектор шарил по траве.
– Боже! – воскликнул Замора. – Совсем как во Вьетнаме!
Лиггет повернул голову.
– Ты что, был во Вьетнаме?
– Нет, – ответил Замора, – но я семь раз смотрел «Взвод», очень похоже.
Лиггет глянул на Голда, который понимающе кивал и улыбнулся в темноте.
Тропинка круто обрывалась вниз, к огромным голым валунам; на них-то и был направлен прожектор. Четверо мужчин начали спускаться, скользя, оступаясь и тихо матерясь себе под нос.
– Староват я для этого, – задыхаясь, пробурчал Голд. – Я всего лишь городской полицейский.
– Вот мы и пришли. – Лиггет направил фонарь на каменную глыбу, выступавшую из скалы. На ней красным были груба намалеваны два креста. Мужчины молча смотрели на камень.
– Это кровь? – наконец спросил Замора.
– Да нет, – протянул Голд.
– Малый, видно, хочет громко заявить о себе, – заметил Лиггет. – Он весьма честолюбив.
– По крайней мере, это единственно возможный убийца, – добавил Ляйтель.
Голд взглянул на него.
– Он пока не уничтожил ни одного еврея.
– Пока что.
Четверо полицейских стояли, уставясь на камень.
– Может, это подделка? – предположил Лиггет.
– Возможно, – отозвался Голд.
– Но ты так не думаешь?
Голд помотал головой, не отводя взгляда от крестов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84