Два свидетеля были уверены, что на руках убийцы видели татуировку. Остальные этого подтвердить не могли.
Данные были немедленно введены в компьютер и разосланы по всем агентствам в Южной Калифорнии. Остаток утра был посвящен детальному разбору поступавших сведений. Ничего нового. Проверили многих, оказавшихся под подозрением, но у всех было алиби. Полиция оставила в списке людей, чье алиби нужно было проверить, остальных вычеркнули.
В полдень Голд приказал Заморе оставаться на посту, сам же в одиночестве отправился обедать. Он выбрался на машине из Центра Паркера через задний вход, тщательно избегая сотен репортеров, устроившихся на Лос-Анджелес-стрит. Один раз он остановился, чтобы купить пинту виски и пакет печенья, и по дороге в Анахим наскоро перекусил. У ворот на склад стояли новые охранники, они тщательно проверили удостоверение Голда и лишь затем пустили его внутрь.
В этот раз Голд не обратил внимания на красный чемодан. Он взял обшарпанный саквояж, прикрытый старым ковриком. В саквояже было оружие – револьверы, автоматы, обрезы, которые он и Корлисс начали собирать шестнадцатью годами раньше, накрыв притон. Постепенно запас незаконного оружия пополнялся. Уличный полицейский никогда не знает, в какой момент ему может понадобиться хорошее, не зарегистрированное нигде оружие. Особенно тот, кто часто занимается частным бизнесом. Внимание Голда сначала привлек смертоносный семимиллиметровый пистолет, но он все-таки выбрал отделанный серебром пистолет 5-го калибра. Он больше подходил для стрельбы в близкую цель. К нему была даже коробка патронов. Он закрыл саквояж потрепанным ковриком и закрыл дверь.
Вернувшись в офис, Голд отпустил Замору на ленч. После его ухода он сел за стол и тщательно прочистил и смазал пистолет. Что может быть более естественным, чем полицейский, чистящий оружие!
Теперь, сидя в «форде» на стоянке с сигаретой в зубах и следя за «роллсом» Нэтти, Голд скользнул рукой по штанине брюк и в носке нащупал пистолет.
К восьми часам на третьем уровне остались только три машины: «форд» Голда, «роллс-ройс» и оранжевый «корвет», стоящий рядом с «роллсом».
В 20.30 двери подъемника раздвинулись, и на этаже появился Нэтти Сэперстейн. Его сопровождал молодой парень, носивший стрижку под панка и выкрашенный в неестественный желтый цвет. Правая рука парня была в перчатке без пальцев, одет в черные кожаные шорты и черную футболку. Парочка медленно скользила мимо машин. Сэперстейн одной рукой обнимал парня и нежно поглаживал ему спину. Они немного поговорили, посмеялись, потом нежно поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи. «Роллс» Сэперстейна зарокотал, уносясь со стоянки, за ним последовал оранжевый «корвет» панка.
Голд еще раз пощупал оружие, завел «форд» и последовал за ними с двадцатисекундной задержкой. «Корвет» резко повернул на запад, к заходящему солнцу. Голд сумел влиться в поток транспорта на три машины позади «роллса» Нэтти. Когда Нэтти свернул с бульвара Сан-сет на стоянку «Ле Парк», Голд притормозил у обочины и стал наблюдать. Нэтти бросил ключи улыбающемуся охраннику и вошел в ресторан.
Голд зажег потухшую сигару, а затем резко направил машину направо. Он доехал по Сансет-бульвару до Ферфакс-авеню, потом объехал еврейский квартал, сделал круг около кафе Хаймена Гусмана. Потом завернул на бульвар Санта-Моника. Он включил фары и сирену, выскочил на центральную полосу и съехал на противоположную сторону улицы. В конце Ферфакс-авеню Ассоциация евреев перегородила дорогу, вытащив на нее старые покрышки и брошенные машины. Члены Ассоциации в бледно-голубых футболках проверяли водительские удостоверения. Не обладавших еврейской фамилией и наружностью спрашивали, что они делают в этом районе. Тем, кто проезжал через район, следуя привычному маршруту, собираясь затем выехать из него, приходилось делать круг. Завязывались споры, но охранники твердо стояли на своем, вооруженные автоматическими винтовками. Группа полицейских, одетых в штатское, с вытянувшимися лицами наблюдала за происходящим. Голд заметил Долли Мэдисона, что-то вешающего в рацию. Голд оставил «форд» посреди улицы и подошел к Долли.
– Что здесь происходит, черт возьми?
Мэдисон оторвался от рации.
– Что это? Войска специального назначения.
– Что?
– Дополнительные войска специального назначения. Мэр только что говорил с Джерри Каном и Оренцстайном. Сейчас Ассоциация евреев отправляет здесь правосудие. По крайней мере до тех пор, пока мы не поймаем маньяка.
Голд покачал головой.
– Трудно поверить. А что Гунц думает об этом?
– Шеф в ярости. Но мэр сказал ему, что ситуация вышла из-под контроля. Приказал ему заткнуться и выполнять свою работу. Если ему это не по силам, он может отправляться в отставку.
Голд недоверчиво произнес:
– Странно, что город рвется на части из-за одного сумасшедшего.
– В этом нельзя винить мэра, – ответил Мэдисон. – Он просто пытается себя защитить от обвинений в мягком отношении к антисемитам и террористам.
– Я не о мэре говорил, задница, – прошипел Голд, и Долли Мэдисон явно обиделся.
Садящееся на западе солнце тускнело. Группы евреев торопились в синагоги. Их охраняли вооруженные члены Ассоциации евреев. Ортодоксальные евреи предпочитали находиться под охраной полицейских, отказываясь сотрудничать с теми, кто призывал к разбою. Люди собирались у ступеней храмов, обсуждая ужасные события, происходящие в их районе. Последний луч солнца упал на спокойную гладь моря. Неизбежные сумерки опустились на землю. Голд бродил по улице, попыхивая сигарой. Часовые неодобрительно посматривали на него. Вскоре он сел в машину и укатил прочь.
10.45 вечера
Нож Эстер легко вонзился в отбивную. Ей никогда в жизни не приходилось есть такую вкусную говядину.
– Нравится? – заботливо спросил сидящий напротив нее Кларк Джонсон.
Эстер прожевала кусок. На лице не отразилось ни малейшего восторга.
– Ничего.
Джонсон разволновался.
– Что-то не так? Может, отправим его на кухню?
Эстер взглянула на него.
– Нет, все в порядке.
– И все-таки, – настаивал он, положив на белую скатерть свою вилку, – если тебе не по вкусу, мы можем послать это обратно...
Эстер засмеялась. Этот мужчина казался абсолютно неопытным, скорее невинным. Как он смог сделать карьеру в Испытательном центре?
– Если честно, Кларк, это превосходно. Просто здорово, – быстро сказала она и проглотила второй кусок, чтобы подтвердить свои слова.
Джонсон просветлел.
* * *
Двухчасовой балет показался Эстер самым длинным мероприятием, на котором она когда-либо присутствовала. Ей пришлось максимально сконцентрироваться, чтобы не заснуть. Дело не в том, что танцоры были плохими. Напротив, она сразу поняла, что это была отличная труппа, состоящая из прекрасных танцоров. Хрупкости и грациозности балерин Эстер даже позавидовала. Мужчины поражали крепкими мускулами и изящностью движений. Первые двадцать минут Эстер даже была увлечена музыкой Стравинского и гибкими телами, вращающимися, изгибающимися и прыгающими на сцене, демонстрируя почти нечеловеческую координацию. И хотя Эстер в глубине души оценила все мастерство актеров, тем более что музыка во втором отделении ей понравилась больше, но балет не был зрелищем, которое ее увлекало.
После представления они пошли по зеленым улицам Пасадены к красному «порше», и Кларк Джонсон всю дорогу без умолку говорил о концерте. Хореография показалась ему блестящей, хотя немного скучноватой, а игра актеров – потрясающей. В общем, он был в восторге.
Эстер улыбалась про себя, слушая Кларка. Он был, без сомнения, самым странным из черных мужчин, которых ей приходилось знать. В обществе на далеком Юге, где она выросла, такие люди были объектами насмешек. Их называли Мистер Чернозадый, считали претенциозными и фальшивыми. Сама Эстер не раз смеялась над шутками в их адрес. А теперь она видела, что ее сын будет именно таким черным мужчиной. Именно этого ей и хотелось. Маленький Бобби был необычным, очень необычным ребенком. Ему суждено было стать серьезным человеком – врачом, адвокатом, журналистом или сенатором – кем он сам захочет. Она об этом позаботится. Ребенок – смысл ее жизни. Эстер волновало лишь то, что когда-нибудь мальчик перерастет свою необразованную мать, и появятся причины, чтобы ее стесняться. Эта мысль буквально убивала ее, и она молилась, чтобы такого никогда не произошло. С помощью необыкновенного человека, подобного Кларку Джонсону, Эстер могла избежать такого будущего.
* * *
Эстер подцепила вилкой очередной кусок и улыбнулась через стол Кларку, который продолжал:
– И когда я вернулся из Вьетнама...
– Ты был во Вьетнаме?
– Ты удивлена? Почему? – спросил он, поднося бокал к губам.
Эстер пожала плечами.
– Я не знаю. Просто спросила. Ты не похож на тех, кто был во Вьетнаме и которых я знаю.
– Да? Чем же они отличаются? Эстер почувствовала себя неудобно.
– Ну... они менее... менее...
– Чопорные?
– Нет, – нервно засмеялась она. – Пожалуйста, извини. Я не хотела прерывать тебя. Продолжай, пожалуйста, Кларк.
Он улыбнулся.
– Я хотел остаться в армии. Я серьезно подумывал о карьере, и мне нравилось служить. Меня даже приглашали в школу офицеров. Но тяга к гражданским профессиям взяла верх.
– И тогда ты решил стать офицером полиции по режиму?
– Это не было осознанным решением. – Он вытер рот салфеткой. – Я был назначен на острове Окинава в береговой патруль, и мне это пришлось по душе. После увольнения я отправился в Лос-Анджелес и хотел работать в полиции. Но в то время у них был излишек кадров, и мне отказали. Но один из чернокожих офицеров сказал, что в отдел по режиму и в испытательный центр требуются люди. Он считал, что, когда в полицию понадобятся люди, гораздо охотнее возьмут в штат тех, кто работал в государственном учреждении.
Официант, проходя мимо их стола, остановился, чтобы наполнить бокалы вином. Кларк Джонсон забрал у него графин с «божоле» и поставил на стол. Официант улыбнулся, но ничего не сказал.
– Тебе настолько понравилось работать в испытательном центре, что ты решил остаться. Так?
Джонсон кивнул.
– В январе будет четырнадцать лет. Мне нравится работать со сложными людьми. Это интереснее, чем в полиции. Мне кажется, я помогаю окружающим, по крайней мере тем, кто нуждается в этом.
Эстер смотрела на него, попивая вино из бокала.
– Работа дает мне возможность продолжить образование.
– Правда? Ты посещаешь лекции в колледже?
Джонсон полил тушеные помидоры сметаной.
– Я пишу докторскую диссертацию.
– Докторскую диссертацию! – Эстер отложила вилку. – Я поражена! Я не знаю ни одного доктора! Ты мечтаешь стать начальником испытательного центра?
Джонсон покачал головой:
– Нет, я целюсь повыше.
– О, извини! – засмеялась Эстер. – Поведайте мне, мистер Доктор, о чем ваша диссертация?
– О пенологии, – засмеялся он. – О тюрьмах, Эстер. Изучение тюрем и их действие на заключенных, обслуживающий персонал, тюремщиков. Когда-нибудь я стану главным начальником тюрем.
Эстер нахмурилась.
– Тюрьмы? Они вызывают только неприятные ассоциации. Запирают людей и прячут ключ. В основном черных людей. Почему тебя тянет к такой работе? Тебя, черного?
Он отодвинул тарелку в сторону.
– Мне нужна эта работа потому, что каждый день я общаюсь с людьми, вышедшими из тюрем в скотском, нечеловеческом состоянии, у которых нарушена психика. В тюрьмах они черствеют, ожесточаются, теряют жалость. Тюрьмы должны помогать заключенным осознать их ошибки и затем вернуться в нормальное общество.
– О, как ты серьезно настроен.
– Да, ты права.
– Думаешь, тебе удастся получить эту работу?
– Им придется назначить меня. Преступлений все больше. Особенно там, где живут меньшинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Данные были немедленно введены в компьютер и разосланы по всем агентствам в Южной Калифорнии. Остаток утра был посвящен детальному разбору поступавших сведений. Ничего нового. Проверили многих, оказавшихся под подозрением, но у всех было алиби. Полиция оставила в списке людей, чье алиби нужно было проверить, остальных вычеркнули.
В полдень Голд приказал Заморе оставаться на посту, сам же в одиночестве отправился обедать. Он выбрался на машине из Центра Паркера через задний вход, тщательно избегая сотен репортеров, устроившихся на Лос-Анджелес-стрит. Один раз он остановился, чтобы купить пинту виски и пакет печенья, и по дороге в Анахим наскоро перекусил. У ворот на склад стояли новые охранники, они тщательно проверили удостоверение Голда и лишь затем пустили его внутрь.
В этот раз Голд не обратил внимания на красный чемодан. Он взял обшарпанный саквояж, прикрытый старым ковриком. В саквояже было оружие – револьверы, автоматы, обрезы, которые он и Корлисс начали собирать шестнадцатью годами раньше, накрыв притон. Постепенно запас незаконного оружия пополнялся. Уличный полицейский никогда не знает, в какой момент ему может понадобиться хорошее, не зарегистрированное нигде оружие. Особенно тот, кто часто занимается частным бизнесом. Внимание Голда сначала привлек смертоносный семимиллиметровый пистолет, но он все-таки выбрал отделанный серебром пистолет 5-го калибра. Он больше подходил для стрельбы в близкую цель. К нему была даже коробка патронов. Он закрыл саквояж потрепанным ковриком и закрыл дверь.
Вернувшись в офис, Голд отпустил Замору на ленч. После его ухода он сел за стол и тщательно прочистил и смазал пистолет. Что может быть более естественным, чем полицейский, чистящий оружие!
Теперь, сидя в «форде» на стоянке с сигаретой в зубах и следя за «роллсом» Нэтти, Голд скользнул рукой по штанине брюк и в носке нащупал пистолет.
К восьми часам на третьем уровне остались только три машины: «форд» Голда, «роллс-ройс» и оранжевый «корвет», стоящий рядом с «роллсом».
В 20.30 двери подъемника раздвинулись, и на этаже появился Нэтти Сэперстейн. Его сопровождал молодой парень, носивший стрижку под панка и выкрашенный в неестественный желтый цвет. Правая рука парня была в перчатке без пальцев, одет в черные кожаные шорты и черную футболку. Парочка медленно скользила мимо машин. Сэперстейн одной рукой обнимал парня и нежно поглаживал ему спину. Они немного поговорили, посмеялись, потом нежно поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи. «Роллс» Сэперстейна зарокотал, уносясь со стоянки, за ним последовал оранжевый «корвет» панка.
Голд еще раз пощупал оружие, завел «форд» и последовал за ними с двадцатисекундной задержкой. «Корвет» резко повернул на запад, к заходящему солнцу. Голд сумел влиться в поток транспорта на три машины позади «роллса» Нэтти. Когда Нэтти свернул с бульвара Сан-сет на стоянку «Ле Парк», Голд притормозил у обочины и стал наблюдать. Нэтти бросил ключи улыбающемуся охраннику и вошел в ресторан.
Голд зажег потухшую сигару, а затем резко направил машину направо. Он доехал по Сансет-бульвару до Ферфакс-авеню, потом объехал еврейский квартал, сделал круг около кафе Хаймена Гусмана. Потом завернул на бульвар Санта-Моника. Он включил фары и сирену, выскочил на центральную полосу и съехал на противоположную сторону улицы. В конце Ферфакс-авеню Ассоциация евреев перегородила дорогу, вытащив на нее старые покрышки и брошенные машины. Члены Ассоциации в бледно-голубых футболках проверяли водительские удостоверения. Не обладавших еврейской фамилией и наружностью спрашивали, что они делают в этом районе. Тем, кто проезжал через район, следуя привычному маршруту, собираясь затем выехать из него, приходилось делать круг. Завязывались споры, но охранники твердо стояли на своем, вооруженные автоматическими винтовками. Группа полицейских, одетых в штатское, с вытянувшимися лицами наблюдала за происходящим. Голд заметил Долли Мэдисона, что-то вешающего в рацию. Голд оставил «форд» посреди улицы и подошел к Долли.
– Что здесь происходит, черт возьми?
Мэдисон оторвался от рации.
– Что это? Войска специального назначения.
– Что?
– Дополнительные войска специального назначения. Мэр только что говорил с Джерри Каном и Оренцстайном. Сейчас Ассоциация евреев отправляет здесь правосудие. По крайней мере до тех пор, пока мы не поймаем маньяка.
Голд покачал головой.
– Трудно поверить. А что Гунц думает об этом?
– Шеф в ярости. Но мэр сказал ему, что ситуация вышла из-под контроля. Приказал ему заткнуться и выполнять свою работу. Если ему это не по силам, он может отправляться в отставку.
Голд недоверчиво произнес:
– Странно, что город рвется на части из-за одного сумасшедшего.
– В этом нельзя винить мэра, – ответил Мэдисон. – Он просто пытается себя защитить от обвинений в мягком отношении к антисемитам и террористам.
– Я не о мэре говорил, задница, – прошипел Голд, и Долли Мэдисон явно обиделся.
Садящееся на западе солнце тускнело. Группы евреев торопились в синагоги. Их охраняли вооруженные члены Ассоциации евреев. Ортодоксальные евреи предпочитали находиться под охраной полицейских, отказываясь сотрудничать с теми, кто призывал к разбою. Люди собирались у ступеней храмов, обсуждая ужасные события, происходящие в их районе. Последний луч солнца упал на спокойную гладь моря. Неизбежные сумерки опустились на землю. Голд бродил по улице, попыхивая сигарой. Часовые неодобрительно посматривали на него. Вскоре он сел в машину и укатил прочь.
10.45 вечера
Нож Эстер легко вонзился в отбивную. Ей никогда в жизни не приходилось есть такую вкусную говядину.
– Нравится? – заботливо спросил сидящий напротив нее Кларк Джонсон.
Эстер прожевала кусок. На лице не отразилось ни малейшего восторга.
– Ничего.
Джонсон разволновался.
– Что-то не так? Может, отправим его на кухню?
Эстер взглянула на него.
– Нет, все в порядке.
– И все-таки, – настаивал он, положив на белую скатерть свою вилку, – если тебе не по вкусу, мы можем послать это обратно...
Эстер засмеялась. Этот мужчина казался абсолютно неопытным, скорее невинным. Как он смог сделать карьеру в Испытательном центре?
– Если честно, Кларк, это превосходно. Просто здорово, – быстро сказала она и проглотила второй кусок, чтобы подтвердить свои слова.
Джонсон просветлел.
* * *
Двухчасовой балет показался Эстер самым длинным мероприятием, на котором она когда-либо присутствовала. Ей пришлось максимально сконцентрироваться, чтобы не заснуть. Дело не в том, что танцоры были плохими. Напротив, она сразу поняла, что это была отличная труппа, состоящая из прекрасных танцоров. Хрупкости и грациозности балерин Эстер даже позавидовала. Мужчины поражали крепкими мускулами и изящностью движений. Первые двадцать минут Эстер даже была увлечена музыкой Стравинского и гибкими телами, вращающимися, изгибающимися и прыгающими на сцене, демонстрируя почти нечеловеческую координацию. И хотя Эстер в глубине души оценила все мастерство актеров, тем более что музыка во втором отделении ей понравилась больше, но балет не был зрелищем, которое ее увлекало.
После представления они пошли по зеленым улицам Пасадены к красному «порше», и Кларк Джонсон всю дорогу без умолку говорил о концерте. Хореография показалась ему блестящей, хотя немного скучноватой, а игра актеров – потрясающей. В общем, он был в восторге.
Эстер улыбалась про себя, слушая Кларка. Он был, без сомнения, самым странным из черных мужчин, которых ей приходилось знать. В обществе на далеком Юге, где она выросла, такие люди были объектами насмешек. Их называли Мистер Чернозадый, считали претенциозными и фальшивыми. Сама Эстер не раз смеялась над шутками в их адрес. А теперь она видела, что ее сын будет именно таким черным мужчиной. Именно этого ей и хотелось. Маленький Бобби был необычным, очень необычным ребенком. Ему суждено было стать серьезным человеком – врачом, адвокатом, журналистом или сенатором – кем он сам захочет. Она об этом позаботится. Ребенок – смысл ее жизни. Эстер волновало лишь то, что когда-нибудь мальчик перерастет свою необразованную мать, и появятся причины, чтобы ее стесняться. Эта мысль буквально убивала ее, и она молилась, чтобы такого никогда не произошло. С помощью необыкновенного человека, подобного Кларку Джонсону, Эстер могла избежать такого будущего.
* * *
Эстер подцепила вилкой очередной кусок и улыбнулась через стол Кларку, который продолжал:
– И когда я вернулся из Вьетнама...
– Ты был во Вьетнаме?
– Ты удивлена? Почему? – спросил он, поднося бокал к губам.
Эстер пожала плечами.
– Я не знаю. Просто спросила. Ты не похож на тех, кто был во Вьетнаме и которых я знаю.
– Да? Чем же они отличаются? Эстер почувствовала себя неудобно.
– Ну... они менее... менее...
– Чопорные?
– Нет, – нервно засмеялась она. – Пожалуйста, извини. Я не хотела прерывать тебя. Продолжай, пожалуйста, Кларк.
Он улыбнулся.
– Я хотел остаться в армии. Я серьезно подумывал о карьере, и мне нравилось служить. Меня даже приглашали в школу офицеров. Но тяга к гражданским профессиям взяла верх.
– И тогда ты решил стать офицером полиции по режиму?
– Это не было осознанным решением. – Он вытер рот салфеткой. – Я был назначен на острове Окинава в береговой патруль, и мне это пришлось по душе. После увольнения я отправился в Лос-Анджелес и хотел работать в полиции. Но в то время у них был излишек кадров, и мне отказали. Но один из чернокожих офицеров сказал, что в отдел по режиму и в испытательный центр требуются люди. Он считал, что, когда в полицию понадобятся люди, гораздо охотнее возьмут в штат тех, кто работал в государственном учреждении.
Официант, проходя мимо их стола, остановился, чтобы наполнить бокалы вином. Кларк Джонсон забрал у него графин с «божоле» и поставил на стол. Официант улыбнулся, но ничего не сказал.
– Тебе настолько понравилось работать в испытательном центре, что ты решил остаться. Так?
Джонсон кивнул.
– В январе будет четырнадцать лет. Мне нравится работать со сложными людьми. Это интереснее, чем в полиции. Мне кажется, я помогаю окружающим, по крайней мере тем, кто нуждается в этом.
Эстер смотрела на него, попивая вино из бокала.
– Работа дает мне возможность продолжить образование.
– Правда? Ты посещаешь лекции в колледже?
Джонсон полил тушеные помидоры сметаной.
– Я пишу докторскую диссертацию.
– Докторскую диссертацию! – Эстер отложила вилку. – Я поражена! Я не знаю ни одного доктора! Ты мечтаешь стать начальником испытательного центра?
Джонсон покачал головой:
– Нет, я целюсь повыше.
– О, извини! – засмеялась Эстер. – Поведайте мне, мистер Доктор, о чем ваша диссертация?
– О пенологии, – засмеялся он. – О тюрьмах, Эстер. Изучение тюрем и их действие на заключенных, обслуживающий персонал, тюремщиков. Когда-нибудь я стану главным начальником тюрем.
Эстер нахмурилась.
– Тюрьмы? Они вызывают только неприятные ассоциации. Запирают людей и прячут ключ. В основном черных людей. Почему тебя тянет к такой работе? Тебя, черного?
Он отодвинул тарелку в сторону.
– Мне нужна эта работа потому, что каждый день я общаюсь с людьми, вышедшими из тюрем в скотском, нечеловеческом состоянии, у которых нарушена психика. В тюрьмах они черствеют, ожесточаются, теряют жалость. Тюрьмы должны помогать заключенным осознать их ошибки и затем вернуться в нормальное общество.
– О, как ты серьезно настроен.
– Да, ты права.
– Думаешь, тебе удастся получить эту работу?
– Им придется назначить меня. Преступлений все больше. Особенно там, где живут меньшинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84