– Убирайся вон, гадина!
Он медленно пошел к двери.
– На кой ты нам нужен! – кричала она вслед. – Убирайся к своим подонкам! К своему кокаину! Нам гораздо лучше без тебя, Джошуа и мне!
Хоуи уже стоял в дверях.
– Прости меня, Уэн. Пожалуйста, не надо...
– Убирайся! – завизжала она.
Хоуи вышел. В доме вдруг стало очень тихо. Голд разжал руки, и Уэнди, не глядя на отца, медленно прошлась по комнате, наступая на битое стекло. Она принесла из кухни мусорное ведро и, опустившись на колени, принялась собирать осколки. Напоровшись на острый край, долго сидела, наблюдая, как из пальца капает кровь. Слизнув ее, села в кресло, вытащила из стола сигареты. Достала одну и подняла глаза на отца, стоявшего посреди комнаты.
– Остались от домработницы. Я не курила с тех пор, как узнала, что беременна Джошуа.
– Может, не стоит начинать? – тихо проговорил Голд.
Она повела плечами.
– Не все ли равно? Дай мне прикурить. – Сигарета прыгала в руке.
Голд поднес зажигалку. Уэнди слегка затянулась и сморщилась.
– Чудовищная гадость. – Но сигарету не положила.
Голд сел на журнальный столик.
– Девочка моя, с тобой все в порядке? Дай я все же вызову врача.
Она выдохнула дым.
– Не волнуйся, все нормально, – ответила, тихо плача. Обвела глазами гостиную, взгляд ее задержался на двери спальни.
– Я не смогу здесь остаться.
– Может быть, поедем ко мне? Я устроюсь в кресле. Она через силу улыбнулась.
– Нет. Ты не отвезешь меня к матери? Там так много комнат. Лучше я поеду к маме.
– Хорошо, девочка моя. Они со Стэнли будут ухаживать за тобой.
Она снова огляделась.
– Знаешь, я вообще не смогу находиться здесь.
Голд взял ее за руку.
– Все будет хорошо. С тобой все будет хорошо.
– Конечно. Не волнуйся. – Взгляд ее все время возвращался к спальне. Она встала.
– Надо взять кое-что из вещей. Для Джошуа.
– Хочешь, побуду с тобой? Пока ты собираешься?
Уэнди чуть поколебалась.
– Нет, не надо. Я быстро.
Она слегка помедлила и пошла.
– Уэнди...
Обернулась.
– Хочу тебе сказать, – начал Голд, запинаясь, – те подонки, которые так поступили с тобой, уверяю, больше никогда не сделают ничего подобного.
Помолчав, она кивнула.
– Хорошо. – Повернулась и пошла в спальню собирать вещи.

Четверг, 9 августа
1.00 ночи
Дождавшись двадцатого гудка, Эстер повесила трубку. Она звонила из приемной фотоателье. Набрала номер еще раз. К телефону опять никто не подошел. Эстер бросила трубку.
– Луп, – позвала она, – Луп!
Луп вышла с веником из съемочного павильона.
– Que pasa, Es?
Эстер кинула ей увесистую связку ключей.
– Дома что-то неладно. Никто не отвечает. Мамаша Фиббс пошла в церковь, пришлось малыша Бобби оставить одного, а сейчас почему-то к телефону никто не подходит.
– Может, он просто спит. Все-таки час ночи.
– Может быть. Но мне все равно надо съездить домой. Думаю, часа за полтора обернусь. Ключи оставляю вам с Флоренсией.
– No problema. Ester.
– Если закончишь раньше, чем я вернусь, прикорни там на диванчике.
– Ладно. Думаю, Флоренсия уже спит.
– Это слышно, – сказала Эстер, выходя из ателье.
– Будь поосторожней! – крикнула Луп ей вслед. – Con cuidado!
Эстер вывела машину со стоянки и рванула в сторону Уилшира, стараясь лишний раз не натыкаться на полицейских. Бобби не пришел домой. Она прождала его до начала одиннадцатого, но он так и не появился. Зачем она себя с ним так вела? Неужели нельзя было поласковее? Разве это мужская работа – чистить сортиры, выносить помои, мыть посуду? Кто угодно взбеленится. Его тоже можно понять, ведь надо же хоть чуть-чуть пообвыкнуть. А она его так отметелила. Любой бы вышел из себя.
Но его не было дома. Что он делал? Господи, где он?
Через двадцать минут быстрой езды Эстер добралась до Креншо. Она резко остановила машину и выскочила из нее. На полпути к дому она почувствовала, что теряет сознание.
Малыш Бобби неподвижно лежал на ступеньках.
Какое-то мгновение Эстер соображала – бежать к нему со всех ног или подойти на цыпочках.
Как сумасшедшая Эстер бросилась к малышу.
– Хороший мой, – прошептала она, дотрагиваясь до мальчика. Тельце его со сна было теплым, податливым.
Бобби пошевелился. Эстер почувствовала, что жизнь вновь обретает краски.
– Мама, – сонно пробормотал Бобби, приподнимаясь. Он прижимал к себе котенка.
– Как ты здесь очутился? – ласково спросила Эстер.
Бобби тер глаза кулачками.
– Они сказали, что впустят меня домой. Они оставили дверь открытой, а Багира выскочила на улицу. Я пошел ее искать. Они пообещали, что не будут запирать двери, но, наверное, забыли.
– Кто такие «они»?
– Папины друзья. – Бобби принялся ласкать котенка.
– Так папа дома? – удивилась Эстер, вглядываясь в окна спальни. Сквозь занавески просачивался слабый свет.
– Ага.
– Давно ты здесь?
Бобби наморщил лоб, щурясь от уличного фонаря.
– Давно. Папа пришел с друзьями, они шумели, смеялись, и я проснулся. Когда я спустился вниз, Багира выбежала из дома, и белая тетя обещала меня впустить...
– Белая тетя? – Эстер отпирала дверь.
– Ага. Я стучался, стучался, но никто почему-то не вышел. Я даже звонил в звонок.
Эстер вошла в дом. Ни в гостиной, ни в холле никого не было, но ясно чувствовалось, что здесь кто-то чужой. Непривычно пахло дешевыми духами и серой от горелых спичек.
– Малыш, возьми себе на кухне чего-нибудь поесть.
– В это время я уже должен спать. У нас завтра контрольная, – ворчливо ответил Бобби, копируя бабушкины интонации.
– Ну поешь хоть немного. Совсем чуть-чуть.
– Ладно. Пошли, Багира, я дам тебе молока.
Мальчик понес котенка в кухню. Дверь за ним закрылась.
Эстер окинула взглядом лестницу. Сверху не доносилось ни звука. Она начала подниматься и, дойдя почти до конца, расслышала неясный стон. Эстер остановилась, прислушалась. Тишина. Потом – игривый женский смех.
Эстер расправила плечи и решительным шагом направилась в спальню, резко распахнув дверь.
На какое-то мгновение ее охватило чувство нереальности. У нее никогда не было голубой спальни. Потом до нее дошло, что кто-то обернул ночник синей тряпкой, отчего комната наполнилась голубоватым светом.
Когда глаза свыклись с лазурным полумраком, открылась следующая картина: в ее постели лежала субтильная, узкобедрая белая девица, совершенно голая. Рядом с ней – Бобби, тоже нагой. Обритый светлокожий парень в одних шортах сидел со шприцем, делая себе инъекцию. Он посмотрел на Эстер и улыбнулся. У него были небесно-голубые глаза.
Бобби медленно спустил ноги с кровати и, шатаясь, встал.
– Эс, ты же должна быть на работе, – тупо пробормотал он, направляясь к Эстер. Она дождалась, чтобы он подошел поближе, и влепила хорошую пощечину. Увидев, что она замахивается снова, Бобби перехватил ее руку.
– А что такого, – промычал он нечленораздельно, – все нормально. – Он смотрел на нее сквозь тяжелые полуоткрытые веки; зрачки были сильно сжаты. Бобби вело.
– Ты зачем привел этот сброд сюда? – процедила она сквозь зубы. – Что твоя наркота забыла в моей спальне, в доме, где ребенок? Как ты посмел выгнать мальчика?..
– Ах, детка, ты просто не поняла. Эта девушка – давняя подружка Алонсо. Мы зашли слегка отдохнуть. Вот и все, и нечего шуметь.
– Выметайтесь отсюда, чтоб духу вашего не было, – зло сказала Эстер.
– Слушай, прекрати, это все мура. – Бобби едва держался на ногах.
– Грязная опустившаяся скотина, – еле слышно выговорила Эстер.
– Бобби, это еще что за телка? – протянула девица из постели. – Пусть проваливает, а ты иди ко мне.
Эстер прорвало.
– Сама проваливай, ты, занюханная шлюшка. Вон отсюда сию же секунду, или, клянусь Богом, я вызову полицию, и всех вас заметут. – Она направилась к выходу, но Бобби ее остановил.
– Не смей заикаться про полицию, Эс, – комкая слова, бормотал он, – только попробуй.
– Ты еще будешь угрожать? Ты, ничтожество, дерьмо! А ну быстро отсюда, глаза в мои на тебя не глядели! – Она вырвалась и выскочила из комнаты. – Убирайтесь сейчас же! Сию же секунду – или я звоню в полицию! Вон!
На столе в коридоре Эстер увидела учебник Бобби. Она запустила им в кровать, но угодила в окно; стекло со звоном посыпалось.
Эстер сбежала по ступенькам, едва сдерживая слезы. На полпути в кухню она судорожно всхлипнула, ее скрутило пополам, как от удара в живот. Ничего не различая из-за слез, почти вслепую, на ватных ногах она добрела до кухни и, рывком выдвинув ящик, выхватила самый острый мясной нож. В эту секунду она оглянулась. Малыш во все глаза смотрел на нее, испуганно застыв с поднятой ложкой.
– Нет, нет, нет! – закричала Эстер и отшвырнула нож. Багира, спрыгнув с колен мальчика, юркнула за холодильник. – Господи Иисусе! – Эстер с плачем выбежала из кухни. В гостиной она остановилась, ничего не соображая. Мир, казалось, рухнул, она чувствовала себя как во время землетрясения. Бобби стоял на ступеньках, уже одетый, в незастегнутой рубашке, с ботинками в руках. Он начал спускаться. Эстер бросилась ему навстречу.
– Эс, остынь малость, остынь, крошка...
Одной рукой она вцепилась ему в волосы, другой царапала лицо. Он попытался было ее оттолкнуть, но она продолжала колотить с удвоенной силой, теперь уже норовя ударить ему в пах. Наконец Бобби удалось ее оттолкнуть. Эстер, потеряв равновесие, покатилась по лестнице; опустошенная, потрясенная, затихла на нижней площадке.
– Сука ненормальная! Сука ненормальная! – вслед ей орал Бобби.
Маленький Бобби подбежал к матери и, сжав кулаки, крикнул отцу:
– Не трогай маму! Оставь маму в покое!
– Именно это я и собираюсь сделать. Пошли из этого дурдома, – бросил он оставшимся в спальне и начал спускаться. За ним шли бритоголовый парень с девицей.
Бобби перешагнул через Эстер, но, помедлив на пороге, обернулся.
– Иначе и не могло быть. – И вышел, хлопнув дверью.
Эстер прислонилась к стене и дала волю слезам.
– Мамочка, не плачь, не плачь. Я с тобой.
Она крепко прижала сына и зарыдала, раскачиваясь из стороны в сторону.
2.22 ночи
Куини просилась гулять.
Ирвинг Роузуолл ломал голову над вопросом, как лучше убить Георгину. Сбросить ее с какого-нибудь балкона старинного замка – весьма в духе времени, но уж больно кроваво и неэстетично. Отравить – можно, конечно, но это слишком буднично, приземленно. Нет, он определенно склонялся к тому, чтобы ее задушить. Например, шелковым шнурком от ее вечернего платья. В этом есть нечто изящное, драматичное и вместе с тем леденящее душу. И весьма приличествует такому созданию, как Георгина. Но где оставить тело? В спальне? Банально. В библиотеке? Уже было. Или скинуть ее, обнаженную, в компостную яму перед службами? Ирвинг Роузуолл долго забавлялся этой идеей, но в конце концов отверг и ее, как чересчур грубую и прямолинейную. В результате он убедил себя в том, что единственно правильный выход – опустить убиенное тело в зеркальный водоем, лицом вниз. И непременно в полупрозрачной ночной сорочке. И чтоб луна освещала соблазнительный труп. Возбуждающе, сексуально – и вместе с тем изысканно, начисто лишено вульгарности! Да, именно так! Очень в характере Георгины! Констебли будут готовы заложить душу дьяволу, лишь бы узнать, когда ее прикончили – до того, как бросили в фонтан, или же несчастная жертва просто утонула.
Но Куини рвалась на улицу. Немедленно!
– Идем, идем, – проговорил Ирвинг Роузуолл, поднимаясь из-за шаткого стола, который стоял в уютной нише его комнаты, служившей одновременно и спальней и столовой. Маленький терьер от радости закрутился волчком. Глаза собаки светились восторгом. – Ну, ну. Только давай потише, – приговаривал Роузуолл, вытаскивая из шкафа свитер. Ему все время было зябко – даже в августе, даже в Лос-Анджелесе. Но чему удивляться, если тебе за семьдесят.
Он снял с крючка поводок, и псинка пошла описывать круги по всему дому; потом остановилась у двери, низко опустив голову и яростно виляя хвостом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84