– Вот, уже выходим, – бормотал под нос Роузуолл, пристегивая поводок к ошейнику. Собака счастливо залаяла.
– Тише, уже поздно, ты же знаешь! – Он открыл дверь, и собака рванула со всех сил, волоча его за собой.
Он до сих пор не переставал удивляться. Он всю жизнь привыкший вставать в шесть утра, вдруг обнаружил, что он воистину ночной человек. Теперь вся его жизнь протекала ночью – ночью он готовил, ел, мылся, – даже ухитрился подыскать круглосуточную химчистку. Но особенно он любил писать по ночам. И находил в этом неизъяснимую прелесть. Черт побери, это выглядело даже артистично! Весь свет в доме погашен, кроме настольной лампы, рядом – стакан дымящегося чая; стрекот электрической машинки; негромкая музыка. Как ему нравилось все это! Порой он засиживался до утра, до того момента, когда уже начинали носить газеты. Он писал почти пять лет, пристрастившись к этому занятию практически сразу же после того, как ушел на пенсию. Через год после смерти Рахили. Всю жизнь он запоем читал – все, что угодно, любой печатный текст, что весьма раздражало Рахиль. В первый же день после свадьбы она запретила ему выходить к столу с книгой или журналом. Через пять минут она поймала его на том, что он читает этикетку на банке с маринадом. Рахиль была настолько потрясена, что даже не рассердилась. Дома они практически не разговаривали по-английски, и потому книги оставались для него единственной отдушиной. Он читал даже в тот момент, когда Рахиль умирала, и, когда медсестра спросила, в котором часу та скончалась, он, к стыду своему, не смог ответить; когда он читал, он полностью терял представление о времени, он забывал обо всем, кроме того мира, который был заключен в печатных знаках.
Зато теперь он создавал свою собственную вселенную. Он стал писателем! И это – после тридцати семи лет честной службы у Франковича, в магазине одежды больших размеров, в Уилшире! После того как он тридцать семь лет кряду натягивал на гигантские задницы дурно сидящие штаны, которые больше смахивали на провисшие палатки, – подумать только, он стал настоящим художником, литератором, романистом!
Нет, он еще ничего не издал, но его однокашники по вечерним курсам при Калифорнийском университете в один голос твердили, что это дело времени. В группе он слыл знаменитостью. Он – это ж надо! Даже профессор, человек, отнюдь не склонный раздавать комплименты направо и налево, и тот говорил, что его произведения «достойны публикации»! Ирвинг Роузуолл смаковал эти слова. «Достойны публикации!» Каждый звук тут ласкал его слух, вселял силы, заставлял выпрямить спину.
Очутившись на улице, Куини больше не спешила. Страстный, исступленный зов природы перешел в тихий шепот. Маленькая черно-белая собачка неторопливо семенила по дорожке, тщательно принюхиваясь к оставленным меткам. Роузуолл, обернув поводок вокруг руки, послушно следовал за собачкой, останавливаясь там, где присаживалась она, двигаясь с места, когда ей того хотелось, весь погруженный в свои мысли.
По иронии судьбы, едва начав писать, он начисто забросил чтение.
Вся печатная продукция теперь пылилась невостребованной; неразрезанные книги скромно дожидались часа, чтобы встать на одну из полок огромных, тянувшихся вдоль стен стеллажей; пожелтевшие, невскрытые газеты пылились на обеденном столе; около кровати грудой были навалены журналы за много месяцев. Современные события перестали волновать Роузуолла. Его вообще больше ничто не интересовало, кроме собственного творчества. Да разве могло быть иначе! Ведь воображаемый мир был куда более реальным и ярким, чем его, Роузуолла, настоящая, весьма серая и однообразная жизнь. А люди, Бог мой, а люди! К примеру, Георгина, уже покойная, но при жизни – о, что это была за женщина! Ненасытная, чертовски честолюбивая, коварная! В течение суток она последовательно уложила в постель самого лорда, двух его сыновей и управляющего замком, исключительного любовника, который знал толк в своем деле и у всех вызывал дикую ревность. Вот это женщина! Готовая заниматься любовными утехами и на сеновале, и на шелковых простынях! Но в конце концов угодившая в собственную ловушку, от чего и погибшая.
А чего стоит Жильбер! Настоящий лорд Эшкрофт! Биржевой игрок. Немощный старый вдовец, рабски вожделеющий к телу Георгины.
А еще – его сыновья, Филипп и Хаули. Инь – ян. Зло и добро. Каин и Авель. Но настолько ли добродетелен Филипп? И так ли порочен Хаули? И кто такой Малькольм, таинственный управляющий? Откуда он взялся? И какие цели преследовал?
И зачем кому-то понадобилось душить Георгину и бросать ее тело в фонтан?
Ирвинг Роузуолл улыбнулся в темноте. Он любил готические романы не меньше, чем свои собственные.
Куини наконец выбрала место, достойное ее собачьего внимания. Она трижды обежала вокруг фонарного столба, прогнула спину и глубокомысленно, серьезно справила нужду.
– Молодец, хорошая девочка, – машинально похвалил Роузуолл.
Синий фургон въехал на пустынную улицу, проплыл мимо Роузуолла и завернул за угол.
– Пойдем, моя хорошая. – Роузуоллу вдруг захотелось домой, к машинке. Он предвкушал тот момент, когда будет найдено тело Георгины. Описание должно выйти чувственным. Цветущее тело, спелая грудь, дрожащие капли воды. Полупрозрачная ночная сорочка – или оставить Георгину нагой? Чтобы угодить нынешней публике, нельзя пересолить ни в ту, ни в другую сторону.
– Идем, идем, – снова позвал Роузуолл. Собачка выдрала задними лапами несколько пучков травы, после чего вышла на дорожку, ведущую к дому. Роузуолл шел за ней.
– Эй, жидовина!
Ирвинг Роузуолл был настолько погружен в свои мысли, что никак не отреагировал на звук. Он прошел несколько шагов, покуда по натянувшемуся поводку не понял, что Куини остановилась. Он посмотрел на собаку. Она страшно нервничала и глухо рычала.
– Эй, жидовина!
Роузуолл обернулся, чтобы рассмотреть, кому принадлежит голос. В него выстрелили в упор.
Когда Ирвинг Роузуолл чуть пришел в себя, он осознал, что лежит на спине, глядя в ночное небо сквозь переплетения телеграфных проводов. Куини жалобно скулила, вылизывая ему лицо. Он попробовал поднять руку и не смог. Ему стало жутко холодно.
Куини отчаянно лаяла на кого-то.
Змея! Где-то поблизости притаилась змея! Он слышал ее шипение!
Роузуолла стала сотрясать дрожь. Он понял, что умирает.
«Нет, – кричало все его существо, – я же еще не закончил! Ведь никто не узнает, кто задушил Георгину и бросил ее тело в фонтан».
Куини снова лизнула его в лицо; она теребила его лапами и скулила. Потом задрала морду и издала душераздирающий вой.
Ирвинг Роузуолл этого уже не слышал.
4.00 утра
– Четыре часа утра. Говорит Тихуана, Мексика.
Начинаем передачу «Радиошоу Жанны Холмс», записанную по трансляции вчера вечером.
Несколько секунд в эфире звучал струнный квартет Моцарта – легко, изящно, чарующе.
– Добрый вечер, дорогие жители Южной Калифорнии и Великого Юго-Запада. У микрофона – ведущая Жанна Холмс. Со мной в студии – гость нашей программы, с которым мы уже беседовали на этой неделе, – кандидат в Калифорнийское законодательное собрание, верховный магистр Калифорнийского клана Джесс Аттер. Мы с ним говорили о недавних событиях в Лос-Анджелесе, о столкновении под окнами Главного полицейского управления между вооруженными формированиями американской нацистской партии и членами Революционной коммунистической партии Америки. Во-первых, Джесс... можно мне вас так называть?
– Разумеется, Жанна.
– Да, мы ведь старые друзья.
– Новые друзья, смею заметить, что гораздо лучше.
– Спасибо, Джесс. Так вот, во-первых, мне бы хотелось, чтобы вы прояснили ситуацию нашим слушателям, имеет ли нацистская партия хоть какое-то отношение к Калифорнийскому клану, а то у них может сложиться превратное представление. Так существует какая-то связь между этими организациями?
– Абсолютно никакой, Жанна. Абсолютно никакой.
* * *
В темном гараже Уолкер, раздетый догола, энергично отжимался, сцепив руки за головой, а ступнями вплотную прижавшись к стене. Каждый раз, приподнимаясь, он крякал, с силой проталкивая воздух через плотно сжатые зубы. Он выполнял упражнение быстро и очень ритмично.
* * *
– Национал-социализм – идея, выросшая на чужой почве, привнесенная извне. Он не в силах справиться с множеством нерешенных проблем, которые стоят сегодня перед всеми американцами, и в особенности перед жителями Калифорнии. Американская нацистская партия – несерьезная организация. Она не способна выработать правильную линию поведения. Я думаю – нет, я знаю, что большинство ее членов – это незрелые, недисциплинированные люди, которые вступают в партию только для того, чтобы распивать пиво и щеголять в форме. Им очень нравится одеваться в кожу, бравировать свастикой и выхваляться перед девицами. Это больше всего напоминает фарс!
* * *
Не сбиваясь с ритма, Уолкер разомкнул руки и вытянул их вдоль туловища. Он коснулся пальцев одной ноги, потом другой. Его обнаженное тело было покрыто испариной, призрачно отливавшей в лунном свете. Он увеличил темп.
* * *
– Джесс, чем Калифорнийский клан отличается от нацистской партии?
– Как я уже говорил, Калифорнийский клан объединяет в своих рядах элитные кадры беззаветно преданных идее белых христиан, решивших посвятить жизнь святому делу защиты этой страны от засилья евреев, негров, атеистов, коммунистов, чье тлетворное влияние разлагает великую нацию. Для выполнения этой задачи мы не погнушаемся никакими средствами.
– Включая применение силы?
– Жанна, Калифорнийский клан готов предпринять любые шаги, чтобы спасти эту страну от господства евреев, монголов и прочих нехристиан. Мы резко отмежевались от крайне левых Европы и Южной Америки. Мы многому научились благодаря безжалостности и готовности к самопожертвованию. И, зная, что Господь на нашей стороне, мы будем делать все, что от нас потребуется, чтобы достичь намеченной цели.
– То есть вы хотите сказать, что оправдываете последние убийства в Лос-Анджелесе?
– Убийство, Жанна, всегда нежелательно, но порой его просто не избежать. Иногда это единственный способ высветить проблему, привлечь внимание к явно творящейся несправедливости. Американские евреи должны отдавать себе отчет, что они не могут безнаказанно смущать умы, развращать и деморализовывать великую нацию. Мы этого никогда не допустим. Кто-то обязан за все расплачиваться. И они должны быть готовы к тому, что выбор падет на них.
– Следует из этого, что вы считаете убийцу героем и были бы рады видеть его среди членов Клана?
– Пожалуй, да. Его можно назвать героем. В античном понимании слова. Этот человек в одиночку принял на себя бремя борьбы с международным сионизмом. Согласитесь, это героический шаг. Что касается его вступления в наш Клан, то, как я уже говорил в начале, он определенно принадлежит к тем ясно представляющим свою задачу личностям, которые Клан всегда готов приветствовать. Мы будем рады таким добровольцам.
– Так вы действительно заинтересованы в новых членах?
– Конечно, мы с нетерпением ждем встречи со столь отважными ребятами. Вроде морских пехотинцев! Ха-ха-ха!
* * *
Уолкер опять сцепил руки над головой. Пот заливал лицо, тело, затекал в пах. Мускулы на животе ходили ходуном. С каждым движением он дышал все труднее и труднее, но не сбавлял темпа. Он не позволял себе остановиться.
6.30 утра
В Лос-Анджелесе начинался тяжелый день. Накануне управление метеослужбы обещало изменение движения воздушных потоков в районе залива Санта-Моника, и прогноз полностью оправдался. За ночь похолодало, но из-за сильной жары температура в верхних слоях атмосферы оставалась прежней. В результате смог висел над побережьем мертвой пеленой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84