Взгляд Трейси был тверд:
– Совершенно верно, это не та игра. Я привык верить в то, что делаю.
– Тогда вы в нашу игру вообще играть не умеете. Это я вам сразу говорю.
Трейси пожал плечами. Готтшалк внимательно его разглядывал:
– Что ж, если вы не принимаете моего предложения, я могу сделать вывод, что вы собираетесь работать на этого слабака Билла Конли, если он вознамерится занять то место, которое его бывший босс так безвременно покинул.
– Я пока еще не принял никакого решения.
– О, бросьте! Вы собрались ссать в ту же дырку, что и Конли. Я знаю об этом.
– Что ж, возможно.
Готтшалк помолчал.
– Значит, начинается новая гонка, но, будьте уверены, на финише первым буду я, – внезапно блеснувший из-за ветвей луч солнца заставил его мигнуть. – И запомните: когда по улице мчится паровой каток, благоразумный человек либо отступает в сторону, либо запрыгивает на сиденье. Так я это себе представляю. И у вас есть реальный шанс оказаться на сиденье, – он похлопал Трейси по плечу. – Хорошенько подумайте об этом. Вам предстоит блестящая карьера.
И с этими словами он ушел. Он уже не боялся испачкать туфли, поэтому уверенно шагал через дорожку для верховой езды. На мгновение за кустами мелькнул блестящий черный лимузин – и исчез за поворотом.
На востоке собирались облака, видно было, что им не терпится пролиться дождем. Стало душно, молодые мамаши спешно ринулись к выходу из парка, толкая перед собою коляски.
Через лужайку двигалась фигура в коротком плаще. Как бы передумав, человек развернулся и направился к Трейси. Руки у него были засунуты в карманы, ветер раздувал полы плаща, и они хлопали по толстым твидовым брюкам.
Господи, подумал Трейси, он так и не научился прилично одеваться.
– Новая карьера в новом городке? – осведомился Ким. – А ведь пепел сожженного не успел остыть.
– Вот уж не думал, что я тебя еще когда-нибудь увижу, – но, говоря это, Трейси уже прекрасно понимал неизбежность встречи: именно это тогда прочла в его лице Май. Они действительно не должны были больше встречаться. Но вот Ким здесь, и это означало, что Фонд вспомнил о нем. Они о нем и не забывали.
– Я тоже, – Ким пожал плечами. – Давай, пройдемся. Просто пара старых приятелей на прогулке.
– Мы никогда не были друзьями.
Ким кивнул:
– Тогда в память о прошлых временах, – он старался не прикасаться к Трейси. – Было время, когда я думал, что ты нам больше не нужен. Видишь ли, я всегда считал тебя талантливым, но ужасно капризным дитятком. И потому бесполезным.
– Но теперь ты считаешь иначе, – Трейси не мог удержаться от сарказма. Ким снова кивнул.
– Верно. Мы оба стали старше. И сейчас многое видится иначе.
Трейси почувствовал, как в душе его поднимаются неприятные воспоминания, словно муть со дна, потревоженного пловцами озера:
– Зрелость дарует также способность объективно смотреть на прошлое.
Назойливый свет ламп, потное лицо Кима, внушающее вьетконговцам чуть ли не мистический ужас. В Бан Ме Туоте они предпочитали называть действия Кима "волшебством чтобы не употреблять другое определение.
Ким был настоящим мастером, виртуозом по получению информации даже от самых стойких.
– Теперь я понимаю, насколько ценным был твой вклад в дело Фонда. – Пошел дождь, и Ким поднял воротник плаща. – Хотя и должен признать, что был несколько шокирован, когда Директор попросил именно меня встретиться с тобой. Почему я? И знаешь, что он сказал? «Я не хочу, чтобы его соблазнили сладкими речами».
– Как бы там ни было, я ни в чем не желаю участвовать, – Трейси остановился и повернулся к Киму. Они стояли под старым дубом, кора которого была покрыта надписями, сделанными аэрозольной краской. – Я хорошо тебя знаю, Ким. Твое «волшебство», резню, которую ты устраивал в джунглях. Когда дело касалось кхмеров, ты превращался в машину для убийств.
– Я был таким же, как все в Бан Me Туоте.
Трейси покачал головой:
– Нет. Ты проделывал все с таким смаком, что это пугало. Ты был по-настоящему заинтересован. Ты ненавидел кхмеров так же, как ненавидел коммунистов. Это коммунисты убили твою семью, да?
Ким не ответил. Он смотрел на Трейси и слушал, как мягко шуршит в листве дождь. Ноги у него уже промокли насквозь. Раздался какой-то резкий звук, он повернул голову, и Трейси увидел белый шрам, сбегавший от уха к груди. Потом Ким снова повернулся к нему и улыбнулся:
– Все это уже история. Какое она теперь имеет значение?
– По-моему, ты принимаешь меня за дурака. Для тебя это изменило все. И только из-за этого ты живешь и действуешь.
– Ты не понимаешь меня, Трейси. Но объяснять нет смысла. Мы стоим здесь, под дождем, и обмениваемся оскорблениями, словно пара школьников, – от дождя все вокруг стало серым. – Ты совершенно прав, Трейси. Моя семья значила для меня все. И ты знаешь меня очень хорошо. Слишком хорошо. Я сказал об этом Директору, но он возразил, что в этом тоже есть свой плюс.
– Да, отговорить его, если он что-то задумал, еще никому не удавалось, – сказал Трейси, чтобы разрядить напряжение. В конце концов, он вовсе не обязан принимать предложения. Он больше не служит в фонде, больше подчиняется приказам.
Ким мгновенно уловил перемену в его настроении и немного расслабился. Голос его стал мягче:
– По правде говоря, я считаю, что Директор спятил: вообще никого не надо было посылать. Я прямо заявил ему, что не думаю, будто ты захочешь снова иметь с нами дело.
– И ты совершенно прав.
– Но потом я услышал новости и изменил свое мнение. По дорожке промчался на велосипеде мальчик, накрывшийся от дождя желтым капюшоном. Из-под колес во все стороны летели брызги.
Вот теперь, подумал Трейси, пора сказать «Прощай» и уйти. Он знал, что хочет именно этого. Но он также знал, что есть в нем и другое, то, что разглядела, угадала Май. И это другое было сильнее.
– Что случилось?
– Зов раздался... – Ким помедлил, приводя в порядок мысли. – Буддисты говорят, что здоровье есть высшее благословение, довольство – лучшее приобретение, а истинный друг – ближайший родственник.
– Ты это к чему? – Трейси вдруг почувствовал страшную усталость. Он вздрогнул, догадавшись, ради чего появился Ким. – Там, в Фонде, я загибался. Именно потому и ушел. Ты тогда этого не понимал. Может быть, ты подумал, что я струсил. Но мне все равно, что ты думал тогда, что ты думаешь теперь. И только Джон Холмгрен вновь вдохнул в меня жизнь.
– Что ж, именно из-за Джона Холмгрена мы и решили встретиться с тобой, Трейси, – спокойно произнес Ким. – Мы не считаем его смерть естественной.
* * *
В офисе Трейси ждала целая куча неотложных дел, но ему было не до того. Ничто не могло сравниться с новостью, которую преподнес ему Ким. И хотя они договорились встретиться вечером в особняке Джона, чтобы обсудить все поподробнее, Трейси все же не мог ни о чем другом сейчас думать.
Что если это правда? Решение как можно быстрее кремировать тело принадлежало ему, но Мэри его поддержала. Она не хотела сплетен и пересудов, она не хотела, чтобы последние часы жизни Джона стали темой для сальных шуток.
Трейси снова набрал номер своего дома в графстве Бакс. Наконец, после трех гудков, Мойра сняла трубку. Голос у нее был робкий, но, услышав, что это Трейси, она заговорила уверенней.
– Меня еще всю трясет, – сказала она, – но я просто влюбилась в этот дом. Я не знаю, как благодарить тебя, Трейси. Я понимаю, что значит для тебя это место.
– Ты об этом даже и не думай, – Трейси говорил совершенно искренне.
– А как тот коп... детектив? Я еще не способна с ним разговаривать.
– Туэйт выведен из игры. Один звонок генеральному прокурору – и дело закрыто. Никто тебя беспокоить не будет.
– Я никак не могу прийти в себя... И мне неловко от того, что все так случилось, – он услышал, как она зарыдала в трубку. – Ох, Трейси... Мне так его не хватает...
– Мойра, – мягко произнес он, – если бы все не случилось так, как случилось, Джон в следующем январе уже бы произносил президентскую клятву. Но произошло то, что произошло. И мы... мы оба должны встретить это с открытым лицом. Я знаю, как тебе трудно, потому что у нас обоих были с Джоном особые отношения. И мы оба будем скучать по нему. Долго. Очень долго.
– Да, – прошептала она. – Я не... – голос ее дрожал. – Я не знаю, что делала бы без тебя, Трейси. Я хочу, чтобы ты понимал это.
– Я понимаю.
– По вечерам я ложусь на кушетку и смотрю в лицо твоему Будде. Как оно прекрасно, Трейси. Я гляжу в золотые глаза и хоть на время успокаиваюсь.
Они еще немного поговорили и попрощались. Положив трубку, Трейси повернулся в кресле и снял с книжной полки маленькую каменную статуэтку. Точнее, не статуэтку, а кусок камня, надтреснутый в одном месте. Он был старый, очень старый, скорее всего, XVII века. Задняя и боковые стороны все еще шершавые, – достаточно свежий скол, но передняя сторона уже отшлифована бесчисленными поглаживаниями.
На ней было вырезано стилизованное изображение камбоджийского Будды. Трейси пронес этот камень с собой через всю Юго-Восточную Азию.
Он давно не вспоминал о том дне, когда к нему попал камень. Но теперь вспомнил, и воспоминание это по-своему окрасило прошедший день. Он не был религиозен, он никогда и никому не молится, но когда Ким процитировал ему буддийское высказывание, он понял, почему. Чувство чести и преданность пустили в Трейси такие же глубокие корни, как во вьетнамцах – ненависть. Это было сугубо буддийской чертой, и она его трогала.
В самом начале его и еще троих парней забросили в камбоджийские джунгли: хорошо организованное подразделение красных кхмеров уничтожило целую сеть американской разведки, оставив после себя только трупы. И его задачей было устранить это подразделение как можно скорее.
Они провели первые три дня в глубине враждебных и ничего не прощающих джунглей. Только что закончился сезон дождей, идти было трудно и опасно. К тому же там, где должна была находиться база красных кхмеров, они ничего не нашли.
Трейси решил искать. Трейси было двадцать три, остальным парням по девятнадцать, и он был их признанным лидером.
К концу четвертого дня ребята уже готовы были возвращаться обратно, но Трейси убеждал их продолжать поиски.
Совершенно неожиданно лес кончился. Впереди они увидели огромные древние каменные строения.
Держа автоматы наперевес, они крались среди ставших синими в сумерках камней. Трейси увидел широкую лестницу, ведущую на галерею по меньшей мере трехсот футов длиной. По обеим сторонам галереи стояли каменные скульптуры – изваяния богов и богинь, различных зверей. Их окружали памятники древней кампучийской культуры, немые, непроницаемые, но от этого не менее прекрасные.
Он брел по истории, и она уносила его вдаль. Но в самом конце галереи они увидели следы войны – черные ожоги напалма, следы пуль на каменных телах Будд.
Трейси подумал: а не наткнулся ли он случайно на сказочный Ангкор-Ват, построенный кхмерским королем Сурьяварманом II где-то между 1113и 1152 годами нашей эры? Храм бога Вишну, если он правильно помнил. На карте Камбоджи найти Ангкор-Ват он не мог.
Он услышал где-то слева грохот и обернулся. Питерс, один из городских ковбоев Детройта, крушил прикладом лицо скульптуры.
Трейси подбежал к нему, левой рукой схватил Питерса за грудки, легко развернул парня и правой врезал ему по физиономии.
Питерс рухнул на землю. Оружие вывалилось у него из рук. Он потер покрасневшую скулу и пробормотал:
– Что за черт? Из-за чего ты взбесился? – Он с трудом поднялся на ноги. – Это же не Микеланджело или что-нибудь такое. Это обыкновенный камень, он ни черта не стоит. Я имею в виду, это даже не христианское, Господи, прости.
– Это – история, – Трейси трясло от ярости. – И не тебе крушить историю.
Он стал разглядывать повреждения. Голова скульптуры отвалилась и валялась на каменном полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125