Инстинкт подсказывал ему, что попытка завладеть оружием связана не просто с риском, а с риском смертельным – Трейси резко повернулся на каблуках и рванулся по коридору в противоположную сторону. Он находился в отделении интенсивной терапии. Больничные помещения на каждом этаже этого корпуса представляли собой прямоугольник с двумя коридорами в каждом торце, которые соединяли между собой другие корпуса, где располагались ожоговый центр и отделение кардиологии.
Сняв ботинки, он преодолел три четверти пути, снова одел обувь и медленно двинулся вперед, полагаясь исключительно на свое шестое чувство. И оно не подвело Трейси: в конце коридора, за колонной, в классической позе снайпера притаился второй – автомат в его окаменевших руках держал под прицелом матово поблескивавший пистолет напарника, лежавший точно посередине коридора. Отправься Трейси за ним, сейчас он был бы уже покойником.
Трейси пошел вперед. Человек с автоматом повернулся, и Трейси выругался про себя: это был здоровенный детина, как минимум на голову выше его.
Но предохранитель смертоносного механизма по имени Трейси уже был снят: окантованный толстой стальной лентой каблук Трейси раздробил нижнюю челюсть гиганта.
Удар был такой силы, что человек отлетел к противоположной стене, однако автомат остался у него в руках. Теперь он орудовал им как дубиной и сумел зацепить Трейси по правому плечу.
Застонав от боли, Трейси воспользовался инерцией предыдущего удара и сумел сбить здоровяка с ног – ему пришлось действовать левой рукой, и маневр стоил Трейси нечеловеческого усилия.
Здоровяк оказался достойным противником: вывернувшись из захвата Трейси, он набросился на него, как мангуста на гадюку. Он легко приспособился к ситуации и использовал свою массу, чтобы не позволить Трейси сохранить равновесие; одновременно он умудрился трижды нанести удар – удар, правда, простенький, – но один из них прошел в область печени.
Трейси упал на спину. Он попытался нейтрализовать противника коленом, но тот легко блокировал удар. Громила осыпал его ударами, Трейси оставалось лишь уйти в глухую оборону, всеми мыслимыми способами защищая левый бок. Это отнимало слишком много сил, легкие работали как кузнечные меха, безжалостно сжигая остатки кислорода. Еще немного – и конец, мелькнула предательская мысль. Нет, это далеко не конец! Трейси понял, как можно одолеть эту гору мышц, уроки Джинсоку не прошли даром. Невозможно победить противника, не поняв прежде всего его манеру боя в непосредственном контакте. Пойми его, влезь в его шкуру, начни думать, как он, предугадывай его действия – этого более чем достаточно, остальное за тебя сделает твое тело. Главным оружием этого человека был страшный вес. Он знает это, умеет им воспользоваться и, следовательно, полагается на свою массу. А это означает, что можно и нужно использовать его собственный вес как оружие против него.
Блокировав очередную серию ударов, Трейси заставил себя издать громкий крик боли – надо сказать, что особых усилий для этого не потребовалось. Он сделал вид, что совершенно обессилел. Противник явно был доволен эффективностью своих действий. Он чуть привстал, чтобы размахнуться для завершающего удара, и Трейси не упустил свой шанс.
Моля всех святых, чтобы рука не вылетела из сустава, Трейси обрушил левый локоть на грудную клетку толстяка, классически, как принято в лучших старояпонских школах каратэ, сместив в момент контакта фокус удара на пару дюймов ниже грудины: солнечное сплетение – единственное уязвимое место людей подобного телосложения. Хорошо подготовленные профессионалы умудряются накачивать тонкую у обычных людей мышцу, защищающую солнечное сплетение, превращая её в подобие бицепса – такая мышца практически непробиваема кулаком, когда удар наносится плоскостью, но точечный, проникающий удар – совсем другое дело.
И совсем другое дело грудина. Каким бы толстым и массивным ни был человек, каким бы изощренным способом он ни накачивал свои мышцы, его грудная клетка защищена лишь тонкой кожей и не слишком толстым слоем жира.
Вдавливая локоть в солнечное сплетение противника, Трейси задействовал огромный вес толстяка, который стал второй составляющей этого страшного удара.
Гигант вскрикнул и, задыхаясь от боли, скатился с Трейси. Сгибом правой руки Трейси поймал левую руку противника, мгновенно занял низкую стреляющую стойку и рывком опрокинул толстяка так, что тот рухнул на живот. Шейный позвонок его теперь был открыт для удара.
Сжав кулак таким образом, чтобы сустав безымянного пальца был выдвинут перед ударной поверхностью, Трейси нанес сокрушительный удар в подзатылочный нервный узел, раздробив при этом шейный позвонок. А затем, для страховки, каблуком правого ботинка сломал позвоночник в области крестца. Гора мышц в последний раз дернулась и затихла.
Тяжело дыша, Трейси сел на корточки. Легкие его судорожно всасывали воздух – сейчас он напоминал потерпевшего кораблекрушение, которому чудом удалось выбраться из-под накрывшего его девятого вала. Никаких резких движений, так, кажется, сказал доктор. Будь у него силы, Трейси рассмеялся бы. Наконец он отдышался и, перешагнув через перегородившую коридор тушу толстяка, отправился на поиски пожарной лестницы. Левое плечо его горело как на медленном огне. Бетонные ступени запасного выхода выглядели так, словно метла уборщицы не касалась их по меньшей мере лет десять.
Почувствовав головокружение, Трейси вцепился в перила – они были выкрашены ярко-красной краской; лестница в ад, подумал Трейси. Такого приступа головной боли у него еще небывало. Что мне действительно надо, размышлял он, так это восемнадцать часов нормального сна. Но отдых еще требовалось заслужить.
Он посмотрел на часы и удивился. 8.25. Значит, он вышел в коридор всего семь минут назад. А кажется, будто прошло семь дней. Прислушиваясь к всплескам боли, он начал осторожно спускаться. И едва не наступил на полицейского – всего их было двое, связанных, словно куры, приготовленные для отправки в духовку.
Трейси нагнулся, но сделал это слишком резко, и на него обрушился новый приступ головной боли. Вдобавок ко всему взбунтовался желудок, явно вознамерившийся завязать дружеские отношения с пищеводом. Трейси сделал три глубоких вдоха и осмотрел полицейских: живы, но без сознания. Видимо, это те самые полицейские, которые хотели допросить его в связи со взрывом, но встретить здесь тех, кто организовал этот взрыв, они явно не предполагали. И вот результат.
Трейси мог бы привести их в чувство, но для этого требовалось время, которого у него не было: следовало как можно быстрее добраться до Мицо, потому что Мицо и только Мицо знал, что все это значит. Возможно, Нефритовая Принцесса тоже была в курсе, но она уже никому ничего не расскажет. Следовательно, надо поторапливаться. Полиция, конечно же, не поймет его мотивов. Ничего, пусть поспят. Через несколько часов придут в себя, а о происшествии будет напоминать лишь легкая головная боль.
Трейси аккуратно перешагнул через них. Он спускался по больничной лестнице в полнейшей тишине. На последней площадке он остановился, переводя дух. Перед ним, за дверями длинного коридора, лежала тихая гонконгская ночь. Где-то красиво одетые люди ужинали за красиво сервированными столами, чокались хрустальными бокалами, смеялись, танцевали. Беззаботные и счастливые. Тихий мирный вечер над Гонконгом, городом туристов и богатых бездельников.
Трейси преодолел последний лестничный пролет, и вдруг поясницу его пронзила острая боль.
– Будь умницей, – раздался сзади низкий голос на кантонском диалекте, – и медленно вынь руку из кармана.
В копчик Трейси упиралось дуло револьвера 38 калибра.
– Стой, где стоишь, и не шевелись, – продолжал голос. – Я хочу как следует рассмотреть тебя, прежде чем убью.
* * *
– Леди и джентльмены!
Атертон Готтшалк был в приподнятом настроении, от сегодняшнего вечера он ждал очень многого, вечер великих надежд.
– ...Делегаты национального съезда республиканской партии!..
Вечер, когда все собравшиеся в этой громадной аудитории, миллионы зрителей у экранов телевизоров, радиослушатели – все они, и в их числе сам Атертон Готтшалк, чувствовали, что за первыми волнами эмоционального напряжения последует кульминация.
– ...От лица всех присутствующих позвольте мне приветствовать!..
Агенты секретной службы образовали вокруг него сплошную живую изгородь, мрачные хмурые люди о чем-то переговаривались по карманным рациям – каждые десять секунд, как учили, они настороженными взглядами пробегали по лицам присутствующих. От мысли, что сегодня их повелитель – он, грудь сладостно защемило.
– ...следующего президента Соединенных Штатов Америки!..
Гул, возникший в зале несколько секунд назад, рос, ширился, и сейчас от него буквально содрогались стены.
– ...Атертона Готтшалка!
И, поправив галстук, он шагнул к центру подиума, под яркие лучи софитов, перед всем миром, следящим за ним в сто миллионов глаз.
Атертон Готтшалк любил быть в центре внимания, физические данные давали ему такую возможность. За несколько месяцев избирательной компании страна успела в этом убедиться. Макоумер был абсолютно прав в своей оценке объектов народной любви.
Когда я стану президентом, мелькнула мысль, надо будет должным образом отблагодарить Макоумера. Что ему нужно? Чин военного советника? Пост посла? Ну, конечно же, ассигнования в фонд развития фирмы «Метроникс». Что ж, это будет совсем просто: Готтшалк верил в оружие «Метроникса».
Жестом триумфатора Атертон Готтшалк поднял руки, зал стоя аплодировал ему. Широко улыбаясь, он поворачивался от одной телекамеры к другой. Статная фигура его излучала уверенность, энтузиазм и, как он сам сейчас думал, подчеркивала торжественность настоящего момента. Глядя на него, никому и в голову не пришло бы, что, проводись выборы сегодня, 25 августа, Готтшалк их наверняка бы проиграл, об этом его предупреждал и Макоумер. А все из-за этих проклятых монстров, больших городов, приветливо улыбаясь, размышлял Готтшалк.
Ему пришлось совершать маневры, и всякий раз он чувствовал незримую поддержку могучей силы – всей партии. А трусливые либералы всякий раз приходили в ужас, когда требовались решительные и даже агрессивные действия, хотя они и только они могли дать Америке шанс преодолеть восьмидесятые и выжить, он это чувствовал и был уверен в правильности своих рассуждений.
Процесс разрушения демократических устоев набирал силу во всем мире. Сегодня коммунистическая пропаганда оказывала куда более разрушительный эффект, чем тогда, в шестидесятые. Дезинформация, которую они так ловко подбрасывали странам Третьего мира, медленно, но верно подтачивала престиж Америки. Готтшалку казалось невероятным, что советская пропаганда подействовала даже на высших чиновников нынешней администрации, которые отказывались верить очевидному: в Советском Союзе создана разветвленная сеть международного терроризма.
Что ж, когда он станет президентом, все изменится. Как только он займет Овальный кабинет, страна увидит, как надо решать подобные проблемы. При мысли о тридцать первом августа и плане Макоумера улыбка его стала еще шире. А все дело в том, что ему не грозит никакая оппозиция. Потому что к тому моменту Америка уже на своей собственной шкуре почувствует, что такое терроризм, такие уроки не проходят даром.
Готтшалк радовался не только за себя, но и за всю страну. Все это так похоже на предвоенную Америку: чтобы разбудить спящего гиганта, потребовалась жесткая рука и некоторые жертвы. Но, очнувшись – Готтшалк был в этом абсолютно убежден, – Америка раздавит любого врага, кем бы он ни был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Сняв ботинки, он преодолел три четверти пути, снова одел обувь и медленно двинулся вперед, полагаясь исключительно на свое шестое чувство. И оно не подвело Трейси: в конце коридора, за колонной, в классической позе снайпера притаился второй – автомат в его окаменевших руках держал под прицелом матово поблескивавший пистолет напарника, лежавший точно посередине коридора. Отправься Трейси за ним, сейчас он был бы уже покойником.
Трейси пошел вперед. Человек с автоматом повернулся, и Трейси выругался про себя: это был здоровенный детина, как минимум на голову выше его.
Но предохранитель смертоносного механизма по имени Трейси уже был снят: окантованный толстой стальной лентой каблук Трейси раздробил нижнюю челюсть гиганта.
Удар был такой силы, что человек отлетел к противоположной стене, однако автомат остался у него в руках. Теперь он орудовал им как дубиной и сумел зацепить Трейси по правому плечу.
Застонав от боли, Трейси воспользовался инерцией предыдущего удара и сумел сбить здоровяка с ног – ему пришлось действовать левой рукой, и маневр стоил Трейси нечеловеческого усилия.
Здоровяк оказался достойным противником: вывернувшись из захвата Трейси, он набросился на него, как мангуста на гадюку. Он легко приспособился к ситуации и использовал свою массу, чтобы не позволить Трейси сохранить равновесие; одновременно он умудрился трижды нанести удар – удар, правда, простенький, – но один из них прошел в область печени.
Трейси упал на спину. Он попытался нейтрализовать противника коленом, но тот легко блокировал удар. Громила осыпал его ударами, Трейси оставалось лишь уйти в глухую оборону, всеми мыслимыми способами защищая левый бок. Это отнимало слишком много сил, легкие работали как кузнечные меха, безжалостно сжигая остатки кислорода. Еще немного – и конец, мелькнула предательская мысль. Нет, это далеко не конец! Трейси понял, как можно одолеть эту гору мышц, уроки Джинсоку не прошли даром. Невозможно победить противника, не поняв прежде всего его манеру боя в непосредственном контакте. Пойми его, влезь в его шкуру, начни думать, как он, предугадывай его действия – этого более чем достаточно, остальное за тебя сделает твое тело. Главным оружием этого человека был страшный вес. Он знает это, умеет им воспользоваться и, следовательно, полагается на свою массу. А это означает, что можно и нужно использовать его собственный вес как оружие против него.
Блокировав очередную серию ударов, Трейси заставил себя издать громкий крик боли – надо сказать, что особых усилий для этого не потребовалось. Он сделал вид, что совершенно обессилел. Противник явно был доволен эффективностью своих действий. Он чуть привстал, чтобы размахнуться для завершающего удара, и Трейси не упустил свой шанс.
Моля всех святых, чтобы рука не вылетела из сустава, Трейси обрушил левый локоть на грудную клетку толстяка, классически, как принято в лучших старояпонских школах каратэ, сместив в момент контакта фокус удара на пару дюймов ниже грудины: солнечное сплетение – единственное уязвимое место людей подобного телосложения. Хорошо подготовленные профессионалы умудряются накачивать тонкую у обычных людей мышцу, защищающую солнечное сплетение, превращая её в подобие бицепса – такая мышца практически непробиваема кулаком, когда удар наносится плоскостью, но точечный, проникающий удар – совсем другое дело.
И совсем другое дело грудина. Каким бы толстым и массивным ни был человек, каким бы изощренным способом он ни накачивал свои мышцы, его грудная клетка защищена лишь тонкой кожей и не слишком толстым слоем жира.
Вдавливая локоть в солнечное сплетение противника, Трейси задействовал огромный вес толстяка, который стал второй составляющей этого страшного удара.
Гигант вскрикнул и, задыхаясь от боли, скатился с Трейси. Сгибом правой руки Трейси поймал левую руку противника, мгновенно занял низкую стреляющую стойку и рывком опрокинул толстяка так, что тот рухнул на живот. Шейный позвонок его теперь был открыт для удара.
Сжав кулак таким образом, чтобы сустав безымянного пальца был выдвинут перед ударной поверхностью, Трейси нанес сокрушительный удар в подзатылочный нервный узел, раздробив при этом шейный позвонок. А затем, для страховки, каблуком правого ботинка сломал позвоночник в области крестца. Гора мышц в последний раз дернулась и затихла.
Тяжело дыша, Трейси сел на корточки. Легкие его судорожно всасывали воздух – сейчас он напоминал потерпевшего кораблекрушение, которому чудом удалось выбраться из-под накрывшего его девятого вала. Никаких резких движений, так, кажется, сказал доктор. Будь у него силы, Трейси рассмеялся бы. Наконец он отдышался и, перешагнув через перегородившую коридор тушу толстяка, отправился на поиски пожарной лестницы. Левое плечо его горело как на медленном огне. Бетонные ступени запасного выхода выглядели так, словно метла уборщицы не касалась их по меньшей мере лет десять.
Почувствовав головокружение, Трейси вцепился в перила – они были выкрашены ярко-красной краской; лестница в ад, подумал Трейси. Такого приступа головной боли у него еще небывало. Что мне действительно надо, размышлял он, так это восемнадцать часов нормального сна. Но отдых еще требовалось заслужить.
Он посмотрел на часы и удивился. 8.25. Значит, он вышел в коридор всего семь минут назад. А кажется, будто прошло семь дней. Прислушиваясь к всплескам боли, он начал осторожно спускаться. И едва не наступил на полицейского – всего их было двое, связанных, словно куры, приготовленные для отправки в духовку.
Трейси нагнулся, но сделал это слишком резко, и на него обрушился новый приступ головной боли. Вдобавок ко всему взбунтовался желудок, явно вознамерившийся завязать дружеские отношения с пищеводом. Трейси сделал три глубоких вдоха и осмотрел полицейских: живы, но без сознания. Видимо, это те самые полицейские, которые хотели допросить его в связи со взрывом, но встретить здесь тех, кто организовал этот взрыв, они явно не предполагали. И вот результат.
Трейси мог бы привести их в чувство, но для этого требовалось время, которого у него не было: следовало как можно быстрее добраться до Мицо, потому что Мицо и только Мицо знал, что все это значит. Возможно, Нефритовая Принцесса тоже была в курсе, но она уже никому ничего не расскажет. Следовательно, надо поторапливаться. Полиция, конечно же, не поймет его мотивов. Ничего, пусть поспят. Через несколько часов придут в себя, а о происшествии будет напоминать лишь легкая головная боль.
Трейси аккуратно перешагнул через них. Он спускался по больничной лестнице в полнейшей тишине. На последней площадке он остановился, переводя дух. Перед ним, за дверями длинного коридора, лежала тихая гонконгская ночь. Где-то красиво одетые люди ужинали за красиво сервированными столами, чокались хрустальными бокалами, смеялись, танцевали. Беззаботные и счастливые. Тихий мирный вечер над Гонконгом, городом туристов и богатых бездельников.
Трейси преодолел последний лестничный пролет, и вдруг поясницу его пронзила острая боль.
– Будь умницей, – раздался сзади низкий голос на кантонском диалекте, – и медленно вынь руку из кармана.
В копчик Трейси упиралось дуло револьвера 38 калибра.
– Стой, где стоишь, и не шевелись, – продолжал голос. – Я хочу как следует рассмотреть тебя, прежде чем убью.
* * *
– Леди и джентльмены!
Атертон Готтшалк был в приподнятом настроении, от сегодняшнего вечера он ждал очень многого, вечер великих надежд.
– ...Делегаты национального съезда республиканской партии!..
Вечер, когда все собравшиеся в этой громадной аудитории, миллионы зрителей у экранов телевизоров, радиослушатели – все они, и в их числе сам Атертон Готтшалк, чувствовали, что за первыми волнами эмоционального напряжения последует кульминация.
– ...От лица всех присутствующих позвольте мне приветствовать!..
Агенты секретной службы образовали вокруг него сплошную живую изгородь, мрачные хмурые люди о чем-то переговаривались по карманным рациям – каждые десять секунд, как учили, они настороженными взглядами пробегали по лицам присутствующих. От мысли, что сегодня их повелитель – он, грудь сладостно защемило.
– ...следующего президента Соединенных Штатов Америки!..
Гул, возникший в зале несколько секунд назад, рос, ширился, и сейчас от него буквально содрогались стены.
– ...Атертона Готтшалка!
И, поправив галстук, он шагнул к центру подиума, под яркие лучи софитов, перед всем миром, следящим за ним в сто миллионов глаз.
Атертон Готтшалк любил быть в центре внимания, физические данные давали ему такую возможность. За несколько месяцев избирательной компании страна успела в этом убедиться. Макоумер был абсолютно прав в своей оценке объектов народной любви.
Когда я стану президентом, мелькнула мысль, надо будет должным образом отблагодарить Макоумера. Что ему нужно? Чин военного советника? Пост посла? Ну, конечно же, ассигнования в фонд развития фирмы «Метроникс». Что ж, это будет совсем просто: Готтшалк верил в оружие «Метроникса».
Жестом триумфатора Атертон Готтшалк поднял руки, зал стоя аплодировал ему. Широко улыбаясь, он поворачивался от одной телекамеры к другой. Статная фигура его излучала уверенность, энтузиазм и, как он сам сейчас думал, подчеркивала торжественность настоящего момента. Глядя на него, никому и в голову не пришло бы, что, проводись выборы сегодня, 25 августа, Готтшалк их наверняка бы проиграл, об этом его предупреждал и Макоумер. А все из-за этих проклятых монстров, больших городов, приветливо улыбаясь, размышлял Готтшалк.
Ему пришлось совершать маневры, и всякий раз он чувствовал незримую поддержку могучей силы – всей партии. А трусливые либералы всякий раз приходили в ужас, когда требовались решительные и даже агрессивные действия, хотя они и только они могли дать Америке шанс преодолеть восьмидесятые и выжить, он это чувствовал и был уверен в правильности своих рассуждений.
Процесс разрушения демократических устоев набирал силу во всем мире. Сегодня коммунистическая пропаганда оказывала куда более разрушительный эффект, чем тогда, в шестидесятые. Дезинформация, которую они так ловко подбрасывали странам Третьего мира, медленно, но верно подтачивала престиж Америки. Готтшалку казалось невероятным, что советская пропаганда подействовала даже на высших чиновников нынешней администрации, которые отказывались верить очевидному: в Советском Союзе создана разветвленная сеть международного терроризма.
Что ж, когда он станет президентом, все изменится. Как только он займет Овальный кабинет, страна увидит, как надо решать подобные проблемы. При мысли о тридцать первом августа и плане Макоумера улыбка его стала еще шире. А все дело в том, что ему не грозит никакая оппозиция. Потому что к тому моменту Америка уже на своей собственной шкуре почувствует, что такое терроризм, такие уроки не проходят даром.
Готтшалк радовался не только за себя, но и за всю страну. Все это так похоже на предвоенную Америку: чтобы разбудить спящего гиганта, потребовалась жесткая рука и некоторые жертвы. Но, очнувшись – Готтшалк был в этом абсолютно убежден, – Америка раздавит любого врага, кем бы он ни был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125