– Это невозможно! Он абсолютно предан нашему делу, я могу за это жизнью поручиться. Произошла какая-то ошибка!
– Сейчас идет разбирательство, – Рос не обращал внимания на слова Сока. – И тебя проинформируют о решении революционного суда.
– Я ничего не понимаю. Я... – Но Рос уже не слушал. – Мим Рос! – окликнул его Сам. – Я бы хотел повидаться в ним, – но Рос молча повернулся и вышел.
Сок действительно ничего не понимал. Что случилось? Наверно, это просто страшный сон. Но боль, которую он чувствовал, была слишком реальна. И мерцающие во тьме факелы были реальностью. И джунгли.
Подошло время ужина, но ему еды не принесли. Никто с ним не заговаривал. Время от времени он видел прогуливавшиеся по лагерю группы по два-три солдата. Они поглядывали в сторону помещения, где собрался трибунал.
Наконец он услышал какой-то шум и подбежал к порогу, надеясь хоть что-то разглядеть. Но часовой преградил ему путь, и все же Сок понял, что процесс окончен.
В центре лагеря начали собираться в кружок солдаты – это было похоже на тот давний кружок, в котором пытали обезьяну. Но только теперь сюда втолкнули не животное, а человека. Сама.
Пытка должна бала начаться сейчас же. О Сам, Сам! Значит, суд признал его виновным, вердикт вынесен, и, как Рос и говорил, Сока «проинформировали»: он понял все по собравшимся в круг.
Если б только он мог спасти Саму жизнь! Но он знал, что сделать уже ничего нельзя: «Ангка» сказала свое слово, и джунгли услышали ее голос. Попытайся он вмешаться, и его самого тут же уничтожат. Так какой в этом смысл? Но он не мог, не мог быть свидетелем смерти брата.
И тогда он вспомнил Мурано, вспомнил его уроки. Сутью кокоро были действия, не продуманные заранее, реактивная агрессивность. А это наука, доступная только терпеливым.
Если он сможет отрешиться, не думать о том, что неизбежно должно произойти, он сможет подумать о том, что будет потом. Он знал тех, кто вершил суд, он знал членов трибунала. И кокоро лишит их жизни, одного за другим, отправит их в царство змей. Сок поклялся в этом, услышав звук первого удара.
Глухой удар, удар дубинки. Незадолго до этого «Ангка» приказала заменить ими штыки, поскольку считала последние не слишком надежными: ведь, проколов штыком человека, можно было его не убить, а только ранить.
Это был влажный, отвратительный звук, звук, не имеющий аналогов в природе. Звук разрывающейся плоти, крошащихся костей: Он все повторялся и повторялся, и хотя Сок уже произнес свою клятву, он все же не выдержал и попытался заткнуть уши, отгородиться от этого звука. Он так сильно закусил губу, что по подбородку потекла кровь, он ощутил ее тепло и соленый вкус.
И он думал о будущем, о том, как расправится с ними со всеми, как уничтожит их одного за другим, но тело его вздрагивало при каждом ударе и возвращало его к настоящему. К кошмару.
Наконец удары стали реже, затем прекратились. Сок выдохнул весь скопившийся в легких воздух. Кончено.
– Мим Сок!
У входа снова появился Рос. Его черная униформа была заляпана кровью.
– Тебя призывает «Ангка». – В голосе Роса не было никаких эмоций. В руке он сжимал потемневшую от крови дубинку. – Иди.
* * *
Для Макоумера возвращение в Китай было такой же мукой, как если бы он сознательно сунул руку в пламя: он и сам не ожидал, что воспоминание о единственной в жизни любви разгорится в нем так сильно, и по мере приближения к Востоку жар этот становился все мучительнее.
Свежий ветер Азии сдул пыль времен, и теперь ему казалось, что все происходило только вчера. Особенно остро его терзала загадка ее исчезновения. Прежде ему казалось, что он заглушил боль, но сейчас понял, что все эти годы лишь обманывал себя. Жива ли она? Он глядел из окна вагона на окружающий пейзаж, поезд шел в Кантон. Гонконгская Новая территория остались позади, на юго-западе – тщательно ухоженные рисовые поля, искусственные пруды для разведения рыбы и высотные дома быстро растущего пригорода Гонконга: правительство старалось привлечь жителей из густонаселенного центра в новые комфортабельные пригороды. Макоумеру это казалось смешным: ведь Новая территория была взята на девяносто девять лет в аренду у того Китая, который потом стал коммунистическим. Срок аренды истекал в 1997 году, и что тогда станет с Новой территорией? Это если учесть, что коммунисты вообще никогда не признавали законность аренды... Правда, британские банкиры уверяли, что коммунисты вряд ли станут рубить сук, на котором сидели так долго: эта аренда была для них золотым дном. К тому же, как они справятся с почти двенадцатью миллионами китайцев, выросших в условиях свободы?
Макоумер предпочел лететь в Кантон самолетом, но правительство проявило настойчивость: оно жаждало, чтобы комиссия из окон вагона могла бы убедиться в процветании этого края. Но, по крайней мере, из Кантона в Шанхай они все же доберутся воздухом.
Поезд довез их до реки, за которой уже начинался коммунистический Китай: по мосту через нее пропускали только товарняки.
Прямо перед собой он увидел сторожевые посты, на которых развевались красные флаги. Делегацию встречала группа китайцев в одинаковой оливкового цвета униформе, с красными звездами на фуражках и с красными же нарукавными повязками. Все пограничники были вооружены – «чтобы предупредить возможные конфликты», как им объяснили через переводчика. Макоумеру переводчик, естественно, не требовался, но он счел разумным не информировать окружающих о своем знании языка.
Членов комиссии провели через мост и усадили в другой поезд, который и должен был доставить их в Кантон. Всех их поместили в одно обитое красным бархатом купе, явно предназначенное для таких высоких делегаций – вряд ли обычных туристов встречают здесь ковровыми дорожками.
Гидом к ним приставили изящную молодую китаянку, и всю дорогу она показывала им из окон те достопримечательности, которыми правительство явно гордилось. При этом ее объяснения носили довольно странный характер: если кто-то из комиссии задавал ей вопрос о чем-то, что она оставляла без комментариев, она просто не отвечала, а тарабанила свое в рамках предписанной программы.
Макоумер почти сразу же отключился от ее певучего голоса: он знал, что она все равно не скажет ничего для него полезного. Трехсторонняя комиссия состояла на девяносто пять процентов из всяких отбросов и лишь на пять – из настоящих бизнесменов. Во всяком случае, у Макоумера был здесь и другой интерес, именно поэтому он принял предложение занять в комиссии определенный пост. Потому что тогда он мог проникнуть в Китай на вполне законных основаниях.
И, глядя в окно на проплывавшие сине-зеленые пейзажи, он, возможно, в тысячный раз задавал себе вопрос: что же делает жизнь здесь такой отличной от жизни на Западе? Ум у него был холодный и расчетливый, поэтому он пытался отыскать логику даже в мистике. Ему казалось, что жизнь похожа на картинку-головоломку, но, поднапрягшись, ее можно разгадать. Если применить логику, отсортировать факты, разложить их по определенным категориям, классифицировать по степени важности, а затем, действовать так, как подсказывает собранная информация, можно сделать из хаоса четкую картину.
И, по правде говоря, если что и бесило его в Киеу, так это его непонимание подобной логики. Он верил в магию, а Макоумер ее отрицал. Это было одной из причин, почему Макоумер в свое время отправил его учиться в колледж в Париже. Он надеялся, что серьезное экономическое и философское образование изменит его способ мышления. До определенной степени так и произошло. Но Макоумер не учел тот факт, что его камбоджийский сын лишен чувства истории. Да и как он мог его обрести? Для кхмеров историю олицетворяли покрытые туманами древние здания и храмы Ангкор Вата, построенного кхмерским царем Суриаварманом II где-то между 1130 и 1150 годами нашей эры.
Знания, которые древние кхмеры использовали для создания этих потрясающих строений, оставались тайной. Макоумер считал, что ему повезло: он успел побродить среди руин забытого города до того, как красные кхмеры позволили джунглям их поглотить.
Но что мог Киеу или любой иной кхмер знать о Вате? Город этот был для него такой же загадкой, как и для Макоумера. У кхмеров не было наследия, не было истории, и потому не было ощущения своего места во времени.
И что прикажете делать с такими людьми, кроме как подчинить их своей воле? В конце концов, французам удалось встряхнуть страну, но успеха они не добились, потому что кхмеры обратились друг против друга. Поначалу это была битва философов-радикалов, слишком больших умников и слишком больших слабаков, чтобы взять в свои руки оружие. Потому они и призвали простых солдатиков воевать вместо себя.
Макоумер и ненавидел, и в то же время восхищался этими французскими радикалами. Он не мог думать о них иначе, как о трусах, но была у медали и другая сторона: они оказались мастерами манипуляции. Как только первые кхмерские интеллектуалы вошли в их круг, они смогли политизировать камбоджийцев до такой степени, что те приняли их зачастую полярно противоположные точки зрения. Кхмеры попались на крючок, а в Киеу Сампане красные кхмеры обрели своего духовного лидера. Его знаменитый труд «Экономическое и индустриальное развитие Камбоджи» стал для повстанцев Библией, в нем они искали свой путь к новой Кампучии, а для этого сначала требовалось уничтожить всех и вся, что было связано со старым коррумпированным режимом. Но разрушение продолжалось и продолжалось, пока новый и «просвещенный» режим не превратился в полицию мысли для всей страны.
То, что Макоумер вытащил Киеу из этого окружения, спасло разум юноши. Камбоджа могла быть его родиной, но домом его стал весь мир. А тот процесс обучения, который разработал для него Макоумер, обратили его разум и тело к иным, более плодотворным делам. И в результате получился тот Киеу, которого удобно использовать в любой стране и в любом окружении.
Во многом этот процесс доставлял Макоумеру куда больше удовольствия, чем воспитание своего собственного сына. Он сделал для Эллиота все, что считал возможным – консультировался с лучшими педиатрами, воспитателями, учителями. Он познал их теории и применил их в воспитании сына. И теперь не мог понять, в чем же именно он ошибся. Он любил Эллиота, и потому ему еще труднее было смириться с разочарованием.
История с этой сучкой Кристиан оказалась последней каплей, и Макоумер решил наказать Эллиота, и немедленно. Но потом Киеу предоставил ему полную запись разговора Эллиота с этой женщиной, и Макоумер впервые понял, что может обрести ту власть над сыном, которую он уже имел над другими людьми.
Сколько раз эта Кристиан назвала его мужчиной? Настоящим мужчиной? И как Эллиот на это отреагировал? Макоумер сразу же понял, что эта женщина была очень умна, очень прорицательна, слава Богу, что ее уже нет в живых. Она нашла слабое место и надавила на него без всяких колебаний. И он решил по возвращении продолжить начатое ею.
Возвращение... Мысли его изменили свое течение. Он вернулся на Восток. Он в Китае, полном загадок и сюрпризов. Здесь, на Востоке, он как бы периферийным зрением замечал, но не явственно видел вспышки, отблески чего-то чуждого, и считал, что должен идти неуклонно вперед, не останавливаясь и не пытаясь их рассмотреть, потому что тогда это неведомое сумеет его ухватить.
Макоумер закрыл глаза, принудив себя прислушиваться к мелодичному высокому голоску, и вскоре он его убаюкал.
Над Шанхаем по-прежнему доминировал огромный деловой район, протянувшийся вдоль гавани. И все же город был не таким, как прежде. Когда-то это была столица преступников всего мира, где за соответствующую цену можно было провести все противозаконные услуги. Теперь он превратился в торговый центр коммунистического Китая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– Сейчас идет разбирательство, – Рос не обращал внимания на слова Сока. – И тебя проинформируют о решении революционного суда.
– Я ничего не понимаю. Я... – Но Рос уже не слушал. – Мим Рос! – окликнул его Сам. – Я бы хотел повидаться в ним, – но Рос молча повернулся и вышел.
Сок действительно ничего не понимал. Что случилось? Наверно, это просто страшный сон. Но боль, которую он чувствовал, была слишком реальна. И мерцающие во тьме факелы были реальностью. И джунгли.
Подошло время ужина, но ему еды не принесли. Никто с ним не заговаривал. Время от времени он видел прогуливавшиеся по лагерю группы по два-три солдата. Они поглядывали в сторону помещения, где собрался трибунал.
Наконец он услышал какой-то шум и подбежал к порогу, надеясь хоть что-то разглядеть. Но часовой преградил ему путь, и все же Сок понял, что процесс окончен.
В центре лагеря начали собираться в кружок солдаты – это было похоже на тот давний кружок, в котором пытали обезьяну. Но только теперь сюда втолкнули не животное, а человека. Сама.
Пытка должна бала начаться сейчас же. О Сам, Сам! Значит, суд признал его виновным, вердикт вынесен, и, как Рос и говорил, Сока «проинформировали»: он понял все по собравшимся в круг.
Если б только он мог спасти Саму жизнь! Но он знал, что сделать уже ничего нельзя: «Ангка» сказала свое слово, и джунгли услышали ее голос. Попытайся он вмешаться, и его самого тут же уничтожат. Так какой в этом смысл? Но он не мог, не мог быть свидетелем смерти брата.
И тогда он вспомнил Мурано, вспомнил его уроки. Сутью кокоро были действия, не продуманные заранее, реактивная агрессивность. А это наука, доступная только терпеливым.
Если он сможет отрешиться, не думать о том, что неизбежно должно произойти, он сможет подумать о том, что будет потом. Он знал тех, кто вершил суд, он знал членов трибунала. И кокоро лишит их жизни, одного за другим, отправит их в царство змей. Сок поклялся в этом, услышав звук первого удара.
Глухой удар, удар дубинки. Незадолго до этого «Ангка» приказала заменить ими штыки, поскольку считала последние не слишком надежными: ведь, проколов штыком человека, можно было его не убить, а только ранить.
Это был влажный, отвратительный звук, звук, не имеющий аналогов в природе. Звук разрывающейся плоти, крошащихся костей: Он все повторялся и повторялся, и хотя Сок уже произнес свою клятву, он все же не выдержал и попытался заткнуть уши, отгородиться от этого звука. Он так сильно закусил губу, что по подбородку потекла кровь, он ощутил ее тепло и соленый вкус.
И он думал о будущем, о том, как расправится с ними со всеми, как уничтожит их одного за другим, но тело его вздрагивало при каждом ударе и возвращало его к настоящему. К кошмару.
Наконец удары стали реже, затем прекратились. Сок выдохнул весь скопившийся в легких воздух. Кончено.
– Мим Сок!
У входа снова появился Рос. Его черная униформа была заляпана кровью.
– Тебя призывает «Ангка». – В голосе Роса не было никаких эмоций. В руке он сжимал потемневшую от крови дубинку. – Иди.
* * *
Для Макоумера возвращение в Китай было такой же мукой, как если бы он сознательно сунул руку в пламя: он и сам не ожидал, что воспоминание о единственной в жизни любви разгорится в нем так сильно, и по мере приближения к Востоку жар этот становился все мучительнее.
Свежий ветер Азии сдул пыль времен, и теперь ему казалось, что все происходило только вчера. Особенно остро его терзала загадка ее исчезновения. Прежде ему казалось, что он заглушил боль, но сейчас понял, что все эти годы лишь обманывал себя. Жива ли она? Он глядел из окна вагона на окружающий пейзаж, поезд шел в Кантон. Гонконгская Новая территория остались позади, на юго-западе – тщательно ухоженные рисовые поля, искусственные пруды для разведения рыбы и высотные дома быстро растущего пригорода Гонконга: правительство старалось привлечь жителей из густонаселенного центра в новые комфортабельные пригороды. Макоумеру это казалось смешным: ведь Новая территория была взята на девяносто девять лет в аренду у того Китая, который потом стал коммунистическим. Срок аренды истекал в 1997 году, и что тогда станет с Новой территорией? Это если учесть, что коммунисты вообще никогда не признавали законность аренды... Правда, британские банкиры уверяли, что коммунисты вряд ли станут рубить сук, на котором сидели так долго: эта аренда была для них золотым дном. К тому же, как они справятся с почти двенадцатью миллионами китайцев, выросших в условиях свободы?
Макоумер предпочел лететь в Кантон самолетом, но правительство проявило настойчивость: оно жаждало, чтобы комиссия из окон вагона могла бы убедиться в процветании этого края. Но, по крайней мере, из Кантона в Шанхай они все же доберутся воздухом.
Поезд довез их до реки, за которой уже начинался коммунистический Китай: по мосту через нее пропускали только товарняки.
Прямо перед собой он увидел сторожевые посты, на которых развевались красные флаги. Делегацию встречала группа китайцев в одинаковой оливкового цвета униформе, с красными звездами на фуражках и с красными же нарукавными повязками. Все пограничники были вооружены – «чтобы предупредить возможные конфликты», как им объяснили через переводчика. Макоумеру переводчик, естественно, не требовался, но он счел разумным не информировать окружающих о своем знании языка.
Членов комиссии провели через мост и усадили в другой поезд, который и должен был доставить их в Кантон. Всех их поместили в одно обитое красным бархатом купе, явно предназначенное для таких высоких делегаций – вряд ли обычных туристов встречают здесь ковровыми дорожками.
Гидом к ним приставили изящную молодую китаянку, и всю дорогу она показывала им из окон те достопримечательности, которыми правительство явно гордилось. При этом ее объяснения носили довольно странный характер: если кто-то из комиссии задавал ей вопрос о чем-то, что она оставляла без комментариев, она просто не отвечала, а тарабанила свое в рамках предписанной программы.
Макоумер почти сразу же отключился от ее певучего голоса: он знал, что она все равно не скажет ничего для него полезного. Трехсторонняя комиссия состояла на девяносто пять процентов из всяких отбросов и лишь на пять – из настоящих бизнесменов. Во всяком случае, у Макоумера был здесь и другой интерес, именно поэтому он принял предложение занять в комиссии определенный пост. Потому что тогда он мог проникнуть в Китай на вполне законных основаниях.
И, глядя в окно на проплывавшие сине-зеленые пейзажи, он, возможно, в тысячный раз задавал себе вопрос: что же делает жизнь здесь такой отличной от жизни на Западе? Ум у него был холодный и расчетливый, поэтому он пытался отыскать логику даже в мистике. Ему казалось, что жизнь похожа на картинку-головоломку, но, поднапрягшись, ее можно разгадать. Если применить логику, отсортировать факты, разложить их по определенным категориям, классифицировать по степени важности, а затем, действовать так, как подсказывает собранная информация, можно сделать из хаоса четкую картину.
И, по правде говоря, если что и бесило его в Киеу, так это его непонимание подобной логики. Он верил в магию, а Макоумер ее отрицал. Это было одной из причин, почему Макоумер в свое время отправил его учиться в колледж в Париже. Он надеялся, что серьезное экономическое и философское образование изменит его способ мышления. До определенной степени так и произошло. Но Макоумер не учел тот факт, что его камбоджийский сын лишен чувства истории. Да и как он мог его обрести? Для кхмеров историю олицетворяли покрытые туманами древние здания и храмы Ангкор Вата, построенного кхмерским царем Суриаварманом II где-то между 1130 и 1150 годами нашей эры.
Знания, которые древние кхмеры использовали для создания этих потрясающих строений, оставались тайной. Макоумер считал, что ему повезло: он успел побродить среди руин забытого города до того, как красные кхмеры позволили джунглям их поглотить.
Но что мог Киеу или любой иной кхмер знать о Вате? Город этот был для него такой же загадкой, как и для Макоумера. У кхмеров не было наследия, не было истории, и потому не было ощущения своего места во времени.
И что прикажете делать с такими людьми, кроме как подчинить их своей воле? В конце концов, французам удалось встряхнуть страну, но успеха они не добились, потому что кхмеры обратились друг против друга. Поначалу это была битва философов-радикалов, слишком больших умников и слишком больших слабаков, чтобы взять в свои руки оружие. Потому они и призвали простых солдатиков воевать вместо себя.
Макоумер и ненавидел, и в то же время восхищался этими французскими радикалами. Он не мог думать о них иначе, как о трусах, но была у медали и другая сторона: они оказались мастерами манипуляции. Как только первые кхмерские интеллектуалы вошли в их круг, они смогли политизировать камбоджийцев до такой степени, что те приняли их зачастую полярно противоположные точки зрения. Кхмеры попались на крючок, а в Киеу Сампане красные кхмеры обрели своего духовного лидера. Его знаменитый труд «Экономическое и индустриальное развитие Камбоджи» стал для повстанцев Библией, в нем они искали свой путь к новой Кампучии, а для этого сначала требовалось уничтожить всех и вся, что было связано со старым коррумпированным режимом. Но разрушение продолжалось и продолжалось, пока новый и «просвещенный» режим не превратился в полицию мысли для всей страны.
То, что Макоумер вытащил Киеу из этого окружения, спасло разум юноши. Камбоджа могла быть его родиной, но домом его стал весь мир. А тот процесс обучения, который разработал для него Макоумер, обратили его разум и тело к иным, более плодотворным делам. И в результате получился тот Киеу, которого удобно использовать в любой стране и в любом окружении.
Во многом этот процесс доставлял Макоумеру куда больше удовольствия, чем воспитание своего собственного сына. Он сделал для Эллиота все, что считал возможным – консультировался с лучшими педиатрами, воспитателями, учителями. Он познал их теории и применил их в воспитании сына. И теперь не мог понять, в чем же именно он ошибся. Он любил Эллиота, и потому ему еще труднее было смириться с разочарованием.
История с этой сучкой Кристиан оказалась последней каплей, и Макоумер решил наказать Эллиота, и немедленно. Но потом Киеу предоставил ему полную запись разговора Эллиота с этой женщиной, и Макоумер впервые понял, что может обрести ту власть над сыном, которую он уже имел над другими людьми.
Сколько раз эта Кристиан назвала его мужчиной? Настоящим мужчиной? И как Эллиот на это отреагировал? Макоумер сразу же понял, что эта женщина была очень умна, очень прорицательна, слава Богу, что ее уже нет в живых. Она нашла слабое место и надавила на него без всяких колебаний. И он решил по возвращении продолжить начатое ею.
Возвращение... Мысли его изменили свое течение. Он вернулся на Восток. Он в Китае, полном загадок и сюрпризов. Здесь, на Востоке, он как бы периферийным зрением замечал, но не явственно видел вспышки, отблески чего-то чуждого, и считал, что должен идти неуклонно вперед, не останавливаясь и не пытаясь их рассмотреть, потому что тогда это неведомое сумеет его ухватить.
Макоумер закрыл глаза, принудив себя прислушиваться к мелодичному высокому голоску, и вскоре он его убаюкал.
Над Шанхаем по-прежнему доминировал огромный деловой район, протянувшийся вдоль гавани. И все же город был не таким, как прежде. Когда-то это была столица преступников всего мира, где за соответствующую цену можно было провести все противозаконные услуги. Теперь он превратился в торговый центр коммунистического Китая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125